Это один из самых загадочных фильмов в истории советского кино. В чем загадка? Именно здесь точно, выпукло запечатлено состояние советского интеллигента в год вторжения в Чехословакию — если бы не знать, что фильм был сделан до этого события, а автор его, Станислав Иосифович Ростоцкий, обладая, безусловно, многими выдающимися достоинствами, в открытой полемике с советской властью замечен не был.
Мы застаем главного героя, учителя Мельникова (Вячеслав Тихонов) в тот момент, когда он решает, что больше не может преподавать историю и должен уйти из школы. Не понятно, как прошел цензуру диалог с директором: «— Куда же ты пойдешь? — В музей. Экскурсоводом. — А ты что думаешь, в музеях экспонаты не меняются? Или трактовки?».
Интеллигент, участник войны, историк, умница. Ненавязчивым пунктиром — биография: мама явно «из бывших», на это намекает старинная мебель и чинно сервированный будничный ужин; участник войны — фотографии на стене; незащищенная диссертация — из обрывка разговора ясно, что зашел слишком далеко и не намерен возвращаться «в рамки». С коллегами всегда был учтив, но сейчас иногда срывается. В учительском коллективе он — «белая ворона». Еле заметная мелкая рябь тоски пробегает по его лицу: от невежества («нет такого глагола в русском языке, голубушка, пощадите чужие уши»), от пошлости (Баратынский — поэт «второго ряда»), от глупости («глупость должна быть частной собственностью дурака»), от тотального вранья и профанации своего предмета («ты посмотри учебник этого года»). В пересказе получается сплошная фронда, но это состояние безысходной тоски Тихонову удается более всего, когда он молчит. Молчит и смотрит. Поразительно, какую актерскую школу мы потеряли! В фильме много крупных планов, и, право, книгу можно написать о том, как смотрит Тихонов. Как он смотрит на учеников: на поэта Генку Шестопала как в зеркало — узнавая себя, на циничного красавца Батищева — прозревая в школьнике вечного своего оппонента, на весь класс в финале фильма — предчувствуя судьбу каждого, и зная, что ничего нельзя изменить.
Основная краска характера — пепельная усталость.
Его антагонист — учительница русского языка и литературы Светлана Михайловна. Драматургическая схема со времен «Друга моего, Кольки» не меняется — это оппозиция либерала и консерватора, и актриса Нина Меньшикова как будто продолжает линию Анастасии Дмитриевой — старшей, пионервожатой. Но только как будто, потому что схема на то и существует, чтобы время наполняло ее новым содержанием. Светлана Михайловна ограниченна, дает предмет «от сих до сих», сухарь, ханжа, «училка», всегда знает «как надо» и жестко придерживается предписаний. Но нет в ней уже ни задорного энтузиазма Лидии Михайловны, ни иезуитского фанатизма учительницы немецкого языка из фильма «А если это любовь» в замечательном исполнении Анастасии Георгиевской. А только одиночество и все та же усталость. Она еще держится. Она красит губы, носит модный костюмчик «джерси» и цокает на изящных «лодочках». Светлана Михайловна любит Мельникова, кокетничает с ним беспомощно и нелепо, как умеет — а у него сводит скулы от тех банальностей, которые она говорит.
Этот мотив повторится и в других «школьных» фильмах — например, в «Дневнике директора школы» — и мне все время мерещится здесь коллизия отношений власти и интеллигенции. Одна из самых сильных сцен в фильме — их вечерний разговор в школе. Здесь очень хорошо видно, что дряхлеющая идеология больше не может быть содержанием жизни даже для тех, кто как будто держится ее основ. Частная жизнь частных людей, их частные счеты со своей частной жизнью и между собой — вот что такое теперь общество, и школа не только не исключение, но, напротив, наиболее яркое воплощение произошедших изменений.
А вот еще класс. Все классические «амплуа» налицо. И неформальный лидер, и первая красавица, и зубрилка-дурнушка, и местный клоун, и, разумеется, «белая ворона». Интересно, что лидер (Игорь Старыгин) теперь не «первый ученик», и не талантливый возмутитель спокойствия. Напротив, этот красавчик, похоже, избрал стратегию «не высовываться», быть «как все», но только немного выше — ровно настолько, чтобы обеспечить себе лидерские позиции. «Белая ворона», поэт Генка Шестопал, тоже не стремится к публичным демонстрациям — он молчалив и задумчив, а свой демарш (сожжение сочинений на тему «Что такое счастье») совершает неожиданно для самого себя. Он не стал бы читать свои стихи на площади Маяковского, ему не нужны ни стадионы, ни даже зал в Политехническом: «Счастье, — напишет он в своем злополучном сочинении, — это когда тебя понимают». Похоже, он готов довольствоваться пониманием лишь одного человека.
Когда Мельников прервет красавца Батищева, «правильно», по учебнику трактующего мятеж на крейсере «Очаков» и произнесет речь, посвященную лейтенанту Шмидту — станет ясно, что этот седой, смертельно уставший человек много моложе своих юных, вступающих в жизнь учеников. Эта речь, вдохновенная апология обреченного и бесполезного с точки зрения логики, протеста, уже не оставляет сомнений в том, что перед нами — герой романтический.
Можешь выйти на площадь,
Смеешь выйти на площадь
В тот назначенный час?!
Очевидно, что пока снимался фильм, те семеро на площадь еще не вышли. Очевидно, что на площадь не вышел бы и он. Но он все еще думает, что его «нет» что-то значит. Он все еще ощущает себя центральным героем пьесы своей жизни и частью своей страны, пусть даже страны, от которой он смертельно устал и за которую ему стыдно.
Беда лишь в том, что на дворе 1968 год. Его оппоненты — такие же, как он, уставшие люди, ушибленные квартирным вопросом, гастритом, неприятностями по службе… Они не думают по-другому. Они вообще не думают, и его по-дружески, по-семейному, по-хорошему призывают к тому же.
Аркус Л. Приключения белой вороны: Эволюция «школьного фильма» в советском кино // Сеанс. 2010. № 41-42.