Обозревая экранный ландшафт отечественного постмодернизма, легко обнаружить два его источника и две составные части. Титаны послесоветского периода развлекаются наследием державного стиля или возведением в разряд художественной универсалии традиций параллельного творчества. Где бы ни мелькнула претензия на модную эстетику конца тысячелетия, там мигом появляется либо извращенец с дрыном, либо летчик-герой-стахаповец-комапдир-партизан-ударник труда-сталинский сокол. Бывает, и то и другое сразу. Таким образом, жонглирование реалиями культуры на нашей почве переходит в силовой аттракцион — нудное отколупывание имперской позолоты или имитацию веса домашних радостей андеграунда.
На этом унылом фоне вылазка Сергея Дебижева в военно-морскую тематику выглядит едва ли не открытием золотоносной жилы. «Фрегат „Паллада“», «Тайна двух океанов», «Дети капитана Гранта», «Два капитана» — мы читали их в детстве, и наша память, едва уловив отзвук каверинского бестселлера, доверчиво устремляется навстречу, предоставляя тем самым необъятное поле для игровых ассоциаций. Окажись на этом поле Спилберг, он бы рыдал слезами младенца. Роман Поланский, пожертвовавший мальчишеской мечте коммерческий успех «Пиратов», удавился бы от зависти.
Для романтически-инфантильного советского сознания капитан — фигура почти культовая. Он носит окладистую бороду и белоснежный китель, он безраздельно царит над мускулистой загорелой командой. Посреди шторма и бури он обедает на коллекционном фарфоре и, набив трубочку душистым табаком, невозмутимо отправляется на дно. «За окошком снова прокричал петух. Фитилек пеньковый дрогнул и потух. Синим флагом машет утренний туман. До свиданья! Вашу руку, капитан!» — с третьим криком петуха капитаны нашего детства таяли в лучах рассвета. Исчезали, как и положено идолам, живущим своей собственной магической жизнью.
«Русский флот издавна служил оплотом национальной нравственности» — такую или примерно такую фразу произносит закадровый голос в финале «Двух капитанов-2». Это правда. В храме отечественных мифов морская тема занимает почетное место, потому что, с одной стороны, адресует к вольнице ветра и соленых брызг, а с другой — подчеркивает суровую этику мужского коллектива, разумею подчиненность большинства меньшинству. Для того чтобы выделить эту ноту в какофонии «Черной розы…», Сергею Соловьеву понадобилось меньше пяти минут экранного времени и один-единственный повод: сон юного героя о светлом будущем.
Висконтиевские юнги снуют по вантам, тяжелая вода расступается под согласными ударами весел… «Солнышко светит ясное! Здравствуй, страна прекрасная!»… — бегло касается Соловьев всей клавиатуры героического маразма.
У Дебижева — напротив — тема разыграна на разные голоса. Всемирный геополитический заговор, перекройка карты Европы в канун Первой мировой войны, морские свинки-камикадзе и потуга на римейк «Ленина в 1918 году», проложе1шый беззастенчиво присвоенной анимацией Оскара Фишингера. Знаменитые в концентрических кругах андеграунда капитаны (а это звание, конечно, присваивается с учетом табеля о рангах рок- и гей-культур) вволю резвятся в предполагаемых галлюциногенных обстоятельствах. Причем, каждый доигрывает на экране свой имидж, исчерпанный или потускневший в реальности. Сергей Куре хин — демиурга, старшего поп-механика, генератора сумасбродных идей. Африка-Бугаев — изысканного трансвестита с приклеенной бородой. Тимур Новиков — демонического гангстера и арт-киллера (не путать со сходным по звучанию арт-дилером). Борис Гребенщиков — самого себя, Б.Г., адмирала российского попса, пасынка Колчака и Дэвида Боуи.
В былые времена это назвали бы капустником, но поскольку весь постмодернизм с его апологией «слоеного пирога» как раз и восходит к такому определению, остается констатировать — постсоветский слоеный пирог начинен капустой. И на сей раз капустой немалой — по слухам, «Два капитана-2» обошлись в сумму достаточную для постановки двух-трех полнометражных картин. Понятно, что в команде, состоящей из одних капитанов, режиссер обречен на роль судового повара. Но, даже располагая столь экзотической приправой, как запах денег, Сергей Дебижев не сумел избавиться от неистребимого привкуса давно минувшего междусобойчика. Удолбанный Ильич и мазила Каплан, оттяжник Троцкий и большевизм как межпланетный пакт кокаинистов — все эти «фенички» давным-давно придуманы и обсосаны на полночных андеграундных кухнях, из недр которых будущие капитаны некогда стартовали на поверхность.
Тематику и стиль «Двух капитанов-2» их создатели воспроизводили тысячу раз. Курехин — в уже тогда несмешном телешоу о грибах. Африка — когда гарцевал на сцепе в поп-механиках Курехина. Дсбижев — когда снимал Гребенщикова в «Полярниках». Сам же Гребенщиков сравнивал моряка с Охтинским мостом еще в те времена, когда о постмодернизме мало кто слышал. Нынче же постмодернизм говорит — и не только за себя. Едва «Охтинский мост» поминается в фонограмме «Двух капитанов», как тут же является в кадре собственной персоной. Далее следует «капитан Африка», вызванный припевом известной песни. «У каждой женщины должна быть змея» — так комментируется отравление змеиным ядом пуль террористки Каплан. Буквализм, самоповтор, кэмп как универсальный контекст, ирония, ирония над иронией и вновь ирония вращают веселую карусель интерпретаций. Вращают вхолостую, потому что, когда интерпретировать нечего, интерпретация интерпретирует саму себя. То есть ничто.
Теоретическая игра с вакуумом неуязвима. Пустота и есть пустота — она обнаруживается только в сравнении с чем-то твердым, монолитным, неделимым на игровые атомы. С фрагментами калатозовского оригинала, как в «Переходе товарища Чкалова через Северный Полюс» Максима Пежемского, или с невыхолощенной мощью мифа, как в «Садах Скорпиона» Олега Ковалова. Похоже, Дебижев учел опыт предшественников — опасные инородные вставки у него обработаны, приручены, адаптированы к декоративной фактуре, запущены с повышенной скоростью или растянуты анаморфотной оптикой, так что брызги от этого плевка против ветра попадают и в сокуровское «Скорбное бесчувствие». Однако даже самая дрессированная змея не способна укусить свой хвост, не повредив шкуры. Ироничное Зазеркалье «Двух капитанов-2» превращается в балаганный задник, едва в кадре появляется обнаженный торс Бориса Гребенщикова. Вряд ли многочисленные фанатки вертлявого Богдана Титомира догадываются, какая стать кроется под рубищем патриарха отечественного рока. Интеллигентный сатир с лица, телом он величав, как остановившаяся волна, как отъевшийся титан, как поумневший Шварценеггер. И эта настоящая, небутафорская плоть напрочь обессмысливает пляски глумливых андрогинов и бесполых ангелов греха, подобно тому, как настоящие звуки курехинского пианино некогда разрушали тщательно возведенные стены его поздних поп-механик.
Словом, как еще четверть века назад написала американка Сюзен Зонтаг, «вместо герменевтики нам нужна эротика искусства». Нужна — и точка!
Добротворский, С.: «Все мы капитаны, каждый знаменит» // «Сеанс». 1993. № 7.