«Доживем до понедельника» — фильм о воспитании в правде, честности и о высоком уважении к личности школьника. Подобные картины появляются у нас не так уж часто. В фильмах о школе дети, подростки чаще всего выступают как благородная или сопротивляющаяся разумному, но — более или менее — аморфная масса, которую педагоги постепенно, несмотря на неудачи и просчеты, наполняют своим верным пониманием жизни, своими знаниями и взглядами на мир. ‹…›
Духовная жизнь в школе, какой она предстает на экране, обычно идет, как вода, падающая на лопасти турбин, — всегда в одном направлении, сверху вниз: от умного и талантливого воспитателя, представляющего объединенную силу всех взрослых, весь опыт взрослого мира, — к детям. Жизнь сверху вниз, и только, все другое — временное, для фабульной занимательности. Так построено действие даже в удачной «Республике ШКИД», где (не в согласии с замечательной повестью) ребята, в конечном счете, только объект — бурный, бунтующий, но лишь объект усилий умных воспитателей: емкости, которые постепенно заполняются разумным.
‹…› Фильм «Доживем до понедельника» привлекает тем, что в нем наряду с обычным педагогическим движением сверху вниз есть и интересный, и сложный, и внушающий веру в себя детский коллектив. ‹…› Для учительницы Светланы Михайловны (эту, как говорят, необычную для себя роль актриса Н. Меньшикова сыграла умно, остро) из фильма С. Ростоцкого и Г. Полонского — женщины честной, но ограниченной — образ человеческий лепится давлением со стороны, по проверенным образцам. И для хорошего, неравнодушного учителя Ильи Семеновича Мельникова (В. Тихонов) он тоже должен лепиться больше со стороны, только давлением нравственным, и не по стандартным, а по самым лучшим человеческим идеалам. Но для героини фильма — молодой учительницы Натальи Сергеевны (И. Печерникова) — важнее и драгоценнее всего проявить то неповторимое, что есть в человеке. Проявить — сделать видимым и для самого школьника и для всех других, хорошо бы — для всего мира. Ведь так же, как не повторяются отпечатки пальцев — и это важно для криминалистов, — так и не повторяются души, ни одна душа, и это главное счастье мира. Процесс стандартизации и начинается с обезличивания.
— Вы столько лет учились с Геной и не заметили самого главного в нем, — говорит девятому классу Наталья Сергеевна, Наташа. — Это самое главное — честность, — отвечает одна из девятиклассниц, Надя Агарышева, угадав мысль учительницы. ‹…› В картине С. Ростоцкого сплелись как бы два фильма: почти документальный — девятый класс «В» — и обычный, актерский. Когда они пересекаются, фильм вырастает до произведения большого искусства. ‹…› Но картину создает воздух, сквозь который ты видишь изображенное. Рассказ о детстве пленяет, если ты чувствуешь воздух, пространство, годы, пролегшие между временем, когда человек переживал познание мира, и временем, когда он сел за письменный стол. Таинственная прелесть расстояния. «Лишнее» в картине «Всего три урока», где дорог, вероятно, не то что метр, а сантиметр пленки, — несколько раз просторно повторяющаяся маленькая сценка... Урок, а учительница отошла к окну — от ребят, от сюжета, от сценария — и смотрит, просто смотрит на ничем не примечательный вид, открывающийся в окне. Думает о чем-то своем. И в этих магических паузах воздух окружающего пространства входит в класс, в урок, в душу учительницы, в нас, зрителей. В учителе истории Илье Семеновиче Мельникове, как мне показалось, как раз не хватает этого «лишнего», непереводимого без остатка в слова роли, того, что и делает поэзию поэзией и актеру позволяет не просто играть роль, повторяя слова драматурга, а жить на сцене. Что-то не получилось в этой роли, которая должна была узлом связать сюжетные линии сценария. Мне кажется, что артист В. Тихонов все время видит себя и слышит со стороны. Что он сам и слова его слишком красивы. Мельников — правдолюбец и борец за правду. Но правда может быть холодной до беспощадности, а может быть согрета добротой, чуткостью. «Счастье, — писал Пушкин, — есть лучший университет. Оно довершает воспитание души, способной к доброму и прекрасному».
