Осенью 1910 года, ввиду появившегося за границей спроса на фильмы о России, дирекция фабрики «Эклер», где я тогда работал, предложила мне поехать в Москву для съемки двух или трех картин совместно с представителем фирмы «Эклер» в России А. А. Ханжонковым. ‹…›
Приехал я в Россию в начале августа ‹…›. До начала работы А. А. Ханжонков решил показать мне свой павильон. Поехали мы по Брестской (ныне Западной) железной дороге до станции Кунцево и оттуда на извозчике до села Крылатское на берегу Москвы-реки. В Крылатском я увидел павильон и пришел в ужас. На небольшом участке около проезжей дороги, окруженная небольшим забором, стояла простая крестьянская изба. В маленьком садике была сооружена съемочная площадка приблизительно в сорок квадратных метров.
Когда мы подъехали, шла съемка фильма «Маскарад» в постановке режиссера П. И. Чардынина. На съемочной площадке была установлена декорация залa, нарисованная на холсте. Так как холст был прикреплен на брусках (фундусов тогда еще не знали), то при малейшем ветре вся декорация вздувалась, болталась и принимала довольно причудливый вид. Обстановка состояла из мебели, имеющей очень мало общего с эпохой Лермонтова. Костюмы, хотя и выдержанные в стиле эпохи, были взяты напрокат в костюмерной и сидели на актерах плохо. Для защиты декораций от солнца на проволоке, протянутой над декорациями по стропам, были развешаны занавеси, скатерти и даже простыни.
Снимал картину Сиверсен, бывший представитель «Гомон» в Москве. Из конторы по продаже картин он перешел на производство и работал у Ханжонкова в качестве оператора и заведующего лабораторией. Посредственный оператор. Сиверсен был отличным лаборантом н механиком; уже тогда он изобрел копировальный аппарат с производственной мощностью в восемь раз большей, чем копирмашины «Патэ» или «Вильямсон», установленные в других лабораториях Москвы. ‹…›
Было воскресенье. Окрестные дачники собрались на дороге около забора посмотреть на новое для них зрелище — киносъемку. От проезжающих по дороге извозчиков и телег поднимались столбы пыли; был такой шум, такая толчея н неразбериха, что я долго не мог понять, как при таких условиях можно снимать.
Главные роли в фильме «Маскарад» исполняли артист Введенского народного дома А. А. Громов и артистка театра Kopш Л. П. Варягина. Во время съемки Чардынин, стараясь заглушить шум, кричал во все горло, подавая реплики актерам. Те, в свою очередь, во весь голос повторяли слова. В результате получался невероятный кавардак.
Вдруг к нам подошел режиссер и заявил, что съемка окончена и что все обстоит благополучно. Я был потрясен и долго не мог понять, что может получиться при такой работе. Однако все меня уверяли, что фильм должен выйти очень хорошим. Когда спустя несколько дней я посмотрел «Маскарад» на экране, то убедился в том, что было мне ясно и ранее, после посещения съемки в Крылатском: технически фильм был на очень низком уровне. Меня особенно поразил большой успех, который «Маскарад» имел у публики. Только некоторое время спустя я убедился в том, что русские — большие патриоты, любят фильмы на сюжеты близких их сердцу произведений русских писателей и поэтому принимают картины своих фабрик гораздо теплее, чем заграничные, даже если последние технически и художественно сильнее.
Для моей первой работы был намечен сценарий из эпохи Екатерины II. ‹…› Фильм был снят целиком на натуре, в парке одного из подмосковных дворцов. Я категорически отказался снимать декорации на площадке, считая, что при таких условиях невозможно добиться хотя бы мало-мальски приличных результатов.
В начале съемок у меня возникло большое затруднение: я абсолютно ничего не понимал по-русски, а режиссер Чардынин, который ставил этот фильм, по-французски знал ровно пять слов, одно из которых «соupег» (пo-русски «резать») означало, что съемка окончена и я могу остановить аппарат.
