Бывают фильмы-первооткрытия, из которых выходит потом не одна заметная, существенная удача нашего кинематографа. Но именно здесь, в кинематографе, где процессы старения, смены зрительских пристрастий и профессионального инструментария происходят скорее и видны резче, чем в любом другом искусстве, судьба фильмов-первооткрытий нередко оказывается драматической. Минуло несколько лет, стали достоянием экрана добротные, профессиональные работы, не прошедшие мимо опыта той, первичной по своим идейным и художественным параметрам ленты, и вот даже профессионалу надо делать над собой усилия, чтобы воздать должное этой первичности. Что же касается рядового зрителя, не обязанного разбираться в реальной иерархии кинематографических ценностей, в том, что было до и что было после, для этого зрителя упомянутого шедевра часто вовсе не существует: то же самое было сказано доступнее, проще, быть может, даже яснее, соразмернее — ведь создатели последующих экранных произведений, уже вольно или невольно сориентированных на образцы, шли дорогой пусть не заезженной, но проторенной, и оглянуться было на что, и от чего оттолкнуться — тоже.
Драма фильма «Проверка на дорогах», который поставил режиссер А. Герман на основе сценария Э. Володарского, написанного по военной прозе Ю. Германа, — это драма иная. Сделанный пятнадцать лет назад, он не был выпущен на экраны. Видели его, понятно, люди, причастные к этой акции, ну и узкий круг профессионалов. Последнее становится особенно очевидным, когда, посмотрев сегодня «Проверку на дорогах» (прежде мне ее видеть не довелось), вспоминаешь о некоторых заметных лентах недавних лет. Перекличка улавливается не только в самой атмосфере и способах ее воссоздания, не только в направленности режиссерских поисков — она даже в конкретных кадрах явственно ощутима. Смысл упомянутых заметных лент это не перечеркивает, только несколько корректирует его, отводит им более определенное место в общем контексте. Просто понимаешь, сколь мощно и сколь естественно, непроизвольно было воздействие авторов «Проверки на дорогах» на товарищей и коллег. И еще понимаешь: ничто из духовного, профессионального запаса картиной Германа и Володарского не утрачено, ничто не отняли у нее фильмы, сделанные позже и следовавшие в ее колее. Феномен? Что ж, и такие феномены история советского кинематографа знает.
Фильм «Проверка на дорогах» начинается крупными планами. Перед нами лица крестьян, какие-то отрешенные в своем тягучем, изо дня в день переползающем горе. Потом лица фашистов, страшные в своем бесконечном равнодушии к содеянным злодеяниям. Тонкая струйка бензина, стекающая в яму с картошкой, которую хотели и которую не удалось припрятать от немцев. Хмарь, промозглость, грязь непролазная... Но это не просто грязь, промозглость и хмарь. Авторы фильма, обращаясь к реалиям «низким», жутковатым в своей обыденности и, казалось, вовсе не символическим, в первые же мгновения дают до предела сконцентрированный символ — образ оккупационного бытия, той жизни, которою жить нельзя, которою человек жить не может.
И сразу же вслед — фигуры фашистов в прицеле снайперской винтовки, словно немедленная реакция на душный, глубокий ужас только что виденного. Несколько кратких секунд, но как же они стиснуты, сжаты, до верху, до отказа наполнены смыслом. И о гнете мучительном, непосильном, и о том, что советские люди не станут под этим гнетом существовать, — все здесь уже сказано. А дальше — они, эти люди, в их единении, противоборстве нашествию и в столкновениях резких, болезненных, трудных, которые тоже — оттуда, из времени.
Издерганная, доведенная до крайней степени отчаяния женщина-крестьянка (М. Булгакова) в голос кричит на партизанского командира, что сил уже нет, детей кормить нечем, а все от нее хотят чего-то, каких-то усилий требуют, и вот выдаст она его немцам, ей-богу выдаст и награду получит... А старший лейтенант Локотков слушает ее понуро, молча, и в глазах его — сочувствие, боль, и только мысль, что выдаст, ни на секунду не посетила его, не коснулась его сознания даже самым крайним краешком.
Кажется, всеми, видевшими картину, отмечено, признано, что работа Р. Быкова в роли партизанского командира, старшего лейтенанта Локоткова, — это работа выдающаяся. И тень Толстого уже потревожена, и когда в финале блестящий полковник со звездой Героя узнает в Иване Егоровиче Локоткове того, человека, который выводил его группу из окружения, — узнает и искренне удивляется, как же ты, Иван Егорыч, к концу войны всего-то до капитана дослужился, у меня невольно и неизбежно промелькнуло: капитан Тушин. В самом деле, покоряет какая-то застенчивая негромкость, естественная каждодневность его героизма, который не есть способ самоутверждения или доказательства кому-то чего-то, а есть единственно возможный способ существования в тех обстоятельствах, в каких оказался Иван Егорович Локотков.
<...>
Горько, что фильм пролежал на полке пятнадцать лет. Прекрасно, что дыхание его оказалось таким долгим.
Щербаков К. Долгое дыхание // Советская культура. 1986. 10 апреля. № 44. С. 4.