Таймлайн
Выберите год или временной промежуток, чтобы посмотреть все материалы этого периода
1912
1913
1914
1915
1916
1917
1918
1919
1920
1921
1922
1923
1924
1925
1926
1927
1928
1929
1930
1931
1932
1933
1934
1935
1936
1937
1938
1939
1940
1941
1942
1943
1944
1945
1946
1947
1948
1949
1950
1951
1952
1953
1954
1955
1956
1957
1958
1959
1960
1961
1962
1963
1964
1965
1966
1967
1968
1969
1970
1971
1972
1973
1974
1975
1976
1977
1978
1979
1980
1981
1982
1983
1984
1985
1986
1987
1988
1989
1990
1991
1992
1993
1994
1995
1996
1997
1998
1999
2000
2001
2002
2003
2004
2005
2006
2007
2008
2009
2010
2011
2012
2013
2014
2015
2016
2017
2018
2019
2020
2021
2022
2023
2024
Таймлайн
19122024
0 материалов
В мастерской было весело, непринужденно

В молодости я трепетал и напрягался, увидев слово «киносценарий». Жадно читал их в «Искусстве кино», в сборниках, в виде маленьких книжечек. Некоторые вызывали восхищение и зависть. «Жили-были старик со старухой» один из них. 
— Бога нет. — Точно. А закурить есть? Откуда берутся такие реплики? Кто их придумывает? Кто эти Фрид и Дунский? Сценарист, всем известно, столичная профессия. Откуда они, москвичи, знают простых людей, так глубоко и тонко их понимают, сочувствуют им?
— Вы святые?
— Нет, мы из Фирсанова.
Это уже Чехов. Похожая конструкция. И сразу незнакомые Фрид и Дунский стали родными. Вспоминая их, могу опереться всего на несколько встреч, разбросанных в минувших десятилетиях, всегда на людях, для многих из которых они были Юлик и Валерик. Не могу претендовать на такую близость. Просто попробую в светлую память о них вернуться в прошлое, где они, творчески и человечески, занимали особое место. Невольно придется торчать рядом с ними, занимать кадр и даже притязать на крупный план.
Личное знакомство произошло на одном из семинаров. В Болшево или Репино. Эти семинары! Шумные, хмельные сборища, атмосфера братства. Из года в год. Нас, молодых и неопытных, подпускали к старым бизонам. Я был свидетелем таких ассамблей, когда в Болшево собирались сценаристы трех поколений. Для примера: Каплер, Ежов, Шпаликов. Тут завязывались многолетние дружбы и приятельства. Было видно, кто работник, а кто лентяй. Кто пьет, а кто выпивает. Кто храпит, а кто спит, как сурок. Как не пожалеть нынешнюю сценарную молодежь, отлученную от такой роскоши — оплаченный проезд, крыша над головой, еды вдоволь и доброжелательный мастер, готовый прочитать кучу текстов, дать совет, подбодрить и даже протолкнуть твой сценарий в инстанциях.
Однажды приезжаю и узнаю, что записан в мастерскую древнего сценариста еще сталинского помета. Вычеркиваю себя и самовольно записываюсь к Фриду и Дунскому. Прихожу на занятие. Достаю заявку, копаюсь в бумажках. Немного нервничаю. Не случилось бы неловкости. И точно. Застенчиво улыбаясь, Дунский говорит:
— Юра, я что-то не вижу вас в нашем списке.
Быстро догадываюсь, я смухлевал в одном экземпляре, что был на стене, а у него в руках другой.
— Не знаю, Юлий Федорович. Я видел себя у вас. Никуда не пойду. И остался.
Старец, от которого я сбежал, тоже имел свой список, и в нем я не был вычеркнут.
— Вы что это отлыниваете? Я жду вас уже неделю. Строгий взгляд призывает к порядку, дисциплине.
— Извините. Какая-то путаница. Я в другой мастерской. Обошлось без глубоких расследований.
В мастерской Фрида и Дунского было весело, непринужденно. Но критиками они были вовсе не безобидными. Заявка моя не имела успеха. Мягко и тактично я был уличен в неподготовленности замысла. Мне была предписана такая жесткая диета по чтению, добыванию материала, что в конце концов пришлось капитулировать. Урок состоял в том, что замысел может сколь угодно далеко отстоять от твоего опыта переживаний, но не порывать с ним совсем. Самое атлетическое воображение собьется на надуманность, сфальшивит.
К этому времени я уже знал о драматическом жизненном пути моих старших товарищей. Уже не удивлялся разнообразию придуманных ими сюжетов, огромной толпе персонажей. Припоминаю неуклюжие эвфемизмы сочувствующих и симпатизирующих рецензентов, когда им требовалось сообщить биографии знаменитых сценаристов. Выходило так туманно, будто они то ли с неба упали, то ли осваивали Север по комсомольским путевкам.
— После ужина зайди ко мне, — говорит приятель.
— Опять водка?
— Нет. Но не пожалеешь. Своего соседа не зови.
Удаляется для тонких конспиративных действий. Так для узкого круга сервировались выдающиеся рассказчики Фрид и Дунский. Время было суровое.
Их общества искали. Не только потому, что Юлий и Валерий были приветливы и дружелюбны. Думаю, еще и по причине недостатка нашей личной обожженности жизнью, из профессионального любопытства. К ним можно было войти так, как спускаются в золотоносный рудник. Вам представят место действия, характеры, яркую коллизию, убедительные подробности. Сюжет будет мрачным, интонация смешной. Послушаешь и уходишь с ощущением уносимой добычи. При этом испытываешь приподнятое чувство — тебе доверяют.
