Что для нас было главным в этом образе?
Ниловне всего сорок лет, но жизнь — черная, жестокая жизнь — сделала ее почти старухой. И сначала нужно было сыграть отчаявшуюся, ни во что не верящую душу. Всю жизнь она бита, над ней был только кулак, только десница ее страшного мужа. Боязнь и настороженность при каждом шорохе, каждом скрипе двери, так как нужно немедленно вскочить и сделать то, что потребует он, хозяин!
Я искала в себе этот страх, такое самочувствие человека, на которого каждый момент может что-то обрушиться. Это было трудно. Моим материалом были самые разные люди. Я внимательно всматривалась в грустных, усталых пожилых женщин, которых что-то угнетало, не важно что. Я следила за выражением их глаз, за руками, походкой... А Донской очень внимательно следил за мной, за тем, что я приношу на съемочную площадку, стараясь выбрать то, что нужно для Ниловны.
Но самым важным для нас было найти рождение Ниловны, тот момент, когда она начинает освобождаться от страха, видит свет и всей душой тянется к этому свету, который приносит ей сын Павел. Менялась пластика образа: выпрямлялись руки, плечи, спина, прежде согнутые и скованные.
Но главное в моей героине — и этого особенно требовал Донской — освобожденный дух! Я стремилась нащупать это и донести до зрителя. Что-то получилось, а что-то не вышло.
Я считаю, что сцена, где Ниловна разбрасывает листовки — очень важная сцена фильма, — у меня не получилась. Ее нужно было вести более низким голосом, а он у меня все время «лез» вверх, так как я старалась перекричать полицейских. Кроме этого, слова, с которыми обращается Ниловна к людям, очень трудны для произношения — они слишком возвышенны: «Душу воскресшую не убьешь!.. Морями крови не загасишь правду!..» Для их пафосного звучания нужно было найти правильную интонацию, которая мне не давалась. Сцену снимали неоднократно, но я до сих пор недовольна тем, как ее сделала. Сейчас я бы играла по-другому.
Марецкая В. Поиски прекрасного // Марк Донской. [Мастера советского кино] М.: Искусство, 1973.