Р. ПЛЯТТ. Да, зритель, он разный. Жаль, что не все приняли эту картину и эту шукшинскую роль безоговорочно. С другой стороны, не всегда признание фильма широким зрителем — гарантия его объективной художественной ценности. К примеру, фильм «Молодые». Я был в отчаянии, смотря его. Такая красивая картина, такая красивая Москва, и такая, мягко выражаясь, приблизительность во всем. Людям, воспитанным на фильмах типа «Молодых», может быть, стоит как-то помочь понять, в чем они ошибаются...
Л. ЗАКРЖЕВСКАЯ. Интересна и другая точка зрения. Совсем недавно в разговоре с одной очень известной актрисой, умным и тонким человеком, я услышала резкий протест против фильма. «Нет и нет,— сказала моя собеседница.— Никогда я не поверю, что человек, очистивший с десяток магазинов, просидевший около семи лет, предавший свою мать, может так быстро перековаться».
В. ШИТОВА. Мне кажется, лучшим контраргументом в нашем дружеском споре с заочными собеседниками служит все-таки самый факт великолепной прокатной судьбы фильма.
Он пользуется таким же настоящим, дорогим успехом, как, например, «Председатель». Успех здесь связан с тем, что и в картине Салтыкова и в картине Шукшина при всей полярности этих художников созданы необыкновенно правдивые образы.
И очень важно, что у Шукшина хватило мужества поставить картину, в которой говорится о страшной, мучительной стороне жизни. Причем Шукшин, беря эту тему, что называется, «за рога», делает это (очень трудно найти слово) тактично, серьезно, сердечно, без сенсации. Он ищет бытовую правду жизни, какой-то странный юмор, который бывает во всех, даже самых трагических обстоятельствах. Во всем этом нет экзотики, а есть душевная, глубокая содержательность и правда.
М. БУЛГАКОВА. Для меня фильм в целом — это разговор о русском талантливом человеке, каких у нас много. Выбран крайний момент его жизни — момент духовного прозрения, когда особенно ярко смогла проявиться личность Егора Прокудина. И это не случайно. Вокруг него — тоже яркие личности, например, отец Любы, отлично сыгранный Иваном Рыжовым. И мать ее, и брат Петр, и невестка Зоя — все это интереснейшие характеры. И сыграны они М. Скворцовой, А. Ваниным и М. Виноградовой с великолепным ощущением актерского ансамбля.
Л. ЗАКРЖЕВСКАЯ. Знаете, совершенно случайно довелось мне недавно пересмотреть «Дорогу» Феллини (в нашем прокате фильм назывался "Они бродили по дорогам«.— Ред.).
«Дорога» — вечный фильм. Потому что с пронзительной откровенностью и страстностью, с жалостью и нежностью рассказал он нам горькую правду о несовершенстве мира, сложную правду о венце творения — человеке, о мучительной, испепеляющей борьбе между добром и злом, между возвышенным и низменным, которая протекает постоянно в душах людских.
И вот «Калина красная» Шукшина.
Казалось бы, что общего между этими лентами? И все-таки, когда Егор, впервые за много лет повидав свою мать, рыдает на давно заросшей, ставшей простым бугорком чьей-то могиле, хочется плакать вместе с ним о загубленной его жизни, как когда-то хотелось плакать о беспросветном мраке существования одного из героев «Дороги», Дзампано.
Да, не задалась Егору жизнь. Когда-то давно, погнавшись за иллюзорным своим представлением о «празднике» жизни, продал он душу дьяволу, переступил черту дозволенного, стал «переступником», преступником.
И вот теперь тоска по прежней, непрожитой жизни мучит его. И тянется он к Любе и любит ее как свою душу — чисто и безгрешно. И Люба в фильме, при всей ее естественности и обаянии,— это отнюдь не «кустодиевская» ядреная земная женщина, озабоченная проблемой замужества.
Она бьется за спасение Егора. Она здесь словно символ той вечной женственности, которая манит к себе, как вечная гармония — Маргарита, только русская с головы до пят. Именно по-русски, по-бабьи понимает, жалеет, терпит она Егора, как терпела так не похожая на Любу маленькая нелепая Джельсомина своего Дзампано.
