Как свидетельствует история, как-то раз Сергей Дебижев пригласил на свой день рождения Курёхина, Африку, Гребенщикова, а также друзей-продюсеров Игоря Каленова и Дмитрия Мошкова. Учуяв запах шампанского, откуда-то из темноты нарисовалась знаменитая Комаровская ведьма Ирина Кузнецова-Линник, которая затащила всю компанию на свой дачный участок — с целью позырить на звезды в гигантский телескоп ее покойного деда-астронома.
«Медленно съезжала крыша сарая, откуда-то поднимался телескоп, и на Луне были видны отдельные камни, — вспоминает Сергей Дебижев. — И Курёхин вместе с Африкой на звездной территории этого планетария начали разыгрывать просто мощнейшие телеги».
Капитан настолько впечатлил Дебижева буйством своей фантазии, что исторические хроники стали занимать в голове у режиссера всё меньше места, а курёхинские психоделики — всё больше. И пока Гребенщиков колесил по стране с концертами в поддержку «Русского альбома», в штаб-квартире у Дебижева зарождался новый питерский кинематограф. Возглавлял это прогрессивное движение временно свободный от обязательств перед обществом Сергей Анатольевич Курёхин. Шварц был репрессирован в 1937 году и практически расстрелян. Вопреки законам механики. С утра до вечера и с вечера до утра Курёхин вместе с женой Настей и Дебижев с супругой Зиной Сотиной проговаривали нюансы будущего киношедевра.
«Капитан нашел кусок ватмана, и мы постелили его на стол, — вспоминает Сотина. — Нарисовав круг, Сергей стал проводить из центра лучи. И во все сектора записывал мысли, которые говорил каждый из нас. И этот набор идей о всемирном геополитическом заговоре стал крутиться, как юла. И пока мы всё записывали, в голове рождалось что-то важное. Практически это и был сценарий фильма “Два капитана II”».
В те месяцы Маэстро вместе с Дебижевым просматривали километры архивной кинохроники. Обложившись историческими книжками, выдергивали фразы, на основе которых для военно-революционного фильма строился закадровый текст. К слову сказать, достаточно странный. Частично мифический, частично стебный, частично предвестнический, предвосхищавший, к примеру, боевые действия в Боснии и Герцеговине. «Именно тогда у Курёхина начались все эти мышления с континентами и склонение над картами», — считает Дебижев.
— И исследования причинно-следственных связей в истории. Мол, что- то могло быть так, а что-то могло быть совершенно по-другому. И никому не известно, а как же всё было на самом деле. Искусство так и устроено, что ты не всегда отдаешь себе отчет, где реальность, а где вымысел».Съемки фильма-мистификации «Два капитана II» проходили, в частности, в стенах Петропавловской крепости и на палубе крейсера «Аврора». Присутствовавший там фотограф Андрей «Вилли» Усов вспоминает, что «все просто дурку дурили». Курёхина и Гребенщикова нарядили в форму вице-адмиралов и сказали: «Мотор!»
«” Как только появлялся кто-то третий, Боб и Серега включали какой-то театр, и у них начиналась работа на публику», — считает «Вилли» Усов. — Когда ты с каждым из них общаешься один на один — это так замечательно, нежно, приятно и по-человечески просто. И меня это всегда ужасно раздражало: как только появляется третье лицо — всё! Человека не узнать!”»
«Когда снимался фильм, у меня начался тур по России удивительного размаха, — вспоминает эти события БГ. — Я приезжал в Ленинград вымотанный, с чудовищного похмелья, а затем уезжал опять. И так у меня прошло два года. За всё время съемок мы нормально сняли лишь сцену в Петропавловской крепости, когда мы с Сергеем сидим в каземате. Это было единственное время, которое мы потратили более или менее спокойно».
В свою очередь Капитан из города никуда не уезжал, целиком сконцентрировавшись на новой игрушке. Он быстро вошел в образ и, не смущаясь камеры, вставлял в свою речь могучие словечки типа «пидор», «скотина», «козел» и «мудак». Несколько импровизационных реплик Курёхина вмиг стали крылатыми: «Вставай, сука, Колчак приехал!», «Надо выпускать торпеду, а лучше две!», «Лучше пидор на рее, чем акула в трюме». Любопытно, что БГ, которого уверяли, что фильм задокументирует историю «Аквариума», не без ужаса наблюдал, во что прямо на его глазах превращается первоначальный замысел. Очевидно, что к классическому кинематографу всё это не имело никакого отношения, а уж к истории группы «Аквариум» тем более. Поэтому в своих интервью БГ даже не пытался скрыть раздражения. Фрагмент закадрового текста к фильму «Два капитана II». Рукописный текст Сергея Курёхина. На следующей странице: фрагменты раскадровки фильма<...>
«Я ничего не могу сказать об этом фильме, — с выражением скорби на лице говорил Борис Борисович. — Есть такие вещи, которые очень тяжелы и очень мрачны, однако имеют свое место в реальности. Сережа Дебижев, вероятно, взял на себя эту тяжелую роль — сделать такое мрачное произведение. Это начиналось как фильм об “Аквариуме”, но в процессе создания стало чем-то другим. И с этим “другим” я, честно говоря, ничего общего не имею»
К чести Гребенщикова, во время съемки телепрограммы «Тин-Тоник», анонсировавшей фильм для канала ОРТ, он сумел переступить через себя и блестяще подыграл своим друзьям-ков- боям. Как это было? Представьте себе желтый советский стол, за которым с серьезными лицами сидят три демиурга: Курёхин, Дебижев и Гребенщиков. Лидер «Аквариума» мудр, в меру бородат, курит «Беломор» и носит в ухе серебряную серьгу. Дебижев немногословен и многолик, а Капитан, увидев телекамеру, с ходу включает просветительские интонации.