В Мельникове нет этой великой способности излучать, кроме справедливости, еще и счастье. Душевный холодок, недостаточная сила вот этого корчаковского воображения, способности переселяться в души ребят и товарищей по работе порой ведет к педагогическим ошибкам. ‹…› Наташа находит в себе силы признать перед всем классом свою неправоту. Именно с этого момента она определяет свой учительский путь, с которого ее не заставят свернуть никакие силы. Холодная прямолинейность и светлое прямодушие — разные, иногда даже противоположные силы, говорит картина. ...Урок литературы. Тема сочинения, которое пишут школьники, — «Мое представление о счастье». Учительница Светлана Михайловна ходит между партами, заглядывая в тетради... Думает, думает Генка Шестопал, поэт «девятого «В». В конце концов он пишет одну-единственную фразу: «Счастье — это когда тебя понимают». Право же, даже только для того, чтобы прочитать Генкино сочинение, увидеть врасплох Генкино лицо, по которому очень непростые и невысказанные мысли пролетают, как тени, как световые зайчики, стоило посмотреть картину. «Счастье — это когда тебя понимают»... Вот ведь удивительное дело: то же самое примерно, что, вероятно, Гене неизвестно, другими словами говорил Лев Толстой, когда делил людей не на умных и глупых, а на понимающих и непонимающих. Понимающих — значит способных переселиться в душу другого человека. А для этого «переселения» нужна другая магическая черта — воображение. Убийством воображения начинается убийство доброты в человеке. Поэтому так бесконечно важна сказка, которая учила бы радоваться счастью и печалиться печалями других. И так важна литература в школе, если учитель умеет развивать воображение у школьников, способность к свободной, нескованной, искренней, своей мысли.
‹…› Нет, не нравятся Светлане Михайловне мысли ее ребят о счастье. Гена написал одну только фразу о понимании. А Надя совсем уж написала, что счастье — это встретить хорошего человека, который любил бы детей; и родить, если не будет войны двух мальчиков и двух девочек. И такие мысли у девочки, у школьницы! Светлана Михайловна потрясена этим «духовным стриптизом». Почему-то ей не приходит в голову, что одна сестрица в пушкинской «Сказке о царе Салтане» мечтает: «Я б для батюшки царя родила богатыря». И это слушают девочки, даже еще не умеющие читать, из уст матерей. И это, как все пушкинское, рождает в душах только чувство истинной красоты. ‹…› Мельников, излишне красивый в сценах со взрослыми, картинно уходящий «в дождь», «в ночь», преображается на уроке. Вот тут, когда он с детьми, ты веришь в силу души и благородства этого учителя истории. ...«Девятый «В» проходит революцию 1905 года. Мельников спрашивает о лейтенанте Шмидте, которому в учебнике посвящено всего-то пятнадцать строк. Некоторые из ребят в недоумении: зачем было возглавлять обреченное восстание, идти на неизбежную смерть. Но вот заговорил учитель, и мы физически чувствуем, что прагматизм — не высший закон жизни, что иногда взвешивать шансы успеха и неуспеха подло, что подвиги в истории человечества неизбежны и прекрасны. Что, если бы был Галилей, отрекшийся перед инквизицией, и не было бы Джордано Бруно, и Томаса Мора, и Патриса Лумумбы, и лейтенанта Шмидта, — человечество не было бы человечеством.
...Девятый класс — главный герой картины. Детская линия воспринимается, повторяю, почти как документ, как нечто подсмотренное с необычайной, нежной зоркостью. Тут создатели фильма нашли «чистый тон» — по любимому выражению Халдора Лакснесса. И режиссер проявил величайший такт — главную черту таланта, — сделав свое искусство прозрачным, почти незаметным для зрителя. Прозрачным, как те драгоценные оптические стекла, которые позволяют ученому увидеть жизнь природы... Они, авторы, увидели и открыли зрителю много важного в тайнах детской жизни. Дожить благополучно от четверга до понедельника оказалось нелегко — многое произошло, переменилось за немногие дни. Честно дожить от «девятого «В» класса до старости, пройти через все испытания жизни, не растрачивая и не предавая «своего», будет еще труднее. Но веришь, что ребята из «девятого «В» справятся, должны справиться с этой задачей.
Смотришь фильм и думаешь: какими они будут — люди семидесятых и восьмидесятых годов? И веришь: правдивыми, одаренными воображением, не способными на предательство. И за все это, приходящее как бы само собой, испытываешь благодарность к авторам фильма.
Шаров А. Чистый тон // Искусство кино. 1968. № 9.