Не вдаваясь сейчас в глубь этого рассуждения, хочется отметить, что «Калина красная», как и многие рассказы, как и все прежние фильмы Шукшина, начавшись житейской историей, анекдотом, оборачивается высокой литературой, философским кинематографом, кровно связанным с лучшими традициями русской классики. Это произведение намеренное и состоявшееся.
В. ШИТОВА. Раз уж речь зашла о традициях и связях, то, думается, в первую очередь здесь надо сказать следующее. Для Шукшина важны и необходимы его какие-то настоящие и серьезные взаимоотношения с миром народной жизни. Без умиления, экзотического собирательства самоваров, икон, старых шалей и прочего потребительского этнографизма. Шукшин — другой человек. Он сам принадлежит к этому миру, но не делает из этого никакой позиции, никакой программы, никакого манифеста. Для него это мир близких ему людей, и он, совершенно не отдаляясь от них, не вставая к ним боком, оставаясь по крови, по языку, по глубочайшим художественным связям с ними заодно, ищет сильную, последовательную художническую позицию.
Однако не стоит думать, что Шукшин — это некий народный самородок, у которого все «от диафрагмы». Нет, это человек, который прекрасно умеет работать — упорно, сознательно. Это человек, который очень многое знает и хочет знать, хочет учиться.
А. ЕГОРОВ. Вероятно, биография Шукшина не будет полна, если не сказать о его кинематографическом отце.
М. БУЛГАКОВА. Он учился у Михаила Ильича Ромма. Но по своему актерскому нутру он герасимовский актер.
A. ЕГОРОВ. Шукшин дважды снимался у Герасимова: в эпизоде в «Журналисте» и в роли Черных в фильме «У озера».
B. ШИТОВА. Мне кажется, что очень большое и положительное влияние на его режиссуру и исполнительство имеет его все более и более набирающий силы писательский опыт. Он очень требователен к себе как к писателю, и вообще человек он серьезный.
А. ЕГОРОВ. Здесь и сказывается роммовское начало — человеческая серьезность...
Р. ПЛЯТТ. Серьезность и цельность. Вот уж кто начисто лишен в своем творчестве довольно неприятного качества — приблизительности. И в писательстве и в актерской игре. Эта приблизительность идет ведь от незнания жизни, от боязни затронуть ее поглубже. А Шукшин жизнен. Он великолепен. А ведь откуда что берется. И внешность-то у него не актерская. Исходя из критериев, по которым мы набираем людей а театр, ну, полная «профнепригодность». И глаз нет, узкие щелочки. А когда надо, они разгораются прожекторами. Такая в нем актерская сила. Да, это огромная актерская удача.
М. БУЛГАКОВА. Недавно я смотрела картину, в которой участвует один очень известный актер. У него красивый, многим знакомый голос. Так вот, этот голос как бы обнаруживал фальшь, которая существовала на экране. И актер этот силой своей личной и творческой правды, самим своим присутствием разрушал картину. И вдруг на «Калине красной» я поймала себя на другом ощущении. Какая здесь поразительная цельность во всем — не могу не согласиться с Ростиславом Яновичем. И этот Шукшин, со своей русской пронзительностью, не знаю, как еще можно назвать, прекрасен.
Мы говорили о Лидии Федосеевой, об ее удаче в фильме. Шукшин сумел воспитать из нее интересную актрису. Она здесь совершенно другая, чем в «Печках-лавочках». Как будто ничего не делает на экране, просто живет. Живет благодаря хорошей драматургии, окруженная мыслями. И доносит эти мысли до нас с вами, до зрителя.
Мне хочется сказать об отдельных деталях шукшинской работы. Вспомните, как он снимает и надевает очки в доме матери! Или — вышел из тюрьмы и сплюнул. Как это жизненно! А как он разговаривает с березками — какая сокровенность в этом! Если бы другой актер произносил эти слова, все выглядело бы напыщенно и мелодраматично. А Шукшин обладает удивительным даром правды.
Есть роли из сцен, и есть роли из деталей. Это замечательно, когда роль сплетена из подсмотренных, ухваченных в жизни деталей. Так работают Инна Чурикова, Нонна Мордюкова, и Василий Шукшин владеет этим замечательным даром.
