Хочу рассказать о нашем с Юлием Дунским учителе. Мне шестьдесят пять лет, уже давно и нас кое-кто называет учителями, а я до сих пор, по-ученически робея, несу законченную работу на суд Леониду Захаровичу Траубергу. И он — как всегда, доброжелательный, как всегда, ироничный и беспощадный — выносит свой приговор. Так было и сорок пять лет назад, когда второй курс сценарного факультета эвакуированного в Алма-Ату ВГИКа сам себе (демократизм военной поры!) выбрал в мастера не кого-то из знаменитых в те годы сценаристов, а режиссера Трауберга.
О нем и о его брате Илье говорили: в кино есть два Трауберга, один талантливый, другой красивый. Это несправедливо: красивый, Илья, был тоже талантливым режиссером. Но с ним мы, второкурсники-сценаристы, не были знакомы. А Леонида Трауберга знали — по фильмам — очень хорошо. Поэтому и просили, чтоб он «пришел володеть и княжить нами».
Он удивился, но дал согласие. Каким он запомнился с первой встречи? Сдержанным, неулыбчивым, ироничным. Но ирония его — это мы поняли сразу — не обидна, направлена в равной мере и на собеседника, и на себя. (Правда, не всегда: когда недавно кто-то из секретарей Союза кинематографистов высказался в том смысле, что, мол, надо бы для вас, Леонид Захарович, выхлопотать звание — столько лет всего лишь «заслуженный деятель искусств»! — Трауберг решительно запротестовал. Сказал: лучше умереть в том же звании, что Эйзенштейн, чем быть «народным», как... и назвал уже не помню чью фамилию).
Я пишу не биографический очерк и уж никак не искусствоведческое эссе. Это просто личные, пристрастные заметки человека, который вот уже сорок пять лет при каждом удобном случае хвастливо объявляет: а мы с Дунским выученики Трауберга!.. Впрочем, этим могут похвастаться — и хвастаются — многие.
Что касается трауберговской «жизни в искусстве», то о ней написано немало; да и легенд, устных преданий более чем достаточно. Лучше всех — вскользь, без нажима, но точнее и веселей, чем кто-нибудь, рассказал о жизни и работе он сам в некоторых из своих книжек.
Пути человеческие неисповедимы. В 1920 году знаменитый — уже тогда знаменитый — Марджанов — Марджанишвили задумал создать в послевоенном Питере свой театр и студию. Туда пришли и там познакомились два вчерашних гимназиста Гриша Козинцев и Леня Трауберг. Одному было шестнадцать, второму девятнадцать лет. О кино в то время никто из них не думал; но и в подмастерьях у Константина Марджанова они не задержались. С юношеской дерзостью (сам-то Трауберг говорит: с мальчишеским нахальством) провозгласили себя сторонниками эксцентризма — «измы» были тогда в моде — и организовали собственную студию, назвав ее, тоже в духе времени, фабрикой — ФЭКС. Эта вошедшая в историю аббревиатура первоначально расшифровывалась, как «Фабрика эксцентризма». Потом студия стала «Фабрикой эксцентрического киноактера ».
Что-то было в этих очень молодых людях такое, что к ним сразу потянулись другие — тоже молодые и тоже талантливые. Продукцией «фабрики» стали странные, пожалуй, даже провокационные, вызывающие спор спектакли — «Женитьба» и «Внешторг на Эйфелевой башне».
Споры давно умолкли, спектакли давно сошли со сцены, но на всю жизнь остались в искусстве их участники: Сергей Герасимов, Алексей Каплер, писатель Федор Кнорре...
Прошло не так уж много времени, и «фэксам» стало тесно в театре, их приманило кино. В 1924 году, не имея ни денег, ни знаний, ни опыта, они каким-то чудом уговорили ленинградскую кинофабрику, будущий «Ленфильм», доверить им съемку картины по собственному сценарию под воинственным названием «Октябрина, гроза старого быта». И вскоре на экран вышли «Похождения Октябрины». Траубергу было тогда двадцать два, Козинцеву девятнадцать. (Заметим в скобках, что в наши дни режиссеры, случается, ходят в дебютантах лет до сорока. Кому укор: режиссерам или их опекунам?)
