Кто он? Какого роду-племени — меня мало интересовало. Знаю только, что Е. В. Елагина, ученица Вахтангова, имела какое-то отношение к драматическому кружку ленинградского торгового порта. И этот кружок посещал Боря Блинов. Грузчик могучего сложения. Сказывали, что он сын извозчика.
В ТЮЗ его привела Елена Владимировна Елагина, и он сразу же стал играть в театре небольшие роли, а на наш курс, который вел Б. В. Зон, он приходил как вольнослушатель. В годы нашей юности было модно гордиться своим пролетарским происхождением, и, когда Борю Блинова спрашивали, кто его отец, он отвечал «извозчик» вместо «извозопромышленник». Когда спрашивали, откуда он пришел в ТЮЗ, он отвечал, что из порта, хотя в порту он работал недолго, а вот что пришел он в порт из немецкой школы «Петер-Шуле», об этом Боря рассказывать почему-то не очень любил. <…>
Впервые я его увидел в спектакле ТЮЗа «Винтовка [№ 492116]». Спектакль начинался так. Гонг! Медленно гаснет свет. Несколько секунд зрители пребывают в абсолютной темноте. Затем яркий луч как бы вырывает из темноты солдата, стоящего под Красным знаменем с винтовкой в руках. Мужественное лицо солдата кажется спокойным, но это только первое впечатление. Солдат пытается скрыть волнение и от этого волнуется еще больше. Его могучая грудь вздымается, шумно вбирая воздух, чуть вздрагивают ноздри. Выдох… Еще вдох… <…> Молчание длится слишком долго. <…> И в тот момент, когда ваши губы готовы разомкнуться, чтобы крикнуть: «Говори же, говори!» — солдат начинает говорить. Сначала тихо, чуть сиповатым голосом с ярко выраженным вятским говорком: «Я сын трудового народа…» — и опять долгая пауза. Солдат думает… на крепких челюстях играют желваки…
Вдох… и, осмелев, солдат говорит чуть громче… «Союза Советских Социалистических республик…» Еще вдох… и зрительный зал будто заполняется мощными, твердыми, уверенными взволнованными словами присяги: «Принимаю на себя звание воина рабоче-крестьянской Красной армии!»
Когда кончаются слова присяги, зрительный зал буквально разрывают бурные, долго несмолкающие аплодисменты. Аплодируют стоя.
<…> Всегда ли Борис Блинов играл так? Да какая тут к лешему игра! Ничего общего с игрой это не имеет, но поскольку в нашей театральной терминологии другого слова еще не придумано, будем пользоваться им.
<…> Были спектакли, когда Борис Блинов был вял, не сосредоточен, проговаривал неряшливо слова и все! <…> Почему когда Борис играл в каком-либо спектакле, за кулисами и в оркестровой яме собирались артисты, занятые и не занятые в спектакле? Наверно потому, что у Бориса не было одинаковых спектаклей. Каждый спектакль с его участием был неповторим, от каждого спектакля мы ждали подарка, сюрприза. <…>
Борис Блинов не умел врать и не хотел врать ни на сцене, ни на экране, ни в жизни. Волею судьбы, попав в глубокий тыл, на объединенную киностудию в Алма-Ату, а не на фронт, он где-то глубоко страдал, хотя отлично понимал, что так надо! Снимался он в картине «Жди меня» у режиссера А. Б. Столпера. И, почувствовав себя солдатом, он уже не снимал военной формы на протяжении всего съемочного периода картины.
Во время съемок, репетиций Борис был предельно собран, точен, про него говорили, что Блинов приходит в павильон раньше пожарников… В свободное от съемок время его часто можно было видеть в кругу военных, они буквально тянулись к нему, а он к ним. Видимо поэтому никого не удивляла дружба Бориса Блинова с летчиком Белоусовым. Белоусов сражался с фашистами в северной авиации, его судьба в какой-то мере сродни судьбе Алексея Маресьева. <…>
Как-то я спросил Блинова: «Почему ты всегда молчишь, когда ты с Белоусовым? Он все говорит, говорит, а ты только слушаешь, что он тебе рассказывает?» Борис мрачно посмотрел на меня и, не разжимая зубы, сказал: «А ты сам его послушай, может, тогда не будешь задавать дурацкие вопросы».
<…> После отъезда друга Борис Блинов продолжал сниматься в картине, только стал еще более молчаливым и почти совсем перестал улыбаться.
К тому времени, когда работа Блинова в картине подходила к концу, жители перенаселенного города Алма-Аты начали испытывать большую нужду в продуктах и питьевой воде. В Алма-Ате вспыхнул брюшной тиф. Заболел и Борис <…> и продолжал работать.
Борис отчаянно боролся с болезнью, только бы не свалиться, только бы закончить картину. Последний съемочный день с его участием был напряженным. Все понимали, что Блинов болен, но никто из товарищей не подозревал, что у него тиф и что он работает с температурой под сорок. <…> Съемки были закончены, и Блинов слег… Лежа в постели, он нарисовал на стенке странное чудовище, вылезающее из трясины, обвитое болотной травой, тиной… У чудовища были большие, печальные глаза. Под рисунком надпись: Малярия. Это был его первый и последний рисунок в жизни.
Хоронили Блинова на алма-атинском кладбище. Странные это были похороны. Этот могучий человек никак не хотел идти в землю. Могильщики несколько раз увеличивали могилу, чтобы в нее поместился гроб. Его положили лицом к восходу солнца. В головах растут белые-белые березы. Последние слова прощания были сказаны Сергеем Дмитриевичем Васильевым:
— Да будет тебе земля пухом, хороший парень. Ты умер, как солдат на боевом посту. <…>
Кадочников П. Солдат Борис Блинов // Киноведческие записки. 2005. № 72.