Мы написали либретто сценария «Париж, ты помнишь?» — историю любви русской девушки (думали, что ее сыграет Ирина Радченко) и молодого француза, которые познакомились в концлагере, бежали из него с группой других заключенных и в конце концов остались одни. Мы напридумывали Бог знает что. Скрываясь от всех, наши герои шли через какую-то европейскую страну (сейчас уже не помню, какую), их где-то приютили, а потом кончилась война, и они расстались. Девушка вернулась в Советский Союз, молодой человек во Францию. В финале, спустя годы, героиня, уже доктор наук, приезжала в командировку в Париж и находила там своего любимого.
По поводу этого замысла мы специально встречались с Жоржем Садулем и Луи Дакеном. <...> И почему-то не особенно жаль, что не снял «Париж», гораздо больше жалею о другом замысле. После «Отчего дома» я вместе с Будимиром Метальниковым написал что-то вроде сценария, который назывался «Повесть о матери», — историю женщины, счастливой матери двух маленьких детей, которая отвозит их к бабушке в деревню, так как собирается с мужем в отпуск в Крым. Но начинается война, мужа забирают в армию, и она, проводив его, бросается за детьми. Едет на запад, а навстречу ей откатывается Красная Армия. В пути все время что-то происходит: то последний поезд уходит, то еще что-то, и когда наконец она добирается до деревни, то никого не находит — одно пепелище. Все дальнейшее — поиски ребят. Ей помогают люди, мешают разные обстоятельства. Война! И еще нашу героиню мучают видения: стоит ей закрыть глаза, как перед ней возникают картины мирной жизни, ее маленькие дети. Завершается все тем, что в одной из деревень она находит на пожарище двух малышей, бежит к ним и вдруг видит, что это чужие! А девочка уже «узнала» в ней маму и тянется к ней. Мальчик-то все понимает, но не спорит с сестрой. И женщина принимает чужих потерявшихся детей, как своих. Вот такой финал. «Забодали» сценарий еще на студии. Восстала редактура. Видения им страшно не нравились (позже, когда я впервые смотрел «Иваново детство», я невольно вспомнил свою «Повесть о матери»). А тогда редакторы все раскритиковали — то не так, это не так. Фильм не состоялся. И так мне сейчас жаль, что я не поставил его!
Потом мы взялись с Валей Ежовым за сценарий «Генерал Лукьянов» (предполагалось, что генерала сыграет Сергей Лукьянов, замечательный актер, милый, хороший человек). Советский солдат в Германии влюбился в девушку-немку. Его «застукали», по приказу он подлежал расстрелу, но вмешался генерал Лукьянов, хотя прекрасно понимал, что спасает солдата ценой собственной карьеры. Так и произошло — его арестовали, разжаловали, зато мальчишка остался жив.
Почему сценарий в результате не состоялся, честно говоря, уже не помню. Позже Валя на этот сюжет написал пьесу, она шла во МХАТе. А после фильма «Когда деревья были большими» мы с Колей Фигуровским стали обдумывать «Тиля Уленшпигеля». Сценарий так и не собрались писать, но придумали много чего. До сих пор помню финал: простор, Тиль и Неле идут по краю необозримого поля, а вдали едет вполне современный поезд. Эта история вечна. Я «Тиля Уленшпигеля» любил с детства. Еще во ВГИКе пробовал ставить его на площадке. Маренков играл Клааса, Вадик Захарченко — Тиля, Нина Меньшикова — Неле. Но получилось, кажется, не очень удачно. Герасимов совершенно справедливо ругал мое режиссерское решение за то, что я придавал всему некую картинность. Тиль стоял, расставив ноги и раскинув руки, другие актеры жестикулировали. Все было не «по школе». Но Герасимов ругать меня ругал, а пятерку все-таки поставил!
