Я хочу высказать свою точку зрения на фильм «А если это любовь?», продиктованную совестью художника и любовью к постановщику картины.

Юлий Райзман — один из любимых мною мастеров, что можно сказать, законно «зарегистрировано» в моей книге «Контрапункт режиссера» и в моих статьях. Поэтому я могу разговаривать с ним как товарищ с товарищем, художник с художником, не боясь упреков в лицемерии и пытаясь искренне выяснить, почему я ушел после этой очень интересной с двойственным чувством — глубоко взволнованным и огорченным. Чувство творческой радости вызывает мастерство Ю. Райзмана, оператора А. Харитонова, работа актеров. Мы увидели талант постановщика в его действительном и полном раскрытии. Это одна из наиболее зрелых и ярких работ большого художника. <…>

Но почему же ваш покорный слуга — художник, друг Райзмана, а в данном случае — и обыкновенный зритель, вышел после просмотра этой картины с чувством огорчения?

Что же в этой картине настолько противоречиво, что вызвало во мне ощущение внутреннего протеста?

<…> когда я обращаюсь к образам главных героев, которых я должен полюбить и которым должен сочувствовать, я не принимаю данное авторами схематическое и традиционное противопоставление любящей пары всем окружающим — родителям, педагогам, сплетникам и мещанам. Но если и согласиться с тем, что единственной темой фильма является борьба молодых людей с окружающей их средой за свое право на любовь, то и тогда авторам сценария можно предъявить серьезные претензии. Мне кажется, что важнее и вернее было бы показать не столько предварительно заданные драматические положения, сколько сильные, глубокие и сложные характеры. <…>

Образы и характеры должны действовать и жить на экране, повинуясь своей обязательной внутренней логике, а не по заранее построенной схеме. <…>

Я не верю в силу чувств Ксени, сыгранной актрисой Ж. Прохоренко. И не по тому, как сыграна эта роль, а по тому, как она написана сценаристами И. Ольшанским и Н. Рудневой.

У меня возникает к этой девушке лишь чувство жалости. Мне кажется, что это образ эмоционально обедненный. Кроме пассивного страдания, она не находит в себе ничего, чтобы свою любовь защитить, бороться за нее или хотя бы пронести с достоинством. У нее нет характера.

Поэтому я не верю в исход истории любви, рассказанной на экране. Если бы фильм рассказал о горьком и сложном опыте этой разрушенной любви, я считал бы себя обогащенным. Но для этого нужно рассказать о настоящей любви. Предположим, что Ксеня так пассивна вначале, так не способна бороться за чувство, которое в ней возникло, потому что она еще ничего в нем не понимает. Но ведь и позднее она тоже не борется за эту любовь. Мне пишут на доске, что она отравилась. А потом показывают два кадра: прошла зима, пришла весна. А я хочу знать, почему эта любовь угасла, почему Ксеня не хочет встретиться со своим любимым? Что произошло?

Вот здесь, казалось бы, и должна была наступить эмоциональная кульминация драмы и полностью раскрыться характер героини. Но фильм останавливается там, где он должен был только начаться. У авторов сценария не хватило настоящей творческой смелости, чтобы рассказать нам о правде жизни, сложности характеров и глубине чувств.

Мне показалось, что авторы ушли от ответа на то, что должно было стать содержанием картины.

Мы знаем множество жестоких драм разбитой любви, происходящих в капиталистическом обществе. Там на пути к любви стоит огромное количество социальных, психологических, моральных и всяческих иных препятствий.

Но неужели в нашей жизни, в нашем советском обществе так активно действуют силы, восстающие против любви?! Да, еще существуют ханжи, возникают драмы, бытует этическая невоспитанность. Но в целом в обществе нашем, в среде нашей, в жизни нашей разве наблюдали вы случаи, когда сама любовь явилась бы фактором позорным или бросающим зловещую тень на морально-этический облик человека? <…>

Я не согласен и с тем, что в новых домах и кварталах, куда переезжают люди со своим скарбом, так уж безраздельно господствует строй старой дореволюционной психологии. Мне это кажется не правдивым, а заранее заданным, по правилам той «анти-схемы», которая выбрана авторами. Эту же «анти-схему» призваны иллюстрировать многие детали фильма. Это и атмосфера двора, где живет Ксеня, и невеселого веселья первомайского праздника. Они нужны авторам лишь как драматический контраст между одиночеством мальчика и девочки и шагающим мимо «обществом», которому, видите ли, нет дела до страданий молодых людей. Художественно это неправда.

С каким чувством вы уходите с фильма? Если вы уходите с чувством гнева против ханжества, тупости, грубости отдельных людей — руководителей школы, родителей и даже ребят— это хорошо! Но вы уходите не только с этим чувством! <…>

Вот этого мне и не хватило в картине «А если это любовь?» В ней ощущается гнев художников в борьбе против обывательщины и мещанства, но я не ощутил в ней поэзии жизни.

Юткевич С. А если это не любовь? // Советский экран. 1962. № 9.