Любовь Аркус
«Чапаев» родился из любви к отечественному кино. Другого в моем детстве, строго говоря, не было. Были, конечно, французские комедии, итальянские мелодрамы и американские фильмы про ужасы капиталистического мира. Редкие шедевры не могли утолить жгучий голод по прекрасному. Феллини, Висконти и Бергмана мы изучали по статьям великих советских киноведов.
Зато Марк Бернес, Михаил Жаров, Алексей Баталов и Татьяна Самойлова были всегда рядом — в телевизоре, после программы «Время». Фильмы Василия Шукшина, Ильи Авербаха и Глеба Панфилова шли в кинотеатрах, а «Зеркало» или «20 дней без войны» можно было поймать в окраинном Доме культуры, один сеанс в неделю.
Если отставить лирику, «Чапаев» вырос из семитомной энциклопедии «Новейшая история отечественного кино», созданной журналом «Сеанс» на рубеже девяностых и нулевых. В основу этого издания был положен структурный принцип «кино и контекст». Он же сохранен и в новой инкарнации — проекте «Чапаев». 20 лет назад такая структура казалась новаторством, сегодня — это насущная необходимость, так как культурные и исторические контексты ушедшей эпохи сегодня с трудом считываются зрителем.
«Чапаев» — не только о кино, но о Советском Союзе, дореволюционной и современной России. Это образовательный, энциклопедический, научно-исследовательский проект. До сих пор в истории нашего кино огромное количество белых пятен и неизученных тем. Эйзенштейн, Вертов, Довженко, Ромм, Барнет и Тарковский исследованы и описаны в многочисленных статьях и монографиях, киноавангард 1920-х и «оттепель» изучены со всех сторон, но огромная часть материка под названием Отечественное кино пока terra incognita. Поэтому для нас так важен спецпроект «Свидетели, участники и потомки», для которого мы записываем живых участников кинопроцесса, а также детей и внуков советских кинематографистов. По той же причине для нас так важна помощь главных партнеров: Госфильмофонда России, РГАКФД (Красногорский архив), РГАЛИ, ВГИК (Кабинет отечественного кино), Музея кино, музея «Мосфильма» и музея «Ленфильма».
Охватить весь этот материк сложно даже специалистам. Мы пытаемся идти разными тропами, привлекать к процессу людей из разных областей, найти баланс между доступностью и основательностью. Среди авторов «Чапаева» не только опытные и профессиональные киноведы, но и молодые люди, со своей оптикой и со своим восприятием. Но все новое покоится на достижениях прошлого. Поэтому так важно для нас было собрать в энциклопедической части проекта статьи и материалы, написанные лучшими авторами прошлых поколений: Майи Туровской, Инны Соловьевой, Веры Шитовой, Неи Зоркой, Юрия Ханютина, Наума Клеймана и многих других. Познакомить читателя с уникальными документами и материалами из личных архивов.
Искренняя признательность Министерству культуры и Фонду кино за возможность запустить проект. Особая благодарность друзьям, поддержавшим «Чапаева»: Константину Эрнсту, Сергею Сельянову, Александру Голутве, Сергею Серезлееву, Виктории Шамликашвили, Федору Бондарчуку, Николаю Бородачеву, Татьяне Горяевой, Наталье Калантаровой, Ларисе Солоницыной, Владимиру Малышеву, Карену Шахназарову, Эдуарду Пичугину, Алевтине Чинаровой, Елене Лапиной, Ольге Любимовой, Анне Михалковой, Ольге Поликарповой и фонду «Ступени».
Спасибо Игорю Гуровичу за идею логотипа, Артему Васильеву и Мите Борисову за дружескую поддержку, Евгению Марголиту, Олегу Ковалову, Анатолию Загулину, Наталье Чертовой, Петру Багрову, Георгию Бородину за неоценимые консультации и экспертизу.
Меркурьеву очень удался Степан Иванович [в фильме «Повесть о настоящем человеке». — Примеч. ред.] — роль не слишком большая, но полная редкой привлекательности. Степан Иванович — Меркурьев внешне был мало похож на Степана Иванович, описанного Полевым: «подвижного человечка, с морщинистым, рябым солдатским лицом». Степан Иванович Меркурьева был громадиной человеком, чуть хитроватым, должно быть, но зато душевным той редкой, неоценимой душевностью, от которой окружающим людям становится удивительно спокойно. Ничего-то особенного он не совершает в картине. То к одному подойдет, то к другому. То улыбнется, взглянув на полкового комиссара Воробьева, делающего в постели зарядку: «Что вы так себя затрудняете, товарищ полковой комиссар»; то посокрушается, услышав, как снова брюзжит и охает Кукушкин: «Эх, Кукушкин ты, Кукушкин...» А ведь как помогает он жить окружающим его людям.
Смысл появления Степана Ивановича в госпитальной палате, рядом с Алексеем Мересьевым, и, следовательно, смысл его появления в фильме был бы весьма невелик, если бы актер не сумел показать нам значение этого человека для дальнейшей судьбы Мересьева. Меркурьев сумел убедить зрителей в том, что бесхитростная доброта и «обыкновенность» Степана Ивановича оказалась могучей силой в жизни человека, перенесшего непоправимую, казалось, катастрофу. «...»
Он делится с людьми своей шуткой потому, что у него шуток в голове сколько хочешь, а людям их не хватает. Он делится потому, что щедр, потому, что сам хорошо знает, как трудно и тоскливо жить на свете, не слыша веселого, бескорыстного, согревающего душу человеческого слова. Бывает, что человек вечно шутит потому, что живет поверхностно, не задумывается о происходящем вокруг. А этот — наоборот. Степан Иванович слишком хорошо знает, чего стоит жизнь. И именно поэтому так дорого стоит его шутка, шутка беззаветного друга и помощника людей, шутка человека, умеющего быть предельно сосредоточенным, взволнованным, всерьез озабоченным. Застенчивой нежностью, по-детски искренней торжественностью охвачен он в минуту прощания с госпиталем, с товарищами по палате. «Поправляйся, Семен Петрович», — обращается он к смертельно больному Воробьеву. В том, что он произносит эти слова, стоя на коленях перед постелью комиссара, нет ничего картинного, подчеркнутого, нарочитого. В выздоровление комиссара Степан Иванович в глубине души не верит. Это придает его лицу страдальчески-напряженное выражение. И все-таки он естествен даже в эту тяжкую для него минуту. Точно так же естествен он, когда кланяется в пояс медицинской сестре или шагает за гробом комиссара, держа на вытянутых руках подушки с орденами.
Таким вот — величественным, безмолвным и все-таки бесконечно живым, необходимым людям, достойным человеком нашего времени уходит Степан Иванович из фильма. Таким остается жить в памяти зрителей.
Цимбал С. Василий Меркурьев. М.: Искусство, 1963.