В 1931 году Карл Радек посвящает свою знаменитую статью в «Известиях» двум фильмам. Он обрушивается на один и защищает другой. Первый — «Энтузиазм» Вертова, второй — «Одна» Козинцева и Трауберга. В Пезаро не показали «Энтузиазм» (досадное упущение), зато представили «Одну». Для обеих картин характерна очень серьезная работа над звуковым материалом. Вертов пробует сделать что-то вроде звуковой афиши (другое название фильма — «Симфония Донбасса»); Козинцев и Трауберг рассказывают о приключениях молодой учительницы, отправленной на Алтай, о ее борьбе с местными кулаками и бюрократом председателем сельсовета (которого очень хорошо сыграл Герасимов). Радек поддерживает «Одну», а в фильме Вертова усматривает лишь «какофонию Донецкого бассейна». Знак времени: с вертовской мечтой о неигровом кино покончено. Нам, в 1980 году, в обоих фильмах — как в игровом, так и в неигровом — кажется прекрасным то, что вера в социалистическое будущее подкрепляется открытием нового материка, целого континента звука. И оба фильма вызывают доверие (которое будет одинаково обмануто). Помнится, в самом начале «Энтузиазма» крупным планом дается ухо телеграфистки. То же самое внимание к уху и в «Одной»: с одной стороны — серия несинхронизированных, гиперреалистических, полуприснившихся шумов, целый мир, в который героиню (красавицу Елену Кузьмину) не просто погрузили, а с наслаждением окунули; с другой стороны — оркестровая партитура, написанная специально для фильма Шостаковичем. Эту основополагающую чувственность звукового материала советское кино утратит лет через пять ради вялого дубляжа и помпезной музыки. И то, что эта чувственность по времени совпала с выходом на авансцену ярких героинь (у Довженко, у Барнета), мне кажется вовсе не случайным. Всякий раз «высвобождение звука» сопровождалось пробуждением, расцветом женских образов. 

Даней С. Россия тридцатые годы // Сеанс . 2011.  № 49-50