Николай Константинович Симонов сыграл на телевидении сравнительно немного. Эпизод в телефильме И. Ф. Ермакова «Рассказы о Ленине» и главную роль в «Очарованном страннике» Лескова в постановке того же режиссера. Это одна из вершин симоновского творчества, стоящая на одном уровне с лучшими театральными и киноролями великого актера. Симонов соглашался играть на телевидении, удивляя нас, режиссеров, кажущейся неожиданностью выбора. Он вдруг заинтересовался предложением И. Л. Сорокиной читать за кадром авторский текст в телеспектакле «Пьер и Люс» по Ромену Роллану. Работа была тяжелая и в известной степени неблагодарная. Текст не записывался на пленку. Николай Константинович, сидя перед телевизионным монитором, внимательно следил за игрой Пьера — В. Четверикова и Люс — Т. Ивановой и в определенный момент должен сопровождать происходящее на экране тем или иным абзацем авторского текста. Монтажа при видеозаписи тогда не существовало. Спектакль записывался сразу целиком после незначительного количества трактовых репетиций, и любая оговорка была неисправимым браком.
Я как зритель следил за Симоновым на записи. Он был предельно сосредоточен и внимателен. За кадром он «проживал» за героев все происходящее, внимательно следя за ними и часто отрываясь от текста, который знал наизусть после нескольких репетиций. (У Николая Константиновича была прекрасная память.) Он забывал, что не снимается, что голос его только звучит за кадром, и помогал себе жестами, широкими и излишне резкими, такими характерными для его актерской природы. Он краснел, глаза его наполнялись слезами. Ему нравился ритм роллановской прозы, и он читал ее, как стихи, декламируя, может быть, даже чересчур патетично по сравнению с тем, что происходило на экране. Он любил и хорошо чувствовал настоящую литературу, и это было для него главным при выборе той или иной роли на телевидении.

Как режиссер я встретился с ним дважды. Маленькую новеллу И. А. Бунина «Темные аллеи» мы репетировали недолго. Партнерами Николая Константиновича были О. Я. Лебзак и К. И. Адашевский. Текст от автора читал Игорь Озеров. Симонов категорически возражал против настоящего самовара, чашек, против какого бы то ни было реквизита. Мы снимали рассказ в концертных костюмах. Я все-таки не послушался актера до конца и «разукрасил» постановку рисунками дороги, наплывами дождя и другими красивостями. Сейчас, смотря этот маленький телеспектакль, я понимаю, как прав был артист и как мои безвкусные изобретательства мешают воспринимать кристальную чистоту бунинской прозы.

Николай Константинович согласился сыграть старого промышленника Хлебникова в телеспектакле по пьесе В. Ф. Пановой «В старой Москве». Я ставил спектакль в Ленинградском театре имени Ленинского комсомола в 1956 году. Спектакль не получился. Я верил в пьесу по-прежнему и решил поставить ее заново на телевидении. Участие Симонова решило все. Ему понравилась роль. На первую же репетицию он принес карандашный рисунок грима. Симонов был поразительно застенчивым человеком, особенно когда дело касалось его рисунков. Рисунок был изумительным. Николай Константинович оттолкнулся от портрета Саввы Морозова, но рисовал, как бы примериваясь к чертам собственного лица. На второй репетиции Симонов безукоризненно знал текст. Приходил он на репетицию раньше всех, не любил посторонних разговоров, был чрезвычайно деликатен с новыми партнерами, по окончании репетиции сразу же уезжал домой.

Мы не закончили еще съемок «В старой Москве», а я, естественно, мечтал о новой встрече с Симоновым. Он предложил мне поставить «Семью преступника» Джакометти, хотел сыграть Корраддо. Я прочел пьесу в переводе А. Н. Островского и откровенно сказал, что ничего не понял. Я мечтал о «Лесе» с Симоновым — Несчастливцевым и Трофимовым — Аркашкой. Николай Константинович боялся своего возраста. Он говорил: «Кто же будет играть Гурмыжскую? Кого я смогу называть тетушкой?» До чего же был взыскателен к себе этот артист! Как не шел ни на какие творческие компромиссы!

Мы готовились к съемкам последней картины спектакля «В старой Москве». Старик Хлебников приходит в «Яр» к цыганам.

Мы выбирали песню. Сергей Александрович Сорокин, этот знаток цыганского фольклора, играл на гитаре (и как играл!) все новые и новые песни. Мы слушали. Артисты — Зоя Соколова, Павел Панков и Николай Константинович Симонов отклеил бороду и в растрепанном седом парике, положив голову на руки, слушал. «Посмотри, на кого похож Симонов!» — шепнул мне на ухо Сорокин. Он был поразительно похож на Бетховена.

Из записок П. Н. Орленева я знал, что существует пьеса о Бетховене. Михаил Федорович Астангов играл в этой пьесе в молодости в Одессе. Он предупредил меня, что пьеса плохая, но роль Бетховена эффектная. Я нашел эту пьесу австрийца Жижмора. Пьеса была ужасна: инсценированы известные анекдоты из жизни великого композитора. Но Симонов загорелся, а обо мне уже что говорить! Кое-как я сократил пьесу. Довольно беспомощно вставил знаменитые письма Бетховена. Распределили роли. Начали репетировать. Начальство отдало читать пьесу музыковедам. Музыковеды возмутились. Начальство приостановило репетиции. Говорю совершенно искренне: и музыковеды и начальство были правы, пьеса была невыносима. Мы понимали это: и Симонов, и актеры, и я. Тем более что нам дали возможность заказать новую пьесу о Бетховене.

Теперь есть пьеса, но нет Николая Константиновича Симонова. Он репетировал Бетховена три раза. Одну репетицию мы — актеры Сергей Боярский, Татьяна, Игорь Дмитриев и я — запомнили навсегда. Прочитан очередную сцену и в очередной раз придя в отчаяние, мы начали рассказывать друг другу, кто что читал о жизни Бетховена. Я вспомнил рассказ кинорежиссера Фридриха Марковича Эрмлера, мечтавшего снять фильм «Бетховен». Гениальный композитор, совершенно глухой, дирижирует своей Девятой симфонией. Оркестр играет черт знает что. Музыканты и публика смеются над Бетховеном. А он один слышит ту великую музыку, которую сочинил.

Сейчас многие актеры обожают режиссировать. Особенно любят они предлагать решения чисто технических задач. Каждый из присутствовавших на репетиции начал фантазировать, как должны идти параллельно две пленки со звуком, одна — на крупном плане Бетховена, другая — на общем плане оркестра. Симонов молчал. Потом покраснел и тихо сказал: «Я попробую это сыграть». К счастью, репетиция была в помещении с магнитофоном. Была и запись Девятой симфонии в исполнении Ленинградского симфонического оркестра под управлением Александра Гаука. Зазвучала музыка. Симонов, едва отрывая руку от стола, начал отмахивать такт. Лицо его менялось на глазах. На музыкальном форте он побледнел, из глаз хлынули слезы. Это длилось несколько минут, минут потрясения, которые испытали три актера, звукорежиссер Сергей Соломенцев и я. Великий артист Симонов не сыграл Бетховена, как не сыграл в театре Отелло, Лира, Несчастливцева.

(...)

Белинский А. Лирическое отступление. Могикане (Телевизионные работы Н. Симонова). – В кн.: Белинский А. Старое танго. М., 1988, с. 95-98