Курёхин (ласково): Добрый вечер! Вы находитесь на съемках нового художественного фильма режиссера Сергея Дебижева. Всё действие происходит в тундре. Туда случайно попадают два отважных путешественника. Всё против них: карликовые березы, дикие собаки, которые случайно оказываются на пути отважных путешественников, племя одичавших карликов, которое пытается их съесть. Но у них есть поводырь — собака, любимая собака Джонни, которую они привезли из своего последнего путешествия по Аляске. Джонни спасает им жизнь в самую последнюю минуту.
Гребенщиков: Главного героя, соответственно, играют, как и положено в русской литературе, несколько человек... Я играю этого героя до зачатия.
Курёхин: Я поясню... Дело в том, что Борис Гребенщиков играет несколько ролей, включая мужские, женские, детские, в частности, он играет собаку Джонни. В этом фильме самое главное — это не песни, как могли бы предположить неискушенные зрители, а танцы. Весь фильм построен на ритуальных танцах народов СССР. В основном это казахские ритуальные танцы погружения невесты в воду. Фильм посвящен любви. Начинается он со сцены свадьбы, где перекликается с известным фильмом «Крестный отец». Свадьба в небольшом казахском селении в предгорьях Алтая. (Хохочет.) Вы пока поговорите, а я пойду. (Скрывается под столом.)
Гребенщиков (поглаживая бороду): Там есть несколько чувашских менуэтов... (За кадром слышен смех Курёхина). Хоровая музыка тюленей Закавказья и хор старцев из Владивостока. Мы специально ездили и нашли восемнадцать старцев, которые поют крюковое письмо IX века.
Курёхин (снова сидя за столом): Понимаете, этот фильм переосмысливает. Это как бы мы открываем перед ребенком новый мир. Мир...
Гребенщиков: Геометрии.
Курёхин (хохоча): Геометрии и ботаники... Мы не элитарное кино. Еще раз подчеркиваю (поворачиваясь к Гребенщикову) — не элитарное? Не элитарное. Мы хотим, чтобы фильм был понятен и доступен всем. Людям, животным...
Дебижев: Неживой материи.
Гребенщиков: Мы показывали уже отснятые эпизоды этого фильма камням... (Курёхин хохочет.) Кошкам...
Курёхин (отхохотавшись): Реакция была самая удивительная, просто потрясающая. Камни просто (хором с Гребенщиковым) окаменели! (Все хохочут.) Заканчивая ретроспективные наброски про один из моих любимых постсоветских фильмов, нельзя не отметить, что «Два капитана II» был крайне противоречиво принят общественностью и критиками. Будучи включенным в программу почти всех отечественных кинофестивалей 1992- 1993 годов, фильм, несмотря на гениальный саундтрек Курёхина — Гребенщикова, так и не получил ни одного приза.
<...>
Будучи прирожденным самоучкой, Курёхин позиционировал себя в титрах фильмов не иначе как «конструктор музыки». Ему нравилось открывать новые пространства, а именно — создавать незримые диалоги между изображением и звуковым рядом. Свои первые кинематографические университеты Курёхин прошел еще в середине 1980-х — во время записи музыки к фильму «Господин оформитель». Тогда он двигался на ощупь, на собственном примере ощутив, что в стране с могущественным кинематографом так и не родилась собственная школа создания музыки для кино. Ни во ВГИКе, ни в Ленинградском институте театра, музыки и кинематографе.
«Я стараюсь писать музыку так, чтобы она переворачивала то, что на экране, вверх ногами…»
<...> Никто не учил молодых композиторов работать с изображением. Вся надежда была на собственную интуицию, дефицитную литературу и опыт мирового кинематографа.<...>
С момента выхода «Господина оформителя» прошло всего несколько лет, а Маэстро оказался буквально завален заказами на музыку для кино. Причем предложения сыпались на Сергея не только от амбициозных дебютантов, но и от маститых режиссеров. Результатом его сотрудничества с мэтрами отечественного кинематографа стали саундтреки к «Трагедии в стиле рок» Саввы Кулиша, «Трем сестрам» Сергея Соловьева, «Тюремному романсу» и «Пьющим кровь» Евгения Татарского.
