Таймлайн
Выберите год или временной промежуток, чтобы посмотреть все материалы этого периода
1912
1913
1914
1915
1916
1917
1918
1919
1920
1921
1922
1923
1924
1925
1926
1927
1928
1929
1930
1931
1932
1933
1934
1935
1936
1937
1938
1939
1940
1941
1942
1943
1944
1945
1946
1947
1948
1949
1950
1951
1952
1953
1954
1955
1956
1957
1958
1959
1960
1961
1962
1963
1964
1965
1966
1967
1968
1969
1970
1971
1972
1973
1974
1975
1976
1977
1978
1979
1980
1981
1982
1983
1984
1985
1986
1987
1988
1989
1990
1991
1992
1993
1994
1995
1996
1997
1998
1999
2000
2001
2002
2003
2004
2005
2006
2007
2008
2009
2010
2011
2012
2013
2014
2015
2016
2017
2018
2019
2020
2021
2022
2023
2024
Таймлайн
19122024
0 материалов
А если это любовь?
Фрагмент сценария

По дороге безостановочно шли тяжелые грузовики — с прицелами и без прицепов, груженные кирпичом, досками, цементом, какими-то трубами и железными листами...

Разрезая лес надвое, дорога вливалась в небольшой поселок из домов городского типа, в четыре-пять этажей, и уходила дальше, туда, где высились корпуса Новодубниковского комбината.

И комбинат, и поселок продолжали строиться — описывали круги в неподвижном воздухе' напруженные ковши экскаваторов; новехонькие свежевыкрашенные дома стояли как-то необжито на голой перекопанной земле; лишь кое-где по обочинам тротуаров виднелись молоденькие деревца; жилые дома перемежались целыми вереницами недостроенных зданий.

...Оставив в стороне комбинат и дорогу с беспрестанно мчащимися машинами, миновав новый «Гастроном», универмаг и почту, мы очутились на краю поселка. Бульварчик, образованный рядами трогательно торчащих прутиков-деревцев,. кончался у входа в широкий, пустынный сейчас двор.

— ...Сегодня утром отец улетел в Москву. Мама куда-то ушла, а я сижу один и думаю, и думаю, и все о тебе...

Привлеченные голосом, мы вошли во двор, приблизились к распахнутому окну.

— ...Не знаю, как ты, а я просто схожу с ума... Говорить об этом мы почему-то не можем... А молчать я и вовсе не могу; когда пишешь, все-таки легче... Утром проснешься — хочется петь, орать на весь дом! В школу и то радостно стало ходить, потому что в классе — ты, моя любимая...

Молодая женщина лет двадцати семи, перестав читать письмо, проговорила вполголоса: - Ничего не понимаю...

И, недоумевая, огляделась.

В просторной, очень светлой комнате, обставленной так, как обычно обставляется кабинет директора средней школы, были, кроме нее, еще две женщины: сухощавая, лет сорока, и старуха с гладко зачесанными на пробор седыми волосами — она сидела за столом.

— Почему я должна читать это вслух? — продолжала с недоумением молодая учительница и протянула листок сухощавой.— Что это за письмо, Марья Павловна? Кому оно?

— Но Людмила Николаевна, дорогая...— ответила Марья Павловна, - ведь вы, а не я классный руководитель десятого «А». — Она повернулась к седоволосой женщине. — Вчера на моем уроке Кабалкина подняла с полу это письмо... Ну я, естественно, отобрала. Когда я прочла, у меня буквально потемнело в глазах. Вы послушайте, Анастасия Григорьевна, что там дальше...— Она взяла письмо, приблизила его к глазам, прочла вслух: — «...Теперь, когда я почувствовал, что значит любить по-настоящему, я многое понял...»

Остановившись, она выжидающе оглядела присутствующих.

— Ужасно!..— вырвалось у Людмилы Николаевны.

— Вот видите! — назидательно проговорила Марья Павловна и положила письмо на стол перед директором.

Молодая учительница объяснила:

— Ужасно не письмо... Ужасно то, что мы его здесь читаем.

— Ах, вот оно что? Это, конечно, очень благородно. А вы знаете, что может скрываться за подобной перепиской?

Директор заметила:

— Ну, Марья Павловна... Зачем так уж сразу предполагать худшее?

Зазвонил телефон, и Анастасия Григорьевна, собиравшаяся еще что-то сказать, потянулась к трубке.

— Да... Да, это я... — Свободной рукой, в которой была зажата ручка с пером, она водила по письму, машинально поставила после слов «моя любимая» жирный восклицательный знак. — Здравствуйте, товарищ Торопов...