Фильм этот не принес его создателям славы — разве только скандальную. Кинокритики и в те времена не очень готовы были к дерзким новациям. Впрочем, по словам Леонида Захаровича, особыми художественными достоинствами «Октябрина» не блистала. Сейчас об этом судить трудно: не сохранилось ни одной копии. Утеряны. А жаль! Лучшие фильмотеки мира предлагают очень солидное вознаграждение нашедшему этот черно-белый первый автограф классиков мирового кино — Козинцева и Трауберга.
(Сопродюсером «Похождений Октябрины» можно считать безвестного шофера Ефима с биржи автоизвозчиков: он бесплатно, из чистого интереса к искусству, возил съемочную группу по городу.)
Затем «фэксы» поставили — и снова не снискали лавров — «Мишки против Юденича».
Все-таки что-то в их ранних опытах обратило на себя внимание людей умных и прозорливых. Адриан Пиотровский, будущий легендарный редактор «Ленфильма», доверил им свой сценарий «Моряк с «Авроры», и в 1926 году вышел фильм под названием «Чертово колесо». На съемках этой картины впервые взял в руки кинокамеру молодой фотограф Андрей Москвин, ставший единомышленником и верным союзником «фэксов», — а кроме того, одним из лучших операторов советского кинематографа.
В том же году, в рекордный даже для тех стремительных лет срок — за два месяца — «фэксы» сняли «Шинель» по сценарию Юрия Тынянова. Тынянов же был одним из авторов сценария «С. В. Д.». Именно с этого фильма о декабристах начинается эра зрительского успеха и благосклонности рецензентов.
К этому времени на «Фабрику эксцентрического киноактера» пришло мощное пополнение: Олег Жаков, Янина Жеймо, Надежда Кошеверова, Елена Кузьмина, Петр Соболевский, Андрей Костричкин...
Вышли на экран «Новый Вавилон», «Одна» и, наконец, блистательная трилогия о Максиме. Трилогию видели все, и написаны о ней тома. В Ленинграде, на Выборгской стороне есть даже кинотеатр «Максим». (Будем считать его тезкой не того знаменитого кабаре, а не менее знаменитого пулемета, воевавшего и в гражданскую, и в Великую Отечественную.)
Отважный и веселый, умный и простой, большевик Максим сразу стал любимцем кинозрителей. Как мы обрадовались тогда, в 1937-м, узнав, что у «Юности» будет продолжение — «Возвращение Максима». С такой же радостью встретили «Выборгскую сторону». Расставаться с Максимом не хотелось — и вот (случай, по-моему, беспрецедентный) слегка постаревший большевик Максим со своей песенкой про шар голубой появился в одном из эпизодов фильма, поставленного другим режиссером, — в «Великом гражданине» Эрмлера.
Кому же выпала удача сыграть в трилогии заглавную роль?
Оказывается, старая любовь — эксцентризм — не заржавела. И молодые, но уже маститые Козинцев и Трауберг доверили роль Максима Борису Чиркову — «Паташону» из танцевального эстрадного номера. Кто еще пошел бы на этот рискованный эксперимент?!.. Но риск, как мы знаем, окупился с такой лихвой, что вскоре и «Пата» из того же номера, молодого Николая Черкасова, режиссеры другого содружества — А. Зархи и И. Хейфиц — пригласили на роль старого ученого в «Депутате Балтики». И снова — фантастический успех!
Здесь хочется сказать вот о чем. В последние годы вошел в кинематографический лексикон термин «трагикомедия». Так стали называть любой фильм, в котором смешное соседствует с драмой. Но ведь все это было уже и в трилогии о Максиме. Только называлось не трагикомедией, а просто жизнью...
Теперь о режиссерских содружествах. Казалось, что Григорий Козинцев и Леонид Трауберг нераздельны и неразлучны, как... ну, как Ильф и Петров. Но жизнь — не только смерть — разбивает иногда самые крепкие творческие союзы.