Параллельно Курёхин много работает с кинематографистами «новой питерской волны»: Сергеем Овчаровым (фильм «Оно»), Аркадием Тигаем («Лох — победитель воды»), Максимом Пежемским («Переход товарища Чкалова через Северный полюс»), Виктором Сергеевым («Любовь, предвестие печали»), Сергеем Дебижевым («Комплекс невменяемости», «Два капитана II»). Любопытно, что темы для своих кинопроизведений Курёхин сочинял, не сильно отвлекаясь от жизни — например, во время прогулок по городу.
«Музыку Капитан писал прямо на ходу, — вспоминает художник Дмитрий Шатин. — Я помню, Сергей рассказывал мне: „Пока я еду в метро, уже кое-что сочиняю”.»
Дома Курёхин запирался в комнате, садился за инструмент и начинал импровизировать, порой — до самого утра. На крышке рояля стоял двухкассетный магнитофон, и, когда в голову Сергея приходили обрывки мелодий, он нажимал на кнопку «запись» и фиксировал идеи на пленку. Утром мчался на «Ленфильм», где при помощи трубача Славы Гайворонского, саксофониста Михаила Костюшкина, контрабасиста Владимира Волкова и гитариста Славы Курашова пре вращал наброски мелодий в «произведения для кино».
«Студия на Ленфильме была неуютная и холодная, — вспоминает Курашов. — И когда Капитан впервые пришел туда вместе со своим обаянием, то сразу же начал прыгать на месте. И только потом до меня дошло, что он разогревает помещение своей фантастической энергией».
«У Курёхина была своеобразная манера работы над фильмами. Он совершенно не принимал во внимание визуальный ряд»
«У Курёхина была своеобразная манера работы над фильмами, — вспоминает композитор Андрей Сигле, трудившийся вместе с Капитаном над саунд-дизайном фильма “Оно”. — Он совершенно не принимал во внимание визуальный рад. У него были определенные ощущения от фильма, и он набрасывал музыкальные темы, которые режиссер Сергей Овчаров затем расставлял самостоятельно. А финальная тема к фильму была придумана прямо в студии».
После выхода фильма «Оно» Овчаров откровенно заявил в одном из интервью: «Сергей Курёхин — это тайна, и те, кто говорят, что они его знают, заблуждаются. Его эпатаж сродни русскому юродству, когда на кабак крестишься, а на храм плюешь».
В свою очередь, Курёхин как-то признавался:
«Я уже сделал несколько работ, которые нельзя назвать шедеврами. Но я не считаю ошибкой участие в таких фильмах. Человеку, который пишет музыку, невозможно отвечать за конечный результат. Все-таки фильм делает режиссер». Обсуждая с журналистами «Трагедию в стиле рок», Маэстро не ушел в привычную абстракцию, а назвал вещи своими именами. «Я приступил к работе, когда основной материал уже был снят, — вспоминал позднее Капитан. — В итоге фильм чудовищно смонтировали... Я пытался проводить определенные темы, но Савва Кулиш не тот человек. Говорю ему, например, что этой сцене музыка сообщает новое измерение. А он отвечает: “Нет! Не надо этого”».
«У меня до сих пор перед глазами стоит картина, как мы записывали музыку для “Трагедии в стиле рок”, — вспоминает Сергей Летов. — Это была сцена в наркоманском притоне. Постепенно Курёхин вместо обвинительной интонации стал играть более просветленную, психоделически-позитивную мелодию. В фильме надо было наркоманов и эту коммуну обличать, а он всё делал наоборот. И создал такую звуковую ткань, которая сделала это всё с улыбкой сквозь слезы. Во всём вдруг стал видеться высший смысл. И Кулиш именно эту версию зарезал».
Сам Капитан в подобных неоднозначных ситуациях, как правило, пытался отшучиваться: «Когда меня спрашивают, почему я работаю с кинорежиссерами, причем с разными и совсем отличными друг от друга, я всегда говорю о том, что для меня режиссеры — это пациенты, а я — как врач. Потому что желание снимать кино — это явление нездоровое». <...> «У Курёхина было несколько фильмов, в которых уровень музыки оказался несоизмеримо выше уровня изображения», — считает Сергей Дебижев. — Капитан никогда не шел проторенным путем и точно понимал, когда музыка должна идти вразрез с изображением, а когда подчеркивать его. Это большое искусство и особое чутье, которым не может не обладать настоящий композитор. В обычном кинематографе оно не приветствуется».
