‹…› Свешников появился на экране в прямой полемике с Ильей Семеновичем Мельниковым из ленты С. Ростоцкого «Доживем до понедельника». Полемичность обнаружилась не сразу, поначалу казалось, что они очень похожи — директор школы, словесник Свешников и историк Мельников. Оба глубоко интеллигентны и умны, оба педагоги именем божьим, оба умеют сочетать мягкость с непримиримостью и бескомпромиссностью. И наверняка в такого вот учителя Свешникова, хоть и не обладает он античным профилем В. Тихонова, тоже влюблена какая-нибудь старшеклассница.
Словом, едва ли не двойники.
Разница стала видна позже, когда Свешниковым, самим стилем его бытия, его педагогическими (а стало быть, и жизненными) принципами оказались решительно опровергнуты негативистские позиции учителя Мельникова, категорически неприемлющего, отвергающего всех и все, что не укладывается в рамки его высоких представлений об учительстве, в самую сферу его духовного бытия. Нетерпимости, пафосу отрицания, заложенному в Мельникове, была противопоставлена чуткость, обостренная душевная любознательность Свешникова. Его отношение к человеку — будь то ученик, коллега, кто-то из родителей школьников или члены собственной его семьи — в высшей степени деликатно. Именно эта человеческая деликатность была совершенно не свойственна Илье Семеновичу Мельникову. Мягкость и доброжелательность, ровность манеры общения Свешникова с окружающими производила подчас обманчивое впечатление. Этакий, мол, мягкотелый интеллигент, из которого кто угодно может веревки вить, который позволит себе на шею сесть, который ничего отстоять не сумеет и защитить не сможет. Впрочем, в том, что это заблуждение, убедиться довольно легко. Пустяковый, казалось бы, конфликт с завучем по поводу поведения одного из старшеклассников был в этой ситуации пробным камнем. ‹…›
Тихая непреклонность, убежденная позиция защиты чужого достоинства, твердое нежелание рассматривать собственную директорскую власть как кнут или вожжи — основа педагогики Свешникова, его моральное кредо. Впрочем, непреклонность не всегда тихая. Когда он, вызванный в отделение милиции, узнает, что один из его школьников (совсем пацан, пятиклашка) сбежал из дома от побоев отца, он стиснет зубы так, что желваки заходят по впалым щекам.
Трудно было даже заподозрить в этом человеке ту вспышку ярости, ту ненависть, какая обрушится на нетрезвого папашу; более того, вовремя выглянувший в «предбанник» милиционер увидит, что эти двое едва не приступили к кулачному методу выяснения отношений. И по всему было видно, что отступать в этой ситуации Свешников не собирался, даже напротив... Да и то ледяное презрение, с каким предложит он уйти из профессии учительнице, натравившей отца на мальчишку, — оно тоже родом из его «тихой непреклонности».
Именно потому так болезненно воспринималось самим Свешниковым (и теми, кто сидел в зрительном зале) его бессилие перед цинизмом и душевной глухотой иных взрослых, его растерянность перед ранним прагматизмом и бездуховностью кого-то из былых учеников, его искреннее и горькое недоумение от отсутствия взаимопонимания с сыном. Он, редко берущий на себя роль судьи, чувствует личную свою вину за чужие ошибки, за чью-то бессовестность, за сыновнее высокомерие. Но уж если судит, то беспощадно, ибо долго щадил.
В Свешникове, в его тонкости, деликатности, в его нежной бережности по отношению к людям чувствовалась такая внутренняя сила, такой потаенный темперамент, каких, пожалуй, не бывало в его энергичных страстных героях. Именно со Свешникова начиналась родословная тех героев Олега Борисова, которые заняли одно из ведущих мест в кинематографе 80-х.
Павлова И. Олег Борисов. М.: Киноцентр, 1987.