<...> Кстати, во ВГИКе меня едва не отчислили с первого курса за постановку на площадке «Казаков» — это был немыслимый ком ерунды. Разумеется, крайне неосторожно было сразу брать такой сложнейший материал. Теперь-то я понимаю, что «Казаки» вообще не для кино. А тогда спас меня «Хаджи-Мурат», сцены из которого я поставил после «Казаков», и меня во ВГИКе оставили, хотя потом неоднократно и по разным поводам пытались отчислить. Помню, заведующая учебной частью как-то возмутилась: «О Господи! Этот Кулиджанов так и окончит институт в отчисленном состоянии!»
К «Хаджи-Мурату» я собирался вернуться позже, но все откладывал, а потом узнал, что его решил ставить Гия Данелия в студии Григория Чухрая (сценарий он написал вместе с Расулом Гамзатовым). И Гия попросил меня уступить ему, напомнив, как в свое время уступил мне. Я не стал спорить.
<...> После «Преступления и наказания» я хотел ставить «Село Степанчиково» со Смоктуновским в роли Фомы Опискина. Подобрал и других актеров, но никак не мог найти такой сюжетный ход, чтобы «выкинуть» племянника, от лица которого идет рассказ. Он мне страшно мешал, я «поворачивал» его и так и сяк — не мог с ним справиться и всё! А потом узнал, что «Село Степанчиково» собирается делать Лариса Шепитько, и, естественно, отступился. <...> О «неслучившихся» фильмах я мог бы вспоминать еще долго, ведь иногда проект даже запускался, но замысел оказывался настолько измененным, что его вполне можно назвать неосуществленным. Так произошло с документальной картиной о космосе «Звездная минута». У нее трудная судьба — по указанию военных ее не хотели выпускать, хотя никаких тайн я не выдавал. В конечном счете я дошел до начальника Генерального штаба, потому что ни один из его подчиненных не рискнул поставить свою визу на разрешении. «Звездная минута» вышла, но особой радости мне не принесла, замышлялась-то совсем другая картина — о героизме человека. Подумайте только, он впервые сел в кабину космического корабля! Впервые улетал так далеко от привычной Земли с ее облаками, лесами, полями. Мне хотелось сделать философское киноэссе. Написать его мог бы разве что Данте. Но Данте, к сожалению, давно умер. Я спрашивал авторов сценария: «То, о чем вы написали, подтверждается киноматериалом?» «Да, да, все подтверждается!» Но когда я начал работу, то выяснилось, что все чистая фантазия и никаких материалов нет. Правдами и неправдами стал собирать их буквально по крохам. В результате получилось совсем не то, что хотел. А сегодня эта картина вообще не имеет никакого значения — весь тот материал, которого я так и не смог добиться, теперь доступен любому режиссеру. Но я никого не виню в этом.
<...> Напоследок хочу вспомнить еще о двух своих непоставленных фильмах. Причем об одном я даже не знал, что мог бы его снять. Помню, как-то встретил в Союзе Дунского и Фрида и сказал им: «Ах, братцы, как мне понравился ваш сценарий „Жили-были старик со старухой“!» Они смущенно переглянулись: «А знаешь, мы ведь, когда его писали, мысленно представляли тебя в роли режиссера». Поставил его Григорий Чухрай. Гриша, конечно, был большой режиссер и хороший человек (с глубоким почтением отношусь к его памяти), но в моем представлении фильм мог бы выглядеть несколько иначе. Чухрай, например, на роли старика и старухи взял настоящих красавцев. А ведь все дело было в том, что старик в сценарии сначала был так себе, ерунда какая-то, но по ходу действия «вырастал». У Чухрая он уже с самого начала был героем, а это, как мне казалось, не так интересно.
От другой картины я отказался сам, даже не читая сценарий Будимира Метальникова, что было моей ошибкой. Но я понял это слишком поздно — когда все-таки его прочитал. Фильм «Алешкина любовь» был снят другим режиссером...

Кулиджанов Л. Старый замысел // Искусство кино. 2002. № 8.