В книге «Курёхин. Шкипер о Капитане» Александр Кан пишет:
«К работе в кино Курёхин подходил, на мой взгляд, совершенно неразборчиво, хватался буквально за всё, что предлагали, и результаты поэтому получались столь разными по качеству и по уровню. Разумеется, чаще всего это зависело от режиссера. В редчайших случаях, как это было отчасти в “Господине оформителе” и в особенности в дебижевских фильмах — “Два капитана II” и уж тем более в специально “подогнанном” под Курёхина “Комплексе невменяемости”, — ему удавалось оказать решающее воздействие на саму художественную ткань»
«...Для меня режиссеры — эго-пациенты, а я — как врач. Потому что желание снимать кино — это явление нездоровое» <...>
<...> Напомним, что в кинокартине «Комплекс невменяемости» зрители увидели Курёхина в роли безумного профессора Гендельбаха — с сумасшедшим монологом о микрофазии, по сути являвшимся продолжением псевдонаучных телег про Ленина. По воспоминаниям актеров и музыкантов, Капитан делал все это легко и весело, заражая своим игривым настроением всю съемочную бригаду.
«Мы у Курёхина записывали музыку без малейшей серьезности, — говорит Слава Курашов. — Я помню, как Капитан просто и доходчиво объяснял партитуру Костюшкину: “Миша! Музыка никому здесь нах*й не нужна! Мне нужен воздух! Смотри, здесь играем так: слоны, но без секса”. И все музыканты Сергея Анатольевича прекрасно понимали».
<...> «Курёхин не любил писать нам ноты, — вспоминает контрабасист Владимир Волков. — Он всегда напевал мелодию или наигрывал ее на рояле».
Познакомившись в студии Ленфильма с легендарным композитором Олегом Николаевичем Каравайчуком, Курёхин мог часами рассуждать с ним об искусстве, доводя до ярости режиссеров, ожидавших завершения этих философских бесед.
Периодически Капитан приглашал Каравайчука выступить в «расширенном» составе «Поп-механики» — в частности, немного поиграть на рояле, по которому ползают голодные леопарды.
Олег Николаевич с видимым удовольствием соглашался, но в последний момент ехать на концерты отказывался. Делал он это поистине виртуозно: один раз сказал, что у него горло покрывается перламутром, в другой раз заявил, что с него начинает сыпаться рыбья чешуя, а в третий придумал что-то еще. Курёхин не обижался и на одном из альбомов поблагодарил Каравайчука за «ночные разговоры о Моцарте».
И это была всего лишь одна из множества тем, на которые эти два эксцентрика могли общаться...
В середине 1990-х для многих экспертов стала откровением музыка Курёхина к таким кинофильмам, как «Замок» Алексея Балабанова, «Научная секция пилотов» Андрея И, «Три сестры» Сергея Соловьева. К примеру, в картине, снятой Соловьевым по мотивам чеховских произведений, Капитан взял курс на классику. Он разродился целой россыпью вальсов и процитировал, в частности, фрагменты оперы Гаэтано Доницетти.
«Природная чистота культурного поля Курёхина совершенно уникальна, и он доказал это мне довольно странным путем, — вспоминает Соловьев. — Когда я делал “Три сестры”, то в черновой монтаж поставил много замечательных музыкальных фрагментов — из квартета Шостаковича, из Баха, из какого-то современного немецкого модерниста. Мне не хватало лишь маленького кусочка вальсика в сцене, где на святки приезжают ряженые. Найти что-либо подходящее никак не удавалось, и я попросил Сережу написать этот кусочек вальсика, дурацкого, циничного, вполне пригодного для его “Поп-механики”.
Посмотрев картину, Курёхин сказал: “Музыку вы подобрали замечательную, но коллаж из нее ужасающе груб, даже топорен. Давайте я вам попробую сделать всё то же, только приведенное к некоторому единству”.
И он написал всю замечательно-прекрасную музыку к моим “Трем сестрам”. В его музыке оказалось именно то, что по сути и звучанию мне было нужно, но написана она была уже с учетом видения живой картины. Фантастическая культурная, техническая оснащенность! Особенно остро я мог это почувствовать во время записи».
<...> В заключение отметим, что единственной киноработой Капитана в 1990-х, за которую он получил награду, оказался фильм Дмитрия Месхиева «Над темной водой».
Говорят, что в день вручения премии «Большое зеленое яблоко» у Сергея Анатольевича было скептическое настроение. И когда журналисты задали ему вопрос о творческих планах, он с максимальной серьезностью ответил, что хотел бы поработать с Федерико Феллини. Подозреваю, что в этот момент мнение великого итальянского режиссера волновало Капитана в самую последнюю очередь.
Александр Кушнир.:«Сергей Курехин. Безумная механика русского рока»