Таймлайн
Выберите год или временной промежуток, чтобы посмотреть все материалы этого периода
1912
1913
1914
1915
1916
1917
1918
1919
1920
1921
1922
1923
1924
1925
1926
1927
1928
1929
1930
1931
1932
1933
1934
1935
1936
1937
1938
1939
1940
1941
1942
1943
1944
1945
1946
1947
1948
1949
1950
1951
1952
1953
1954
1955
1956
1957
1958
1959
1960
1961
1962
1963
1964
1965
1966
1967
1968
1969
1970
1971
1972
1973
1974
1975
1976
1977
1978
1979
1980
1981
1982
1983
1984
1985
1986
1987
1988
1989
1990
1991
1992
1993
1994
1995
1996
1997
1998
1999
2000
2001
2002
2003
2004
2005
2006
2007
2008
2009
2010
2011
2012
2013
2014
2015
2016
2017
2018
2019
2020
2021
2022
2023
2024
Таймлайн
19122024
0 материалов
Автор: Марк Зак
Поделиться
Герой лишен социальной мускулатуры

В разговоре о диалектике связей между социальными и художественными текстами полезно бывает обратиться к спорным, непростым картинам, вроде «Полетов во сне и наяву», чтобы попытаться увидеть и понять, как в этом случае авторский замысел проистекает из жизни и какими сторонами он обращен к зрителям.

Эта картина способна выдержать самые требовательные художественные критерии. В масштабах всего кинопроизводства доля подобных произведений, увы, пока еще невелика. Гораздо больше фильмов, снабженных формальным набором признаков, позволяющих засчитать их по разделу искусства, как то: сюжет, имена героев, эмблема киностудии и т. д. Поэтому признание за картиной неоспоримых художественных достоинств заставляет особо пристально вглядеться в экранное изображение, обращая внимание на частности, детали, в надежде выйти из конкретного художественного текста к обобщениям.

С первой же сцены, когда Сергей Макаров, сидя ночью на кухне, то ли пишет письмо матери, то ли рисует чертиков, сминая один за другим плотные листы бумаги, на экране начинают прорисовываться контуры особого кинематографического мирка, соразмерного натуре героя: со своей изящной пластикой, нервными ритмами, иронией текста и бравадой поведения. Очевидно, все дело в том, насколько этот мир соответствует реальному.

Даже неоспоримые достоинства картины существуют не сами по себе. В случае с «Полетами во сне и наяву» критика в первую очередь стала сверять фильм с другими художественными произведениями. «Утиная охота», «Жил певчий дрозд», «Осенний марафон» — эти названия появились в статьях, посвященных фильму, В одной из рецензий была потревожена тень Данте: «Земную жизнь пройдя до половины, я заблудился в сумрачном лесу...»

Критики позволили увидеть родословную фильма. Она восходит к незаурядным образцам. Прежде всего назовем драматургию А. Вампилова. Сценическая судьба героя его пьесы «Утиная охота» похожа на цепь загадок, вплоть до последней, когда герой покушается на самоубийство. Постановщики и актеры каждый раз пытаются разгадать, что же лежит в основе драмы Зилова, едва не ставшей трагедией? Видимо, нечто такое, что поддается обобщению. Недаром понятие «зиловщина» вошло в словарь критиков. Буквально рядом, чуть ли не впритык, расположены сценарные коллизии и свойства характера в фильме сценариста В. Мережко и режиссера Р. Балаяна «Полеты во сне и наяву». Эта близость тревожит, но не потому, что речь идет о некоем экранном варианте «зиловщины». Вторичность материала и постановочных решений обычно резко снижает уровень произведения. Здесь явно другой случай. Напрашивается мысль о подмеченном в реальности явлении, которое притянуло к себе внимание разных художников.

