Таймлайн
Выберите год или временной промежуток, чтобы посмотреть все материалы этого периода
1912
1913
1914
1915
1916
1917
1918
1919
1920
1921
1922
1923
1924
1925
1926
1927
1928
1929
1930
1931
1932
1933
1934
1935
1936
1937
1938
1939
1940
1941
1942
1943
1944
1945
1946
1947
1948
1949
1950
1951
1952
1953
1954
1955
1956
1957
1958
1959
1960
1961
1962
1963
1964
1965
1966
1967
1968
1969
1970
1971
1972
1973
1974
1975
1976
1977
1978
1979
1980
1981
1982
1983
1984
1985
1986
1987
1988
1989
1990
1991
1992
1993
1994
1995
1996
1997
1998
1999
2000
2001
2002
2003
2004
2005
2006
2007
2008
2009
2010
2011
2012
2013
2014
2015
2016
2017
2018
2019
2020
2021
2022
2023
2024
Таймлайн
19122024
0 материалов
Там творятся чудеса

С того дня как меня, двухмесячного, привезли из Томска в Москву (1922) и до ареста (1944) я жил в Столешниковом переулке, дом 11. Но половину времени в раннем детстве я проводил на Тверском бульваре у деда — ему меня подкидывали работающие родители.
Деда, Петра Матвеевича Высоцкого, дворовые ребята прозвали Дядя Пуд. Как я потом узнал, это был псевдоним знаменитого в царские времена циркового борца. Дед в царские времена в цирках не боролся, хотя по габаритам подошел бы. Он был купцом первой гильдии, а теперь остался не у дел. Сидел у окна своей большой полуподвальной квартиры, кормил леденцами, ссорил и мирил ребятишек, которые слетались к его окну, как воробьи.
Но главной его радостью были дни, когда во двор заглядывал старьевщик.
Старьевщики — почему-то всегда татары — ходили по дворам с мешком за плечами и призывно выпевали: «Старье бере-е-ем! Покупаи-и-им!»
Услышав эти позывные, дед вскидывался, как боевой конь при звуках трубы:
— Эй, князь! Иди сюда! Старьевщик — по-уличному «шурум-бурум» — трусцой подбегал к окну, опускался на корточки. Купец первой гильдии выгребал из углов всякую рвань — старые костюмы, юбки, рубахи. Покупатель разглядывал на свет каждую вещь и назначал свою цену.
— Что?! — свирепо кричал дед. — Пошел! Пошел отсюда, разбойник! Бандит!
Старьевщик не обижался: ругань входила в правила игры.
— Зачем так говоришь? Я сказал свою цену, ты скажи свою.
И начинался безобразный торг. Я сгорал от стыда, а оба негоцианта, родственные души, получали от этой процедуры одинаковое удовольствие. В конце концов они сходились в цене, с размаху хлопали по рукам, татарин запихивал купленный хлам в свой мешок, а дед совал в карман жилетки выручку — копейки, конечно. Но ему, как принято писать в спортивных отчетах, важна была не победа, а участие. Участники торга расставались, довольные друг другом, а нам с Гошкой — моим двоюродным братом, чьи родители жили в той же квартире, — перепадала мелочишка на билет в кино.
Дом деда находился в окружении множества кинотеатров, из которых в живых остался только один — «Унион» у Никитских ворот (теперь он именуется Кинотеатром повторного фильма). А были еще:
1. «Великий немой» — напротив памятника Пушкину (который стоял тогда в начале Тверского бульвара). Потом «Немой» заговорил и стал кинотеатром «Новости дня», а позже был снесен с лица земли вместе со всем кварталом.
2. «Палас» — там, где теперь «Макдоналдс». Какое-то время он побыл Кинотеатром историко-революционного фильма, но перед войной этот дом тоже снесли.
3. «Центральный» — напротив «Паласа», через дорогу — раньше назывался «Ша нуар», «Черная кошка»; но остряки переводили это как «Молчи, брюнет!». «Центральный» пошел на слом, когда стали строить новое здание «Известий».
4. «Арс» тверской (в отличие от «Арса» арбатского) — там, где теперь Театр имени Станиславского... Или он был за углом, где ТЮЗ? Не скажу точно. Главное, его уже давно нет.
5. «Малая Дмитровка» — естественно, на Малой Дмитровке, улице Чехова. После он назывался не то «Рот-фронт», не то «Юнг-штурм». Перед войной здание отдали ТРАМу — Театру рабочей молодежи, будущему «Ленкому».
6. «Колосс», который мы упорно называли «Колос» (забавно, что старые москвичи и сейчас говорят «Форум», а не «Форум»).
«Колосс» был на Никитской, где Большой зал Консерватории.
7. «Горн» — с чучелом лося в фойе. Этот, можно сказать, уцелел: там теперь «Дом Ханжонкова» (а он и был Домом Ханжонкова до того, как стать «Межрабпомом», а потом «Горном», а потом кинотеатром «Москва»).