Раздался звонок на урок.

— Простите, — сказала в трубку директор и обернулась к учительницам. — Ну, мы к этому еще вернемся...

<…>

Когда класс опустел, Марья Павловна достала из портфеля лакомый листок.

— Скажи, Рита... Вот ты подняла это письмо. Тебе известно, чье оно?

— Какое письмо? — часто заморгала Рита.—Это не мое... Я просто сидела и вижу — лежит на полу... Я даже и почитать не успела...

— Прочти! — протянула ей листок Марья Павловна.

Кабалкина взяла его осторожно, и, пока девушка читала, учительница не сводила с нее внимательных глаз.

Кончив читать, Рита удивленно уставилась на учительницу.

— Ты не знаешь, чей это почерк?

Потрясенная Рита ответила вполголоса:

— Не знаю, Марья Павловна...

— Видишь ли, девочка,— сказала Марья Павловна доверительно,— ты комсомолка и, надеюсь, понимаешь, насколько все это серьезно. Как по-твоему, у кого в классе могут быть такие отношения?

Облизнув пересохшие губы, Рита проговорила:

— Ну, у нас дружат некоторые... А так вот...— Она пожала плечами.

Учительница задумалась.

— Чье же это все-таки письмо? Может быть, ты поговоришь с девочками? Конечно, нет необходимости, чтоб об этом знал весь класс...

Кабалкина разгладила на ладони листок.

— А если скажут, чье — отдать?

— Разумеется... — Марья Павловна помедлила секунду. — Но сначала скажешь мне... <…>

Дверь снова распахнулась, и вбежала Кабалкина.

— Смирнова, отметь! — крикнула она Наташе.

— А... Кабалкина... - доставила очередной крестик Наташа.

Кабалкина сделала несколько шагов и застыла, беспокойно оглядываясь по сторонам. Глаза ее возбужденно блестели.

- Лариска... тихо позвала она беленькую девушку и что-то зашептала ей что-то на ухо.

- Братцы, сила!— сообщил у доски радостным голосом Сергей.— у нас сто двадцать три и четыре десятых процента!

- У кого это у нас?.. — поинтересовался стоявший рядом Женька.

- У механического...

Молодой рабочий ухмыльнулся.

- А что? — ничуть не смутился Сергей, — хоть четыре процента наши тут есть? Ну хоть три...

Уходя, Женька ткнул пальцем в цифру:

— Вот ноль целых четыре десятых — ваши!

А за их спинами в это время Кабалкина шепталась с подругами; те удивленно пожимали плечами; подняв голову, Рита позвала:

— Ксеня!

Ксеня вместе с группой ребят слушала человека в халате. Держа в руках деталь, он что-то оживленно объяснял школьникам.

Приблизившись, Кабалкина еще раз позвала:

— Ксеня!

Но та отмахнулась:

— Подожди, Ритка...

Ритины глазки снова суетливо обегали всех, мысленно прикидывая, кому все-таки могло принадлежать странное письмо... Дернув Надю за рукав, Кабалкина отвела ее в угол, снова достала листок.

Надины глаза становились все более и более круглыми.

— Это что? — вырос над ними Петька.

Кабалкина сразу же спрятала письмо:

— Не твое дело! Отойди!..

И сама перешла вместе с Надей на другое место. Заинтересовавшийся Петька последовал за ними. Улучив подходящий момент, изловчился, протянул поверх Ритиной головы свою длинную лапу.

— Петька! - взвизгнула Кабалкина.

Но было уже поздно: отскочив в сторону, он начал читать громко:

— «...не знаю, как ты, а я просто схожу с ума...» Оборвав чтение, осведомился: — Это откуда? Сочинение, что ли?

— Какое сочинение! Это письмо, отдай!..—требовала с отчаянием Кабалкина.— Отдай сейчас же!..

— Братцы! — взревел Петька.— Кабалкина получила любовное письмо!

Головы повернулись к ним.

Увертываясь от Кабалкиной, которая, суетливо подпрыгивая, тщетно пыталась дотянуться до письма, Петька читал декламируя:

— «...утром проснешься, хочется петь, орать на весь дом... Теперь, когда я почувствовал, что значит любить...»

Побледневшая Ксеня метнулась к своему портфельчику. Испуганно, лихорадочно шарила она в нем, отыскивая что-то потом взглянула с ужасом на Бориса — он стоял неподалеку и непонимающе смотрел на нее.

