Наша семья состояла из шести человек: отец, мать, два старших брата, сестра Вера и я — самая младшая.
Отец, Петр Григорьевич Марецкий, был коренной москвич. Он получил среднее образование, но никакой специальности не имел. Сначала служил при буфете во Введенском Народном доме, с 1912 года сам арендовал фруктовый буфет в цирке Никитиных, а после Октябрьской революции остался продавцом-буфетчиком при Втором Госцирке. ‹…›
Вера с детства обожала цирк, только всегда жалела животных: ей казалось, что их мучают и обижают.
В детстве нас не били. Самым большим наказанием были мамины слова: «Сегодня в цирк не пойдешь!» Провинившийся поднимал рев, но все знали, что мамино слово — закон.
Семья жила в стесненных материальных условиях. Помню, что приходили однажды какие-то люди со становым приставом описывать вещи за долги (самовар не описали: он считался предметом первой необходимости). ‹…›
Вера часто бывала непослушной, своенравной, даже дерзкой. Ни бережливостью, ни аккуратностью не отличалась. И совершенно не выносила ни шитья, ни починок, а одежда на ней прямо-таки горела. Не было у нее ни тогда, ни потом никакой склонности к домашнему хозяйству. Но была сластеной и, чтобы полакомиться, готова была даже стать к плите. Помню, как она с накрученными на голове папильотками самозабвенно варила тянучки. Вообще, родителям было с ней трудно, особенно маме.
В раннем детстве мы с нею жили недружно. Она никогда не была ласковой, нежной. Как старшая, притесняла меня, обрывала: ну, мол, ты еще мала... Когда ей хотелось посекретничать с подружками, она безжалостно меня прогоняла. Часто дразнила, пугала в темноте. Я долго не понимала ее. И когда, бывало, говорила маме, что не люблю Верку, она отвечала с мягкой улыбкой:
— А Верочка у нас очень хорошая.
С годами сестра становилась мягче, сердечнее, добрее, — вообще к людям, и к родителям, и ко мне. Не забуду, как она разрыдалась, увидев меня, исхудавшую почти до костей после брюшного тифа… ‹…›
Когда Вера стала постарше, она зачастила в театры, особенно в Художественный.
После революции началось совместное обучение мальчиков и девочек. В нетопленном зале гимназии устраивались вечера с танцами. Вера танцевала с упоением. Но больше всего она любила выступать на гимназических вечерах с чтением стихов.
Сохранилась конторская книга, куда она переписывала особенно понравившиеся ей стихи и отрывки из прозы — там и Пушкин, и Гоголь, и Апухтин, и Блок, и Верхарн, и Гамсун. ‹…›
Решившись стать актрисой, Вера держала экзамены сразу в Третью студию Художественного театра, в студию Шаляпина и в училище Малого театра.
В училище Малого театра ее не приняли, а экзамены в две другие студии она выдержала успешно и выбрала студию Вахтангова. ‹…›
В вахтанговской студии она встретилась с Ю. А. Завадским, Б. Е. Захавой, Н. М. Горчаковым, Б. В. Щукиным, Р. Н. Симоновым и другими.
Вскоре, после безвременной кончины Евгения Богратионовича, Завадский ушел из Третьей студии вместе с группой учеников.
Среди них была и Вера Марецкая.
В том же 1924 году она стала его женой.
Свадьбу устраивать было тогда не принято. Считалось мещанством, «отрыжкой прошлого».
Мама с волнением ждала первого визита Вериного супруга. Она, конечно, успела пересмотреть весь вахтанговский репертуар, и принц Калаф покорил ее сердце. Тем не менее, мама его несколько побаивалась. Думала: вот явится избалованный успехами и поклонением публики надменный молодой человек...
Что ему сказать? Куда его посадить?
Все обошлось как нельзя лучше: он был прост в обращении и полон обаяния. И, очевидно, чувствовал себя у нас как дома.
Самым удивительным оказалось, что сказочный принц гол как сокол. Он неизменно носил одну и ту же длинную блузу-толстовку, сшитую из двух серых одеял и серые же брюки. Однако, надо признать, был так элегантен, так строен и пластичен, что и этот костюм на нем выглядел последним криком моды. Другой одежды у Завадского не было, пока наша мама не подарила ему темно-синий отрез на брюки.
Вера тоже ходила в своем единственном синем сатиновом платьишке. Сменялись на нем лишь промереженные белые манжеты с воротничком. Этот скромный ансамбль завершался пикейной панамкой. А мама мечтала о том, чтобы у Верочки было хотя бы две пары обуви — на зиму и на лето.
Марецкая Т. Страницы жизни // Воспоминания о Вере Марецкой. М.: Всероссийское театральное общество, 1985.