Первыми, как всегда, приходят стереотипные ответы, например, такой: речь идет о таланте, который не нашел себе места в жизни. Ночной разговор Сергея с бывшим однокашником по институту, а ныне его начальником, содержит намек на подобный ответ. Есть и другой, также по-своему защитный вариант: надо лишь напомнить зрителю кадры из фильма, где герой, в одиночку погнавшийся за жуликами, становится жертвой учиненной над ним расправы. Можно приложить к фильму газетные статьи о перепроизводстве дипломированных инженеров и о девальвации этой профессии. Унылое место работы, обычно называемое «конторой», показано на экране вполне в духе подобных статей.

Любой из этих выходов на чисто публицистические позиции как бы огрубляет художественную ткань фильма. Хотя не стоит совсем уж не принимать их во внимание. Вернее будет сказать, что «заэкранные» обстоятельства вошли в фильм настолько преображенными, что следы их отыскать не просто.

Человек вышел за рамки обжитого и обыденного. Сделал это воочию: в рассветный час, когда люди набирают сон перед рабочим днем, он покинул дом, жену, ребенка и погнал машину по пустынному городку, пока его не остановил милицейский свисток. Кадры похожи на побег. Если не знать, что Сергей ничего не сделал, то начало фильма снято оператором В. Калютой в манере криминального сюжета. В чем, однако, тут криминал? Что герой не хочет или не может быть таким, как все? Скитающийся по улицам «жигуленок»«, этот дом на колесах, без ракурсных преувеличений или других особых видов съемки, чисто пластически вывозит персонаж из общего ряда.

Характерный для фильма прием. Реальность прячет в себе метафорический смысл. Впрочем, совсем не обязательный, авторы не навязываются с подсказками. Можно и по-другому прочитать предложенный нам художественный текст. Персонаж вроде бы из породы мечтателей, а как недалеко хватает: сел в чужую машину, которую водит по доверенности, и рад. Этот упрощенный, бытовой вариант не чужд актерской манере О. Янковского. Сценарными коллизиями он поставлен в центр фильма, все кадры вертятся вокруг него, остальные персонажи, в общем, подыгрывают. Эгоцентрическая композиция сродни его характеру. Вывезенный из общего ряда, занимающий место, которое по традиции отводится героям-одиночкам, непонятым и гордым, Сергей Макаров на самом деле начисто лишен романтической позы, напротив, по-мальчишески дурашлив и непредсказуем. И уж совсем против правил его манера гоняться на машине за людьми. Оказывается, людское сообщество ему не в тягость! Мимолетные встречи-разговоры занимают основной метраж фильма. Кажется, что и за жуликами он погнался в надежде пообщаться, наскучив самому себе за ночь, проведенную в товарном вагоне.

Актерская манера подталкивает к очередному выводу. Вероятно, речь идет о замедленном процессе взросления. «Инфантилизм» — это понятие все чаще встречается в статьях, посвященных распаду молодых семей. Формально герой не входит в этот демографический ряд. Но, может быть, авторы намеренно выбрали запущенный случай: ради обострения проблемы?

Надо признать, что эта раскладка характера по полочкам проблем выглядит едва ли не пародийно. До тех пор, пока не замечаешь, что в манере поведения героя есть что-то от пародий. Любитель больших и малых мистификаций, он каждую встречу готов превратить в розыгрыш, хотя сами встречи преследуют, как правило, ясную цель: отдать долг или взять взаймы, что происходит чаще.

Сергей падает на улице, имитируя сердечный приступ, чтобы над ним склонилась юная возлюбленная. Он совершает полет наяву: раскачавшись на канате, прыгает в реку, а потом, стуча зубами, наблюдает из-за кустов, как мечутся по берегу друзья.

Эти и другие поступки поддаются сравнению. Покушение на самоубийство Зилова из «Утиной охоты» меньше всего походило на мистификацию. Не есть ли прыжок Сергея в реку снижение в комедийную стихию вампиловского замысла? Ассоциации множатся, хотя Макаров написан и сыгран не под копирку. Мысль о направлении, которое сдвигает линии кино и литературы, очень важна. Мы еще вернемся к ней. Пока же, разгадывая характер Сергея, попытаемся подвести его под шукшинских «чудиков».