Перед началом съемки Чардынин показывал мне руками, чтобы я начинал вертеть ручку аппарата, в этом и заключался весь наш «творческий разговор». Несколько позже мне пришли на помощь жена Ханжонкова Антонина Николаевна, фактически являвшаяся заведующей производством и художественной частью фабрики, и один из старейших русских операторов — А. А. Рылло, работавший у Ханжонкова лаборантом и оператором хроники. Оба они говорили по-французски и очень помогли мне в работе.
Вторым моим фильмом была «Пиковая дама», сюжет которой мог заинтересовать зарубежного зрителя. На этот раз не обошлось без декораций и злополучной площадки.
Обе картины получились малоинтересными. Ханжонков не стал отправлять их за границу, а взял на себя все расходы и выпустил их на отечественный экран, лишь бы оправдать затраты. На этом мои съемки игровых фильмов закончились.
Мне было поручено снять также два-три этнографических фильма, одним из которых должна была быть «Нижегородская ярмарка». Я поехал в Нижний, но ярмарка уже была закрыта, и мне пришлось ограничиться съемкой видов старого Нижнего Новгорода, нижнегородского Кремля и волжских пейзажей. По возвращении в Москву я снял еще одну картину, включавшую в себя все памятники старой Москвы ‹…›.
Мне хотелось снять для французского зрителя еще что-нибудь необыкновенное, но я не знал, что предпринять. После долгих размышлений |я остановился на предложении Ханжонкова снять полк донских казаков, стоявший в казармах на Ходынке. А. А. Ханжонков как бывший казачий офицер довольно быстро все это устроил, и в течение двух дней я снимал на Ходынке парадные проходы полка с оркестром и знаменами, разные упражнения в конном и пешем строю и, самое главное для меня, знаменитую казачью джигитовку и рубку.
После окончания всех этих съемок я простился с Москвой и вернулся в Париж на фабрику «Эклер», не думая, что когда-нибудь снова окажусь в России. Но судьба моя сложилась иначе.
В Париже при показе снятого мной материала больше всего понравились «Донские казаки». Эта картина имела за границей (особенно в Америке) совершенно потрясающий успех, в связи с чем «Эклер» хорошо заработал, продав несколько сот фильмокопий. Мой авторитет на фабрике соответственно вырос.
Несколько месяцев спустя директор фабрики предложил мне поехать в Америку на должность заведующего строившейся в Нью-Джерси кинолаборатории фабрики «Эклер». ‹…›
Когда я первый раз приезжал в Москву, Ханжонков предлагал мне остаться в России и работать у него, он собирался расширить свое производство и построить настоящую кинофабрику. Так как я должен был вернуться в Париж на место своей постоянной работы, то не дал ему определенного ответа. Некоторое время спустя в Париже я получил от Ханжонкова письмо, в котором он вновь приглашал меня приехать в Россию, работать оператором и одновременно заведующим лабораторией его фабрики.
Условия, предложенные мне как Америкой, так и Москвой, были вполне приемлемы. Мне было 28 лет, не хотелось сидеть на месте, и оба предложения представляли для меня значительный интерес.
Передо мной встала дилемма — куда ехать? ‹…› за время пребывания в Москве я обзавелся некоторыми знакомствами, ко мне хорошо относились Ханжонков и его семья, а также многие сотрудники его фабрики. Москва и москвичи мне были в основном знакомы и определенно понравились. Беспокоил меня один лишь вопрос — холод в России. Ведь я там не зимовал! А если правда то, что говорят в Париже?! ‹…›
И я отправился в Москву, рассчитывая прожить там приблизительно года два.
Судьба решила иначе. Вот уже 35 лет, как я живу в Москве ‹…›.
Форестье Л. «Великий немой». Воспоминания кинооператора. М.: Госкиноиздат, 1945.