Сегодня замечательная книга Фрида «58 1/2» общедоступна. В ней можно найти многое из того, что мы когда-то слышали на тайных посиделках. На моей книжной полке она стоит в ряду каторжной литературы. Солженицын, Шаламов, Волков, Гинзбург. В одну из последних встреч спрашиваю:
— Валерий, как же удалось осуществить это предприятие?
— Издатель сказал, нужна сумма. Назвал. Я крякнул. Значительная. Прикинул, придется обратиться примерно к пятнадцати приятелям. Вы не поверите, уже на шестом я ее собрал.
— Долги вернули?
— Вернул.
Дружеское окружение Дунского и Фрида вызывает зависть. Цвет поколения. Высочайший духовный, интеллектуальный уровень. Сужу по тому, что мне щедро перепало от их друзей. Из Нижнего Новгорода пришла книжка о М. Л. Левине, физике и литераторе, авторе уникальных воспоминаний о Сахарове «Прогулки с Пушкиным». Из Москвы — том мемуаров об академике М. А. Леонтовиче. Потрясающее чтение.
Меня всегда занимало, как технически осуществляется соавторство.
Случай Дунского и Фрида вообще какой-то особый. Похоже, по всем жизненным показаниям они были обречены на соавторство. Дружны чуть ли не с детства. Срок получили по одному делу. Отсиживали его на соседних нарах. На поселении — в одной избе. На воле снова рядом, через лестничную площадку. Удивительная слиянность.
В том же Болшево вижу Дунского за бильярдом. Фрида нет. Вдруг возникает в дверях. Постоял и смылся. Будто хотел убедиться — ты здесь? Все в порядке? Ловлю себя на литературщине. Но не на пустом месте. Легко представляю их в крутой лагерной ситуации. Спина к спине. Друг за друга перегрызут глотку. Любому. И это деликатнейшие, по-старинному церемонные Юлий и Валерий. И еще хочу слитературничать. В попытке найти их внешнюю разность, ведь они не были близнецами. Юлий всегда представлялся мне собравшимся в филармонию. Тогда как Валерий — на футбол. Интроверт и экстраверт. Всем, кому повезло, помнят их незабываемый концертный номер «Лучший из них». Фрид читает, Дунский комментирует. Не могу представить, чтобы наоборот. Первый сочно, смачно разрушает всяческие табу. Второй восстанавливает через стыдливость. В итоге — потрясающий лиризм.
Что это было? Байки, анекдоты, песни, эпиграммы того времени? Общий друг Юлия и Валерия доктор наук М. А. Миллер нашел замечательное определение. Это была форма современного домашнего музицирования. На кухню рояль не вкатишь. Да и не умеем мы на роялях.
А что же с соавторством?
Помню, расспрашивал Валерия в поезде, на пути из Санта-Барбары в Сан-Франциско. Наша группа была в гостях у американских сценаристов. Отвечал скупо. Может, я неудачно, не вовремя подсел.
— Юлик за машинкой. Я поблизости.
— Что же, разыгрывали роли?
— И так бывало.
— Но как синхронизируется воображение? Вас же двое.
— Похоже на волейбол. Мяч должен быть в воздухе. Юлик был силен. У меня воображение бедное.
Самое главное отдал покойному другу.
В том же путешествии по Америке случился эпизод, крепко мне запомнившийся. В какой-то момент нашу группу разделили. Одни отправились в Сиэтл, другие в Оклахому. Снова все собрались в Вашингтоне. Не виделись какую-нибудь неделю. Но как мы кинулись друг к другу! Немедленно организовали вечеринку. И, конечно, Валерий стал ее главной фигурой. Это был наш последний семинар на болшевский манер. Выпивка, скромная закуска на газетке, кипятильник. И даже нашлось кому сыграть грустную роль неприглашенного. Чувствовалось, больше не соберемся. Так и вышло.
Последняя встреча с Валерием ознаменовалась событием, глубоко тронувшим меня. Мы были немного утомлены заседанием жюри и двинулись пропустить по рюмке. Главную премию поделили талантливые сценарии. Оба отличались нескрываемым, влюбленным цитированием. Один — наш маленький «M. A. S. H.», другой — наш маленький «Амаркорд».
— Здорово пишут эти ребята.
— Что ж вы им только по «шестерке» поставили? — укорил Валерий.
— Чтобы получить «семерку», надо было написать «Хрусталев, машину!». Мы зашли в забегаловку «Козья ножка». Валерий платил. Мягко, но властно настоял на этом. На закуску попросил два ломтя черного хлеба. Сели.
— Юра, не пора ли нам перейти на «ты»? Если вы не возражаете.
— Спасибо, Валерий. За тебя.
— Повторим?
— По слезочке, как говорят в моей деревне.
Прощаясь, обнялись. Юлик и Валерик. Нежные суффиксы. В нашем сообществе они принадлежат только им двоим. Никому больше.

Клепиков Ю. Лучшие из нас // Искусство кино. 1999. № 2. С. 49-51.

Поделиться

К сожалению, браузер, которым вы пользуйтесь, устарел и не позволяет корректно отображать сайт. Пожалуйста, установите любой из современных браузеров, например:

Google Chrome Firefox Opera