(...)
Несмотря на приметы войны, события, происходившие в «Небесном тихоходе», выглядели легкой прогулкой (побеждающий народ мог позволить себе так смотреть на войну), а герои фильма — безрассудно храбрыми и очень веселыми людьми. Тон всему задавал Туча — Меркурьев. Высокий, немного несуразный, он величественно шагал рядом с друзьями, стараясь сохранять бравый вид. Каким неприступным асом хотел он казаться в беседах с женщинами, как демонстрировал, что не считает их ровней на войне, как с упоением «плел» молоденькой журналистке небылицы о полетах и подвигах, а уличенный в обмане, вовсе не смущался и старался взять реванш.
Сила актерского обаяния Меркурьева было так велика, что, играя «заблудшего», оторвавшегося от народа композитора («Илья Головин» С. Михалкова был поставлен в 1949 году, в разгар борьбы с «космополитизмом»), он создавал столь привлекательный образ, что невольно дискредитировал замысел спектакля. А может, он делал это «вольно»?! Таким же симпатичным «фанфароном», самым привлекательным из трех друзей, совершающих плавание на плоту, был его академик Нестратов в фильме М. Калатозова «Верные друзья» (1954), добрым смехом встречали зрители его Мальволио в спектакле и фильме «Двенадцатая ночь» (1951 и 1955).
Меркурьев своих героев не разоблачал. Даже в роли дяди Кости, надутого, чванливого капитана, столь неуместного в простом деревенском доме сестры («Сережа» Г. Данелия и И. Таланкина, 1960), он как будто все время помнил, что фильм снят с точки зрения маленького мальчика, не способного еще иронизировать или обличать. Напыщенность кажется Сереже величественностью, пустые фразы дяди Кости он наполняет своим смыслом.
Когда Меркурьева упрекали в том, что он смягчал образ Курослепова, купца, одуревшего от пьянства («Горячее сердце», 1973), он шутливо оправдывался: «Что вы? Как можно над ним злобствовать? Ведь ему плохо. Страшно! Жутко! Подумайте, бьет пятнадцать часов, валится небо!» (Осовцов С. Знаменитый зять гениального тестя // Нева. 1999. № 9. С. 223). Трактовка Меркурьевым образа купца Прибыткова в «Последней жертве» (1971) вызвала упреки некоторых критиков в недостаточном развенчивании им своего героя. Меркурьев делал образ объемным, полнокровным. Его Прибытков жил уверенно и серьезно, покупал многое, но давал настоящую цену. В сущности, он один из окружающих был способен оценить духовное богатство Юлии Тугиной. Его Прибытков был предшественником Мамонтовых-Третьяковых.
Прочность, основательность ощущалась в современных героях Меркурьева. Роль парторга в «Годах странствий» А. Н. Арбузова (1954) не принадлежала к ведущим, и все-таки его Архипов был вожен в общей системе спектакля. Он символизировал собой тот надежный берег, к которому тянулись другие персонажи. Том, где был его Бороздин (фильм М. Калатозова «Летят журавли», 1957), тоже все было прочно. И в горе не утрачивал его герой чувства справедливости и доброты, которая идет от сердца. По-хозяйски располагался в кабинете директора завода старый рабочий Матвей Журбин («Семья Журбиных» по роману В. А. Кочетова, 1963).
Меркурьев показывал, что надуманную должность «ночного директора» Матвей воспринимал серьезно, неожиданно свалившиеся на него проблемы разрешал вдумчиво и обстоятельно.
Последняя роль Меркурьева — Бурцев в спектакле «Пока бьется сердце» Д. Я. Храбровицкого (1977). Меркурьев играл Бурцева человеком сложным, но сквозь поток его издевок, паясничанья, мрачноватых шуток, сквозь его своеволие и чудачество проступало мощная сила характера. Значительные личности были Меркурьеву по плечу. Такой личностью стал бы и его Рембрандт в одноименной пьесе Д. В. Кедрина, над образом которого он работал в последние дни жизни.
В эпоху господство режиссерского театра Меркурьев оказался одним из столпов актерского искусства. Он продолжал традиции той школы актерского мастерства, которой был славен русский театр, и не давал этой традиции заглохнуть.
Людмила Данилова
Данилова Л. Василий Меркурьев. Добрый талант / Актеры-легенды Петербурга // СПб. 2004. С. 262-265.