Наш фильм «Матера» по-прежнему снимается в Осташкове, маленьком городке, что на озере Селигер в Калининской области. Эти места выбрала для натурных съемок своей картины режиссер Лариса Шепитько.
Каждая моя поездка в Осташков, каждая съемка вновь и вновь возвращает мою память к Ларисе, к нашим встречам в общей работе. И не только над ролью Насти в «Матере»...
В моей жизни нередко случалось так, что с тем или иным режиссером я работала над несколькими ролями, порою даже из фильма в фильм. Но что касается Ларисы Шепитько, то здесь все было особенным.
Впервые мы встретились пятнадцать лет назад, на пробах к картине «Крылья». Честно говоря, я не верила, что меня утвердят на роль Петрухиной. Знали меня тогда как «эпизодницу», а тут сложнейшая, необычная роль, когда от актрисы во многом зависит, как сложится картина в целом. Шепитько не побоялась риска, отдала мне Петрухину. Поверила. Причем поверила мне с первого дня. Иначе я бы не смогла работать над этой ролью. Хотя поначалу было нам трудно: трудно находили контакт, трудно вырабатывали общий язык. Теперь, спустя много лет, понимаю — Лариса помогала мне, пусть и не самым легким для нас обеих способом, открыть в себе какие-то новые творческие ресурсы, стать иной Булгаковой. Надо было совершить рывок, и Шепитько настойчиво вела меня к этому.
Была тогда Лариса очень молода, ей и тридцати не было. Но меня, уже имевшую к тому времени некоторый опыт работы с режиссерами разных поколений, поражала духовная, творческая зрелость Шепитько, принципиальность и определенность ее этической и эстетической программы. Она четко знала, о чем хочет говорить с людьми в своей картине, и умела реализовать поставленные перед собой задачи в работе со сценаристами, оператором, художником, с нами — актерами. Вышла наша картина на экран, и гвардии капитан Петрухина круто изменила всю мою актерскую жизнь...
Потом было немало интересных ролей. Были очень памятные встречи с прекрасной литературой, прекрасными режиссерами. Были удачи, были и поражения. Жизнь продолжалась. Но точкой отсчета для меня так и остались «Крылья» — начало всех моих начал...
И Шепитько продолжала снимать свои картины. Я знала — она никогда вновь не работает со своими прежними актерами; бывают режиссеры, для которых это непреложное правило, творческая установка. Есть в ней, вероятно, свой смысл. Но все-таки я ждала новой встречи с Ларисой.
Года три назад журнал «Искусство кино» напечатал репортаж со съемок фильма Шепитько «Восхождение» по повести В. Быкова «Сотников». Приводились там и слова Ларисы о том, что она ревнует меня к новым моим ролям, что мечтает о новой нашей совместной работе. Для меня эти слова были великой радостью, обещанием, в которое боишься поверить: вдруг не сбудется. Но — сбылось!..
После «Восхождения» Шепитько начала работать над экранизацией повести Валентина Распутина «Матера» и предложила мне роль Насти. Роль, совершенно не схожую с тем, что я играла у нее в «Крыльях».
Она много говорила со мной не только о Насте, но и о будущем фильме в целом. Талантливая проза Распутина увлекла ее. Вообще надо сказать, что Шепитько тяготела не столько к сценарной литературе, сколько к прозе. Мне кажется, чаще всего ей надо было встретиться с каким-то ярким литературным событием, чтобы загореться, задуматься о том, как бы она рассказала о прочитанном на своем, кинематографическом языке, и только тогда она могла начинать работу. При этом она всегда искала в литературе духовно близкую ей мысль, которая затем и определяла смысл ее фильма.
В «Прощании с Матерой» Шепитько увлекала идея щедрой духовности русского человека и сила этой духовности. А корни этой духовности виделись ей в памяти народной, что передается из поколения в поколение. Убить такую память — все равно что убить и человеке что-то живое, надругаться над его душой. Уйдешь от своего прошлого — и умрет твое сердце. Откуда мы родом — можно ли об этом забывать?..
Об этом и писала Лариса Шепитько сценарий вместе с Рудольфом Тюриным. Об этом и начала снимать картину. Ключ к ее замыслу, мне кажется, в словах Дарьи, которые героиня произносит, прощаясь с родительскими могилами:
«Каждого мы видим и с каждого спросим... Правда в памяти... У кого нет памяти, у того нет жизни...»
Лариса Шепитько погибла в самом начале съемок. Но мы продолжаем работать, фильм снимает ее муж, режиссер Элем Климов. Для пас важно сохранить замысел, идею «Матеры». Памятью о прошлом жива и Настя, которую я играю. Она — одна из подруг Дарьи, главной героини фильма. Мы много беседовали с Ларисой, чем же отлична Настя от остальных своих деревенских сверстниц, что собрались перед затоплением деревни Матера вокруг сильной и мудрой Дарьи, и вот каким выстроился образ в этих предварительных беседах. Настя — чудаковатая, странная — самая счастливая из своих ровесниц. Все женщины — Дарья, Сима, Катерина, тетка Лиза — одиноки. Кого-то из них обездолила война, кого-то бросил муж, у кого и вовсе семья не сложилась. Словом, бобылки. А рядом с Настей — ее старик, Егор, с ним прожита вся ее жизнь. Что-то сказовое виделось Шепитько в этой деревенской паре — «жили-были старик со старухой»... Они нераздельны. Есть Насте с кем и радоваться, и горевать, и ссориться, и смеяться. И дом ее не пустой, когда возвращается она туда от своих горьких, одиноких подружек. У Насти есть опора, какая-никакая, а есть! В том ее счастье.