Конечно, каждый талант — это индивидуальность. Другой актер мог бы сыграть эту роль, пользуясь своими приемами и способами. Но в последнее время таких работ, какую сделал Шукшин, что-то не помнится.
В. ШИТОВА. Если говорить об актерской стороне дела, то здесь возникает необыкновенная творческая возможность посмотреть, как режиссер В. Шукшин соотносится с Шукшиным-артистом, с Шукшиным — постановщиком фильма и писателем. Очень интересно видеть эту борьбу, видеть, когда Шукшин-режиссер «подминает» Шукшина-актера, когда Шукшин-актер хочет выложиться, сыграть в полную силу. Это очень интересно с точки зрения актерского мастерства. Интересна сама механика этого дела.
В роли Егора Прокудина очень много своеобразного. В чем это выражается? В том, что здесь есть живая игра, есть полная натуральность, сиюминутность в каждый отдельный момент фильма, и мы не знаем, что он, Егор, сделает в следующую минуту. Для этого человека с его импульсами дальнейшие поступки совершенно неожиданны, совершенно непонятны, и что знает режиссер Шукшин, того не знает актер Шукшин, и наоборот. Он разрешает себе импровизировать, например, в сцене его странного разговора со стариками, разговора, который приводит их в состояние почтительного ужаса.
Р. ПЛЯТТ. Почему вы это называете импровизацией?
В. ШИТОВА. Я думаю, что у него там были дубли, где он написанную писателем Шукшиным роль сымпровизировал совершенно по-разному,
А. ЕГОРОВ. Конкретизируя разговор о фильме, вы затронули очень интересную тему — писателя, режиссера и актера. Мне показался очень любопытным такой пример этой
«французской» борьбы. Вся эта линия трепетного свидания с березками была написана в свое время несколько иначе. В литературном сценарии есть сцена, когда Егор на молодые пеньки надевает свою кепку и галстук, а потом отходит и любуется ими: «Какие вы фраера!»
Почему это ушло из фильма? Шукшин-актер, «примеряя» на себя живую роль, понял, что это дешевое фанфаронство, блатное стремление одеть все и «завязать» бантиком. Это противоречило живому характеру Егора.
Р. ПЛЯТТ. К сожалению, этого самоконтроля недостало режиссеру Шукшину в сценах блатного мира. Потому что здесь какая-то совершенно условная картина, с совершенно не остающимися в памяти фигурами: некие фигуры, некие позы. Эти сцены диссонируют с Федосеевой и Шукшиным. Итальянские банды — а слава богу, мы их насмотрелись — не вызывают ощущения театральности, а эти типы из «малины» показались мне немножко ряжеными. Почему это происходит, не знаю.
В. ШИТОВА. Уже не раз говорилось, да и читатели пишут о том же что фильм сделан в жанре народной песни, баллады. Такой народный жанр выражен в картине абсолютно, причем здесь есть какие-то вещи, которые могут показаться безвкусными и, может быть, такими и являются, но источник их какой-то неполной художественной удачи как раз в том, что Шукшин был последовательно верен этому жанру.
Возвращаюсь к самому началу нашей беседы.
Всегда бывает грустно, когда имеешь дело с читательскими письмами, в которых люди добровольно настаивают на бесконечном воспроизведении кинематографически-беллетристического стереотипа. Для таких зрителей каждое вмешательство жизни, которое в этот стереотип не входит, мучительно.
И я думаю, что для этих людей очень скверную роль в их уровне восприятия искусства сыграл поток штампованных детективов, питающий косные, привычные вкусы, заставляющий человека страдать, когда он сталкивается с явлением искусства другого рода и другого уровня.
Такое «отдохновенное потребительство» еще очень сильно и мешает непосредственному и душевному восприятию вещи. Вот почему «Калина красная» — фильм очень важный со всех точек зрения. Это фильм, который берет за живое. Он в своих достоинствах, очень больших, и в своих недостатках, которые я считаю очень естественными, дает необыкновенно богатый материал, чтобы наслаждаться искусством осознанно.
Фильм взял за живое [Беседа в редакции «Советского экрана» о фильме «Калина красная»] // Советский экран. 1974. № 13. С. 2-3.