Таймлайн
Выберите год или временной промежуток, чтобы посмотреть все материалы этого периода
1912
1913
1914
1915
1916
1917
1918
1919
1920
1921
1922
1923
1924
1925
1926
1927
1928
1929
1930
1931
1932
1933
1934
1935
1936
1937
1938
1939
1940
1941
1942
1943
1944
1945
1946
1947
1948
1949
1950
1951
1952
1953
1954
1955
1956
1957
1958
1959
1960
1961
1962
1963
1964
1965
1966
1967
1968
1969
1970
1971
1972
1973
1974
1975
1976
1977
1978
1979
1980
1981
1982
1983
1984
1985
1986
1987
1988
1989
1990
1991
1992
1993
1994
1995
1996
1997
1998
1999
2000
2001
2002
2003
2004
2005
2006
2007
2008
2009
2010
2011
2012
2013
2014
2015
2016
2017
2018
2019
2020
2021
2022
2023
2024
Таймлайн
19122024
0 материалов
Поделиться
«Незабываемые, значительные характеры»
О ролях в «Живом трупе» и «Маленьких трагедиях»

Тема нравственного самоусовершенствования определила содержание еще одного толстовского образа — Феди Протасова из «Живого трупа» в исполнении Николая Симонова. Протасова, открывшего простой и великий закон, всегда вновь и вновь открываемый для себя каждым, — не надо мешать жить человеку, не надо копаться в его душе, уникальной, суверенной, свободной. Симонов играл Федора Протасова не слабой, но сильной личностью. Не от слабости уходил он из привычных условий света, незаурядная сила нужна для всех «слабых», «безвольных» поступков Федора.
Это только кажется, будто сильны Каренин и Лиза, а Федор — нерешительный, мягкий, словом, «негерой», как говорит он сам о себе в тихой и горькой исповеди.

Николай Симонов в спектакле «Живой труп»

Симонов по-своему, по-новому, с присущим именно ему драматическим темпераментом увидел Протасова. Для того чтобы высвободить свою душу из-под чужой опеки, необходима была могучая воля, такая, быть может, как у царя Петра, радостно и бешено крушившего старые устои.

Как это ни странно, но в скромном, интеллигентном Федоре Симонова угадывался и симоновский Петр I, с его неукротимой решительностью там, где речь шла о будущем типе людей, о будущих нормах жизни, несовместимых с узкими, чопорными, тупыми взглядами Карениных всех веков и мастей.

И особенно врезался в память знаменитый монолог Протасова, обращенный к судьям, а через их головы и ко всем, кто считает себя вправе ворошить и допрашивать чужие сердца.

Симонов начинал этот монолог не тихо и раздумчиво, как это делал другой замечательный исполнитель роли Протасова — Михаил Романов. Напротив, гнев, душивший симоновского Федю, наконец, находил себе выход в прямом столкновении, в прямом конфликте. И актер не упускал этой возможности высказаться до конца. Его Феде не надо было раздумывать, искать слов, они уже были найдены, когда Протасов уходил из дому, когда уходил от Маши, от всех, кто так или иначе хотел сделать живого человека своей собственностью. Смерть реальную этот Протасов предпочитал духовной гибели.

Симонов понимал самоубийство Федора Протасова как освобождение, душа уходила из-под власти самых всевозможных институтов нравственного закабаления.

Спустя годы после Протасова Николай Симонов сыграл еще одну прекрасную свою роль — Сальери в маленькой пушкинской трагедии. Симонов, отличный живописец, не раз пытавшийся карандашом и кистью запечатлеть лицо Сальери, разгадал в нем пушкинскую многокрасочность, пушкинскую неоднолинейность.

Симоновский Сальери был фигурой поистине трагической — в духе античной драмы. Столкновение Сальери и Моцарта было словно предначертано самой природой, как столкновение духовной раскованности и мрачного распорядка, гениальной свободы и узкого законоположения.

Симоновский Сальери приходил к зрителям не до и не после созревшего в его душе замысла. Мы заставали его в самом апогее трагедии: обыватель решился ужалить, размеренно спокойный, задумывал убийство. Обычный человек, совершающий необычный, страшный, непоправимый поступок, и — гений, живущий вне зла, вне всяких попыток навязать кому-либо свою волю, свое понимание смысла жизни, смысла искусства. Сальери Симонова постоянно думает о Моцарте, Моцарт постоянно думает о музыке. И тот, кто назойливо, властно диктует другому свой образ мыслей, рискует стать на дорогу реального насилия.

Но Симонов не просто осуждал своего Сальери. И когда в финале над резной спинкой высокого кресла виднелась тяжело откинутая, неподвижная голова Сальери— Симонова, казалось, будто бы убит, отравлен, умер именно он, а живой и свободный Моцарт куда-то исчез, испарился, вознесся.

Да так оно и есть — отравлен, убит в этом спектакле симоновский Сальери, герой античной трагедии, ведомый роком из небытия — через преступление — в небытие.

Один за другим создавали артисты старшего поколения незабываемые, значительные характеры. 

Вишневская И. Соло для часов с боем. Мастера старшего поколения.  // Театр, 1980, №6, с.50-51

Поделиться

К сожалению, браузер, которым вы пользуйтесь, устарел и не позволяет корректно отображать сайт. Пожалуйста, установите любой из современных браузеров, например:

Google Chrome Firefox Opera