Мне чаще всего приходилось играть судьбы несчастливые, иногда и вовсе загубленные. Этим и определялось мироощущение моих героинь — драматическое или трагическое.
Пожалуй, только один раз довелось мне сыграть счастье — доброе, уверенное в завтрашнем дне, безбрежное счастье. Это было в картине «Последний месяц осени», где я играла Марию. Слов у меня в этой роли почти не было. О счастье я должна была рассказать улыбкой, смехом, кипучей энергией, которая переполняла Марию, стремившуюся и всех остальных заразить своим солнечным даром радоваться жизни. Это была редкая, прекрасная гармония человека и окружающего его мира.
У Насти из «Матеры» — совсем другое счастье. Это счастье застенчивое. С лица Насти не сходит робкая, даже чуть жалкая улыбка. Она как бы смущается, стыдится перед подругами, что выпал ей удел лучший, чем им. И в этом тоже характерная черта русского человека — его совестливость. Ведь ни в чем не виновата Настя перед своими сверстницами, а псе равно будто извиняется перед ними за то, что повезло ей больше, чем им.
Счастье Насти и обреченное. Только душа ее — детская, ясная — еще не верит в это, что и держит Настю на земле. Страшно ей, как и Дарье, Симе, Лизе и другим покидать Матеру, но все же первой уезжает она. Потому что едет Егор — как он, так и она, другого решения у нее быть не может. К тому же, хотя все вокруг рушится на глазах, Настя внутренне не допускает мысли, что навсегда прощается с Матерой и пришла последняя разлука с родной землей.
Очень важна для меня сцена отъезда Насти и Егора в город. В этом эпизоде — весь характер Насти, вся ее любовь. Ей горше за Егора, чем за себя, о себе ей некогда задуматься, все мысли заняты его болью. А для себя она оставляет надежду. Егор понимает, что пришел конец Матере и вместе с тем их прежней жизни. А Настя приговаривает: «Ниче... ниче... может, еще ниче...» Это и вера ее, что отъезд их временный, все еще образуется, встанет на прежние места. И лишь стоя в лодке и глядя на удаляющийся берег, Настя осознает, что возврата нет. Все! Вот он — конец при жизни! И падает как подкошенная...
Еще одна тема возникает в фильме вместе с образом Насти — это любовь ее, такая самоотверженная, незамутненная долгими годами совместной жизни с Егором. И Настя, что воротится в Матеру после смерти мужа, уже сама почти мертва. Она все пытается понять, как же это так вышло, что Егора ее нет, а она все еще ходит по земле... А зачем ей без него по земле ходить? У нее одна мысль — скорее уйти к Егору, отыскать его в какой-то другой жизни, так мнится Насте в утешение. Улыбка лишь однажды вернется на ее лицо, когда она станет рассказывать старухам о смерти Егора. Она говорит о нем, и он снова, рядом, и это дает ей мгновения счастья.
Наверное, я слишком много говорю «счастье», «счастлива»... Но именно это и хотела видеть Шепитько в образе Насти.
Лариса Шепитько была всегда очень внимательна к выбору исполнителей. Победа актера — это была ее победа. Причем она постоянно стремилась к созданию точного актерского ансамбля, она хотела как бы увидеть его заранее. Так было в «Крыльях», так было в «Восхождении», где она «открыла» двух молодых талантливых актеров — Б. Плотникова и В. Гостюхина.
Ориентиром в «Матере» стала для нее, естественно, Дарья. От того, кто будет играть Дарью, зависел и выбор других исполнителей. Шепитько очень долго искала актрису. И нашла ее — это Стефания Михайловна Станюта, народная артистка Белорусской ССР. Ее хорошо знают минские театральные зрители, а в кино она снималась немного, в основном в эпизодических ролях.
Я уже несколько месяцев работаю со Стефанией Михайловной и все больше убеждаюсь, как она по-человечески близка распутинской Дарье. Я не ставлю этим знак равенства между актрисой и ее героиней, но Станюта, на мой взгляд, наделена той же высокой духовностью, что Дарья, той же щедрой любовью к земле, к природе.
С другим известным артистом из Белоруссии, Павлом Кормуниным, я снималась уже несколько раз. В «Матере» он играет Егора, и нам очень помогает прежнее знакомство, внутренний контакт и взаимопонимание, которое, я надеюсь, скажется на нашей работе.
Обычно, когда говоришь о роли, в которой снимаешься, то заключаешь такую беседу словами о том, что с волнением ждешь выхода фильма на экран и суждений зрителей. Это правда — все мы работаем для зрителя. Но что касается «Матеры», то эта работа — прежде всего наш долг перед нашими погибшими товарищами. Долг и наша память о них.
Булгакова М. Откуда мы родом (инт. Э. Лындиной) // Искусство кино. 1980. № 1. С. 122-124.