В сороковых годах расстались, начали работать порознь и Козинцев с Траубергом — один в Ленинграде, другой в Москве.
Недоброжелатели с понимающей улыбкой говорили друг другу: вот теперь ясно, кто есть кто, — ясно, кто в этой паре играл первую скрипку. Но те, кто умнее, знают: литературное и режиссерское содружество — не дуэт двух одинаковых инструментов. Каждый из участников вносит свое, один дополняет другого.
Осмелюсь выразить убеждение, что, расставшись, оба — и Козинцев, и Трауберг — остались в проигрыше. Вот в картинах Козинцева, при всех их превосходных достоинствах, вы не найдете того юмора, той озорной лихости, которыми светились совместные работы бывших «фэксов», отличаясь от всех других — даже очень хороших — фильмов.
Да, эти два художника были очень разными людьми с разными вкусами и пристрастиями. К примеру, Григорий Михайлович на протяжении многих лет глубоко и заинтересованно исследовал творчество Шекспира. А литературные увлечения Леонида Захаровича были куда менее академичными: еще в тридцатые годы он собрал многоязычную, может быть, самую богатую в стране библиотеку детективной и приключенческой литературы. (Кстати, главным его конкурентом в этой сфере знания был Сергей Эйзенштейн.)
Неакадемичны были и педагогические приемы Трауберга. На занятиях своей мастерской он для нас, вгиковцев, читал или пересказывал никому тогда не ведомых авторов «легкого» жанра. На конкретных примерах он показывал слушателям, как трудно дается эта легкость, прививал уважение к непочтенным родам литературы, учил выдумке, уменью строить динамичный и увлекательный сюжет — словом, обучал мастерству. (Или скажем так: ремеслу. Потому что мастерами стать суждено не всем.)
Давно уже нет той уникальной библиотеки — в трудное время пришлось снести к букинистам, — но в поразительно свежей памяти восьмидесятипятилетнего мастера хранятся, как в запасниках музея, детали, сюжеты, приемы его любимых авторов. И в эти запасники вход свободный — для всех.
Мы с Юлием Дунским, например, заглядывали туда очень часто.
Как и в молодые годы, Трауберг неутомим и легок на подъем. Не так давно во Франции, Англии, Голландии, Бельгии, Италии и США прошли просмотры «Нового Вавилона» с музыкой Дмитрия Шостаковича, написанной специально для фильма. Музыка звучала в исполнении лучших европейских оркестров. Десятки восторженных рецензий, портреты Леонида Трауберга на полстраницы: западные любители кино пожелали увидеть не только старый фильм о Парижской Коммуне, но и одного из его создателей; захотели услышать рассказы последнего из могикан о золотом веке советского немого кино. А рассказывает Трауберг замечательно, в этом смогли теперь убедиться и в Лондоне, и в Брюсселе, и в Амстердаме...
Чувствую, что, дочитав до этого места, скептик усмехнется: подумаешь, «легок на подъем»! Да ради такого маршрута каждый бы!.. Вот если бы Ташкент, Баку, Одесса...
К сожалению, ни в одном из этих прекрасных городов такого просмотра-концерта не устраивали. Может быть, нашим оркестрам не под силу партитура Шостаковича? Скорее, нашим Домам кино не под силу сколько-нибудь нестандартное «мероприятие».
Но это так, к слову...
Единственное, на что жалуется Леонид Захарович, это глаза. Уже и читает он, ползая увеличительным стеклом по строчкам. Вообще меньше стал читать. А писать — больше и лучше. Доказательством служат его последние отличные книги о Д. У. Гриффите, о комиках немого кино. Впрочем, почему последние? В издательстве «Искусство» уже лежат новые рукописи, и в них — та же веселая энергия, та же не похожая ни на чью другую увлеченная и взволнованная авторская речь.
Маленькая фабрика эксцентризма в действии!
Фрид В. Учитель // Искусство кино. 1987. № 1.