Что-то мешает. В том числе актерская фактура О. Янковского, его мужская стать, небезразличная женским персонажам, портретное лицо, волевая складка губ. Но вот губы вытягиваются в трубочку, имитируя быстрые поцелуйчики, и эта гримаска сердцееда опять пробуждает сомнения насчет того — «личность» ли он?

Возьмем тогда кадры, ближе всего расположенные к тому, что привычно обозначают: «личность и коллектив». Возвратившись в контору после отлучки, добытой очередным обманом, Сергей устраивает сцену разоблачения, своего собственного, а заодно и других, набрасывая далеко не безупречную картину нравственного климата, царящего в коллективе. Делает он это с театральным выводом, за ручку, на середину комнаты сослуживцев, попутно достаточно зло и точно формулируя объединяющий их ряд малых компромиссов, удобных в быту и на работе, сравнимых с вполне интеллигентной дружеской круговой порукой. Но показательно, что зуд правдоискательства настигает героя после неудавшегося свидания — как реакция, которую трудно отнести к социальному протесту.

Надо вслушаться в актерскую интонацию. Изгнанный со съемок (их проводит какая-то заезжая в городок киношная группа), герой произносит: «Чего вы все такие злые?» Надо увидеть его, голодного, рвущего зубами батон в телефонной будке, куда он укрылся от глаз, храня остатки респектабельности. Или этот финальный скулеж в стоге сена...

Древние жанровые определения вроде «простак» или «плут» напрашиваются к актерскому рисунку. Вместе с тем рисунок выполнен в точно схваченной современной манере, на ироническом подтексте и порой открытых, беззащитных эмоциональных выходах. Помнится, что подобная же смесь традиционных и злободневных определений сопровождала фигуру Бузыкина из «Осеннего марафона», чью родословную вычерчивали чуть ли не с Иванушки.

Именно в таком плане следует рассматривать фильм «Полеты во сне и наяву». Продолжим мысль драматурга, который нащупал сердцевину этого общественного и творческого направления. Р. Ибрагимбеков пишет: «Передовая русская критическая мысль еще в прошлом веке мечтала об активном, действенном герое литературы. В то же время внимание многих больших художников было обращено к герою совсем иного типа — казалось бы, слабому, полному сомнений, редко способному на решительные поступки, не позволяющему себе ответить обидой на обиду, злом на зло; это связано, мне кажется, с тем, что их гений предощутил ситуацию, когда ошибочное действие одного человека может... повлечь за собой катаклические последствия».

Упоминание о традициях выглядит здесь закономерным еще и потому, что весь этот художественный пласт, включая имена и произведения Шукшина, Астафьева, Распутина, добавим — Вампилова, как неоднократно отмечалось, покоится на толще русской «совестливой» литературы. Оттуда яснее видны «катаклические последствия», которые могут статься, если безудержность делового бытия не ограничить нравственными препонами.

Сводить по-своему глобальную ситуацию к таким героям, как, скажем, Гия Агладзе из «Жил певчий дрозд» или Сергей Макаров из «Полетов во сне и наяву», было бы нарушением реальных масштабов. Куда им... Лишенные необходимой в таких случаях социальной мускулатуры, они нелепо гибнут под колесами автомашины, терпят фиаско в последних кадрах.

Сила их в другом. Она не исчерпывается сюжетом, позволяя таким героям внедряться в сознание на основе вечного зрительского инстинкта, имя которому — «сочувствие». Добавим — «сомыслие», потому что и разум не безразличен к подобным судьбам. Свою точку зрения высказал на этот счет художник, которому мы обязаны появлением самого термина, автор пьесы «Человек со стороны» И. Дворецкий: «Не сегодня, давно, та пора пришла, чтобы поставить вопрос: а человек ли он, „деловой человек“?»

Зак М. Полеты во сне и наяву. 1982 // Зак М. Фильмы в исторической перспективе. М.: НИИК, 2008. С. 307-312.

Поделиться

К сожалению, браузер, которым вы пользуйтесь, устарел и не позволяет корректно отображать сайт. Пожалуйста, установите любой из современных браузеров, например:

Google Chrome Firefox Opera