Таймлайн
Выберите год или временной промежуток, чтобы посмотреть все материалы этого периода
1912
1913
1914
1915
1916
1917
1918
1919
1920
1921
1922
1923
1924
1925
1926
1927
1928
1929
1930
1931
1932
1933
1934
1935
1936
1937
1938
1939
1940
1941
1942
1943
1944
1945
1946
1947
1948
1949
1950
1951
1952
1953
1954
1955
1956
1957
1958
1959
1960
1961
1962
1963
1964
1965
1966
1967
1968
1969
1970
1971
1972
1973
1974
1975
1976
1977
1978
1979
1980
1981
1982
1983
1984
1985
1986
1987
1988
1989
1990
1991
1992
1993
1994
1995
1996
1997
1998
1999
2000
2001
2002
2003
2004
2005
2006
2007
2008
2009
2010
2011
2012
2013
2014
2015
2016
2017
2018
2019
2020
2021
2022
2023
2024
Таймлайн
19122024
0 материалов
Поделиться
Чайка-курица

Тележурналисты всех мастей на удивление совпали в подборе ключевого слова к новой постановке Сергея Соловьева — «триумф». Думаю, что они были правы, хотя триумф этот имел более социальный, чем художественный характер. Еще со времен «Ассы» Соловьев знаменит как организатор большой праздничной шумихи вокруг своих кинопремьер, вот и теперь зал был до отказа забит журналистами, критиками, а прочая публика была не похожа на обычную театрально-премьерную — здесь бурлила и пенилась кинотусовка, более энергичная, эпатирующая, демонстративная. Она была заметна в фойе и слышна в зале, реагируя не так, как театралы. Словом, Соловьев организовал себе триумф в первоначальном, древнеримском значении слова — «торжественный въезд полководца-победителя в столицу». Это было торжество по поводу побед, состоявшихся прежде, к которым пьеса Чехова отношения не имела,

Идя на спектакль популярного кинорежиссера, мы могли ждать чего угодно: лихого осовременивания Чехова или игры с кичем, стёба, горы цитат, любого выпендрежа, скандала, наконец, но не могли предположить, что это будет просто ноль, ничто, общее место — словно унылый плановый спектакль районного театра. Это одна из тех самых хрестоматийных постановок, из-за которых большинство зрителей считают Чехова занудой, а у школьников скулы ломит с тоски. Кроме сценографии, конечно. Но нельзя же, в самом деле, три часа рассматривать декорации, даже самые дорогостоящие. Нас пригласили на праздник богатства (говорят, спектакль стоил банку «Эскадо» двести восемьдесят миллионов), и он поражал. Особенно людей театральных, изнывающих в «благородной» бедности. Входившие в зрительный зал ахали: мы никогда еще не видели таких возможностей Новой сцены Театра на Таганке. Всю левую стену зала сняли, вместо нее повешен тюль, расписанный и апплицированный под заросли помещичьего сада за белой аркой ворот. Много слоев тюля, уходящего все дальше в глубину, создает ощущение огромного густого парка, за которым видна освещенная комната, а в вышине, среди веток, когда требуется по сюжету, огромной плошкой прожектора загорается луна. Справа вместо служебного «кармана» сцены тоже возведен парк, а в нише (из-за стены которой в любимовских «Трех сестрах» появлялся знаменитый духовой оркестр) устроена комната, пылает камин, где Костя жжет рукописи, тихо горит керосинка. Задняя кирпичная, с окнами, стена сцены, использованная еще Эфросом в «На дне», приобретя колонны, лепнину и крыльцо, стала, конечно, фасадом помещичьего дома. На верхнем этаже в комнатах горит свет, ходят люди. В общем, все почти как настоящее. Телевизионщиков более всего поражал настоящий бассейн с водой, сделанный на месте оркестровой ямы, и они не в силах были отвести камер от льющего туда в последнем акте дождя. Театральных людей бассейнами не удивишь, и они потрясенно осматривали мебель и утварь, если не всю антикварную, то уж точно сделанную на заказ, а не из театрального подбора.

Словом, художники этого спектакля (постоянно работающий с Соловьевым А. Борисов и В. Арефьев) и были в нём настоящими триумфаторами, если не восхитившими, то по крайней мере поразившими всех. Сценографическая атмосфера, впрочем, наводила на мысль скорее о шикарном ресторане с зимним садом и бассейном с золотыми рыбками, чем об усадьбе и «колдовском озере». Это по-своему могло бы оказаться остроумным, если бы было поддержано режиссерским замыслом, но Соловьеву были ни к чему все богатства, предоставленные ему художниками. Он не воспользовался даже изумительной возможностью двигаться в глубину сада. Как остроумно говорят в одном рекламном клипе, разбив на наших глазах «мерседес»: «Мы не продаем „мерседесы“, мы просто не жалеем денег на рекламу». Стало ясно, что соловьевская фирма тоже не планирует «продавать «мерседесы».

Триумф был бы полным, если бы на сцену совсем не выходили актеры. И это при том, что в команде Соловьева оказались очень неплохие таганковские артисты, начиная с Николая Губенко, играющего Тригорина. Поразительно вообще, как актер такого мощного, открытого, «мужицкого» темперамента пришло в голову выбрать на эту роль. Но коли уж он выбран, так, казалось бы, нужно либо роль ломать, подтягивать к индивидуальности Губенко, либо актера превращать в слабого, покорного, рефлексирующего интеллигента. Но ничего этого нет. Тригорин сначала буквально «за грудки» трясет Аркадину, требуя отпустить его к Нине, а едва отдышавшись, сетует на собственную покорность. И все время декламирует, декламирует... Вот так он продекламировал, меряя бассейн рыбацкими сапогами взад-вперед, свою исповедь перед Ниной, и вся эта интимная сцена зарождения взаимного притяжения прошла «мимо» актеров. Здоровый, не старый мужчина будто не заметил, что на берегу сидит совсем юная девушка неземной красоты (ее играет студентка Соловьева Е. Корикова) и смотрит на него с восхищением.

<...>

Кто-то говорил, что Соловьев строил свое действо, как в кино, и ему очень не хватало крупных планов. Мне же показалось наоборот, что режиссер строил «настоящий театр», хватаясь за все, как первокурсник, напуская дым; зажигая фейерверки где надо и где не надо, по-всякому играя светом и подчеркивая ключевые реплики такими мощными музыкальными «бабахами», что прочий диалог пропадает. Чего стоит по наивной многозначительности хотя бы финал спектакля, когда в темноте перекрестные лучи света устремлены на тело Треплева и на чайку-курицу, сидящую на балюстраде, а звучит фонограмма мелодекламации на музыку Курехина первого диалога Нины и Константина.

Неужели, думала я после спектакля, театральное искусство так откровенно обнаруживает то, что умеет скрыть кино: отсутствие мыслей, стандартность воображения, педагогическую беспомощность? Нет, не до такой же степени. Ведь кинорежиссер С. Соловьев все же существовал и делал неплохие фильмы. Видимо, дело в другом. Просто театральная режиссура — это другая профессия, и ею надо владеть. Особенно тому, кто собирается осуществлять эпохальные постановки. Даже как-то неловко напоминать об этом.

Годер Д. Чайка-курица // Литературная газета. 1994. 2 марта. № 9. С. 8.

Поделиться

К сожалению, браузер, которым вы пользуйтесь, устарел и не позволяет корректно отображать сайт. Пожалуйста, установите любой из современных браузеров, например:

Google Chrome Firefox Opera