— Братцы! Это же от Олега Стриженова!.. — орал, размахивая письмом, Петька.— Послушайте: «...Теперь, когда я почувствовал, что значит любить по-настоящему, я многое понял...» Братцы, наконец он понял Кабалкину!

Вцепившись в него, Кабалкина кричала:

— Это не мое письмо! Отдай!

Отбиваясь, Петька крикнул:

— Сергей, лови!

Но Сергей так и не успел начать читать: к нему подбежала Кабалкина. Увернувшись от девушки, он снова перебросил листок Петьке.

Перекрывая все более усиливавшийся шум и смех, разгоряченный Петька выкрикивал, отчеканивая каждое слово:

— «...Я не могу без тебя, и все! Моя любимая! Моя любимая... Кабалкина!»

— Кто украл письмо?! — крикнула Ксеня, подбегая к Петьке.— Верни! Сейчас же!

— Ксенечка! — удивился тот.— Так это ты «любимая»?! Э-э... братцы! Это дело другое! Тут и я не прочь! — и полез к ней обниматься.

Растолкав всех, Борис прорвался к Петьке:

— Отдай письмо!

— Да ты что, очумел?..

Борис схватил его за руку, в которой был зажат листок.

Петька высвободил руку.

— Иди к черту! — обозлился он и оттолкнул Бориса.

И тогда разъяренный Борис снова бросился на товарища, силой отшвырнул его.

Отлетев, Петька наступил на ногу Кабалкиной.

Она пронзительно взвизгнула и запрыгала на одной ноге, а Петька, падая, врезался головой в большой жестяный бак с водой. Тот с грохотом свалился; растеклась вода, образовав на полу большую лужу...

Петька вскочил:

— Ты что?.. Сдурел?!..

И бросился на Бориса. Ребята кинулись их разнимать. Началась свалка.

Подбежал пожилой человек, с виду мастер.

— А ну, прекратить немедленно!

Ребята притихли.

— Вы где находитесь?! — он поднял с полу измятое письмо. — Это что вам, школьный двор?

Привлеченный шумом, подошел начальник цеха.

Мастер пояснил:

— Вот драку затеяли, Сергей Сергеевич... Из-за девчонки... — Указав глазами на Ксеню, он оглядел притихших школьников.— Сами если себя не уважаете, так хоть место уважайте, где рабочий человек трудится! — Он протянул листок.— Чем занимаются...

Взяв листок, начальник цеха машинально развернул его.

— А это что?

— Да вот не знаю... Письмо они тут какое-то читали...

Начальник цеха читать не стал, сунул листок в карман и повернул голову к Петьке.

— Как твоя фамилия?

Отвернувшись, Петька молчал.

Тогда мастер спросил у Бориса грубо.

— Как фамилия?

Борис ответил безразлично:

— Рамзин.

Взгляды мастера и начальника цеха встретились.

Мастер спросил с любопытством:

— Павла Афанасьевича сын?

— Это не важно...

Начальник цеха не без интереса оглядел Бориса.

— Хорош гусь... — И обратился к мастеру: — Надо сейчас же сообщить в школу.

Тот кивнул, спросил у Ксени:

— А ты чья такая?..

Ксеня подняла тревожные глаза на Бориса, губы ее дрожали. Потом вдруг повернулась и бросилась из раздевалки.

В дверях она столкнулась с инженером.

— Ты куда?

Девушка не ответила и выбежала во двор.

Начальник цеха спросил:

— Это ваши, товарищ Торопов?

Вошедший оглядел встревоженные лица ребят.

— Мои. А в чем дело?

— Полюбуйтесь! — предложил начальник цеха, и, уходя, сказал так, чтобы всем было слышно: Между прочим, уже четыре часа...

Рабочие начали быстро расходиться.

Торопов перешагнул через лужу.

— Что тут произошло?

Надя ответила:

— Да ничего особенного, Вадим Петрович... Кабалкина письмо принесла.

Перепуганная Рита прервала.

— Это не мое письмо... Мне его Марья Павловна дала... Она велела выяснить, чье...

— Кто это Марья Павловна?

— Учительница.

— Да объясните наконец толком, что за письмо. Чье оно?

Борис сказал:

— Мое.

Ольшанский И., Руднева Н., Райзман Ю. А если это любовь // Ольшанский И. Киносценарии. М.: Искусство, 1964.

Поделиться

К сожалению, браузер, которым вы пользуйтесь, устарел и не позволяет корректно отображать сайт. Пожалуйста, установите любой из современных браузеров, например:

Google Chrome Firefox Opera