По выходе фильма «Золотой теленок» на экраны среди кинематографистов утвердилось мнение о пригодности Куравлева на эксцентрические роли. Да и сам он как будто приобрел тягу к причудливой образности, к резкому рисунку игры, к участию в создании острокомедийных и сатирических картин. Ему не часто случалось играть роли, построенные на забавных крайностях воплощаемого характера. Как правило, успеха достигал он в сложных образах, задуманных и создаваемых на противоречивом соединении внешнего и сокровенного. Гротесковые приемы обнаруживали ценность, если в итоге удавалось сказать о чем-то жизненно серьезном.
Недавно в повторном показе по телевидению с небольшим интервалом, что подталкивало к сопоставлению, прошли два фильма с участием Леонида Куравлева, и две его работы раскрылись по-новому в случайном соприкосновении — инспектор полиции в пародийном детективе «Ищите женщину» и правонарушитель Шура Балаганов из «Золотого теленка», два суетливых персонажа, баловнями фортуны не являющиеся.
Знаю, что роль инспектора Грандэна высоко оценили многие зрители. Помню, что Куравлев был доволен этой работой. Он рассказывал, как в гримерной, где обихаживали его перед кинопробой, приятели-актеры помирали со смеху над его намерением сыграть француза: с его-то — куда полез! — не западноевропейским обличьем. А он, лихо загримированный, парижанином обернувшийся, справился с задачей.
Публику Грандэн — Куравлев посмешил; это я признаю. Смеялись зрители над актерским созданием; это нельзя не признать. Между прочим, в фильме снялись замечательные актеры — Софико Чиаурели, Сергей Юрский. Они не считали для себя зазорным поработать ради развлечения публики. Не думаю, однако, что кто-либо из них — Чиаурели, Юрский, Куравлев — назовет свою роль в телефильме «Ищите женщину» принципиальной удачей, художественным достижением,— вот о чем речь.
Чем пленял многомиллионную аудиторию инспектор криминальной полиции? Он, якобы простуженный, потешно кашлял и уморительно чихал, а призванный расследовать загадочное преступление, недальновидно помаргивал натуральными наивными глазками, сверкавшими из-под наклееных бровей, и в соответствии с сюжетом не мог найти убийцу. Что оставалось в душе после просмотра? Да это же: как чихал, как пялил глазки, как мило и комично выделывал все положенные по роли коленца. Худо-бедно (по самоощущению Куравлева) наработанная за годы кинематографического труда техника, а порой и штампы, обязательно встречающиеся в наезженной колее,— это актеру понадобилось. Гражданские чувства, личные убеждения, душевные затраты — это было ни к чему.
Я не осуждаю, а благодарю артиста за эксцентрично сыгранную колоритную роль. И, чтобы доказать свое хорошее отношение, приберегаю к концу убедительный аргумент в защиту благостно-комедийных актерских работ: такие роли дарят нам веселое, доброе настроение, дают отдохновение от дневных забот, вечернюю умиротворенность.
Но вот появился па телеэкране Шура Балаганов принадлежащий к тому же, что и Гранд эн, классу милых недотеп. Сравним их, двух из многих сыгранных Леонидом Куравлевым.
Балаганов, заметим, первый среди воплощенных актером вариаций на тему простоватой незадачливости. Так что очень может быть, что смешливая суматошность бестолкового француза имела в истоке качества, ранее отличавшие великовозрастного беспризорника, качества, высказывать которые актер наловчился. Но оригинал был художественным творением, а непредосудительный вариант на ту же тему, видимо, не претендовал на художественность: инспектор Гранд эн, как ныне говорят, однозначен, что не мешало ему нас порадовать.
Нескладный Шура не только смешил публику, попадая впросак,— он еще и заставлял горевать над своей судьбой. Разумеется, выше надо поставить эту актерскую работу, необычную, емкую, просторную. Зрители восхищались раскованным исполнением многоаспектной, но не перегруженной роли. И если поглубже заглядывали в глаза Шуры Балаганова, улавливали не такую уж затаенную, огромную и тревожную мысль о сущности и о назначении всего живого па нашей грешной земле, вечную мысль искусства.
Балаганов в фильме не раз восклицал: «Только по справедливости!», имея в виду равную с другими членами сообщества долю чаемой удачи. Он хлопотливо доглядывал, чтобы честно проводились и завершались дурацкие операции, в которых ему довелось участвовать. И Куравлев, играющий на равных в компании артистов-партнеров, вдруг как будто выпадал из игры и с обезоруживающей искренностью, словно от’ своего имени, высказывался убежденно и «по-честному». Так горячо возмущался его Шура Паниковским, так невыносимо обижался на Бендера и так безудержно корил себя; всем доставалось за допущенную несправедливость.
Балаганов не главный герой фильма «Золотой теленок». Здесь, как и в романе, командор автопробега Остап Бендер, является сюжетообразующей фигурой. Волновавшие режиссера думы о цели и смысле бытия прежде всего и полнее всего были соотнесены с противолежащим грузом бездуховности, с бесперспективностью мечтаний и действий Остапа, с его копеечными надеждами и миллионными разочарованиями. Безвольный Шура был втянут в кутерьму карнавально разыгранного представления и поставлен в страдательное положение: его незавидная доля — в чужом пиру похмелье. Он — неразумный щенок — походил еще и на клоуна, которого вытолкнули на арену, чтобы побить и осмеять.
Быть может, услышав, как на экране Балаганов время от времени взывает к справедливости, кто-нибудь, точь-в-точь как я на съемках, досадливо поморщится: недостойной личности поручено напомнить о великом принципе человеческого общежития. Но пусть въедливый зритель поймает себя, как я, на непростительном высокомерии. Каждому человеку, большому и маленькому, сильному и слабому, дано размышлять о законах жизни, о порядках в обществе. Позиция одного человека и устои всего мира соизмеримы. Шура не осознает этого, но чувствует; он чувствует себя человеком.
Самоценность уникальной человеческой личности, ее, если угодно, суверенность режиссер и исполнитель охраняли, сберегали. Растерянность, униженность Балаганова, убожество его представлений о полном счастье и курьезно крохотных желаний не на издевку выставлялись. Бессердечно посмеяться над бедолагой мог лишь Бендер, да и тот спохватывался. Смех публики был сочувственным.
Поровну с Шурой надо бы делить не денежные знаки, а возможности достойного существования, права человека, обязанности гражданина. Тем хороша была эта работа артиста, что прямо выражала цель искусства, стремящегося защитить слабого. Не оправдывая, даже осуждая, защитить.
Думаю, что в продолжающемся союзе Швейцера с Куравлевым сотворенный ими сообща Шура Балаганов как жизненный персонаж, как принципиальный художественный образ, как, наконец, средоточие гражданских убеждений режиссера и актера — это серьезный этап в их работе.
Предвижу возражения: не каждый критик объявил бы значительным художественным явлением экранный образ Шуры. Смешное и жалкое мнится многим второстепенным: десятилетиями наше кино сколачивало группу персонажей, удостаиваемых определением «социальный герой», только из числа передовиков производства — рабочих, колхозников и трудовой интеллигенции. Несправедливо! В заботах о репрезентативности действующих на экране лиц полагаться следует не только на классовый подход, но и на социальнопсихологические наблюдения художников. В частности, на те общественно значимые проявления характеров, которые охватываются добрым амплуа «простак».
Рыбак Л.А. Леонид Куравлев и его режиссеры. М.: Искусство, 1990. - 288 с.