В другом конце нашей законной территории, куда нас пускали одних, без взрослых, располагались еще два: уцелевший «Метрополь» и покойный «Восток-кино», переделанный было в «Стереокинотеатр» и погибший вместе с «Гранд-отелем» при расширении гостиницы «Москва».
Но не надо думать, что мы только тем и занимались, что бегали из одной киношки в другую: хоть билеты и недорого стоили, не хватило бы денег.
На Тверском бульваре, на том пятачке, где недавно поставили рукотворного Есенина, устраивались чуть не каждый день бесплатные спектакли — во всяком случае, с нас, малолеток, взять было нечего. Приходили туда цыгане с медведем, который, поднявшись на дыбы, неуклюже топтался на месте — «плясал барыню», приходил шарманщик с попугаем; а интересней всех были китайцы-фокусники.
В 20-е и начале 30-х китайцев в Москве проживало много. Мужчины ходили с длинными косами, а женщины — на специально изуродованных крошечных ножках, этаких копытцах. (Почему-то считалось, что если сказать китайцу «Ходя, соли надо?», он очень рассердится. Самые храбрые из нас проделывали эксперимент: выкрикивали издали непонятную дразнилку и убегали, не дождавшись реакции.)
Появившегося на бульваре фокусника сразу обступала толпа любопытных. А он раскручивал над головой гирьку, помалу отпуская шнурок, и приговаривал:
— Шиле клуга! Шиле клуга!
Когда круг становился достаточно широк, начинались фокусы, не очень замысловатые, с проволочными кольцами, которые то исчезали, то снова появлялись ниоткуда.
Иногда фокусник нарочно давал поймать себя на жульничестве — скажем, прятал исчезнувшее кольцо за спиной, чтобы половина зрителей его видела. А вот живая змея, которую китаец запускал в ноздрю таким манером, что через минуту змеиная голова появлялась у него изо рта, — это, по-моему, было без обмана.
Еще китайцы торговали игрушками — разноцветными сотами из полупрозрачной хрусткой бумаги. Орудуя приклеенными с двух сторон палочками, можно было составлять из этих воздушных конструкций самые причудливые фигуры.
Потом «ходи» исчезли. Не то их выслали на Дальний Восток, не то пересажали. Закрылись и знаменитые китайские прачечные. Но это случилось уже в 30-х годах, когда — в самый разгар шпиономании — родился анекдот: клиент в китайской прачечной скандалит: «Плохо постирали белье!» А китаец гордо отвечает: «Я не пласика, я сапиона».
Прекратились и представления фокусников на бульваре. Но к нашим услугам оставалось кино. Став к этому времени старше и бессовестнее, мы с Гошкой не брезговали в поисках мелочи пошарить по карманам шуб и пальто, висевших дома на вешалке: что-нибудь обязательно выуживали и шли в «Великий немой» или «Палас».
Мы очень увлекались американскими приключенческими фильмами: «Долина горящих скал», «Клеймо буква Б», «Контрабандисты из Чили», «Робин Гуд». Кто в них играл, кто их ставил, нас не интересовало.
Другое дело комедии. Тут зрители шли смотреть на любимых артистов. Странно, но в детстве я не видел ни одной картины с участием Чаплина. А с Монти Бенксом видел, с Бастером Китоном — по-тогдашнему Бестером Кейтоном — видел («Три эпохи»), с Гарольдом Ллойдом видел («Бабушкин внучек», «Женобоязнь» — так они назывались в нашем прокате, а как правильно — не знаю).
Гарольда Ллойда дворовые ребята по невежеству звали Гарилойдом, путая с персонажами популярного в то время научно-фантастического романа «Остров гориллодов».
Но особенно нравились нам комедии с Патом и Паташоном. Не было двора, где пацан-коротышка не получил бы кличку Паташонок, а его длинный приятель — Пат.
Должен сказать, что со всей упомянутой выше компанией успешно конкурировали свои родные — Игорь Ильинский и Анатолий Кторов. «Кукла с миллионами», «Процесс о трех миллионах», «Закройщик из Торжка», а чуть позже — замечательный «Праздник святого Йоргена».
А самой первой картиной, которую я посмотрел в «Великом немом», была отечественная мелодрама с малопонятным названием «Саламандра». Потом уже, взрослым, я узнал, что ставил ее Г. Рошаль. И даже похвастался в разговоре с Григорием Львовичем: вот, мол, первым в моей жизни фильмом была ваша «Саламандра»; ничего не помню, кроме одного кадра: всадница в длинном белом платье спешивается у крыльца богатой усадьбы.
— Приятно слышать, — сказал Рошаль. — Но такого там не было. Ни всадницы, ни белого платья.
Но я точно помню: было! Ну, может быть, в какой-то другой картине...
Начиналась эра звукового кино. В «Колоссе» мы с Гошкой смотрели «Путевку в жизнь». О всенародном успехе этой картины лучше газетных рецензий говорят частушки, которые распевали в московских дворах:

Мустафа дорогу строил, 
А Жиган по ней ходил. 
Мустафа по ней поехал, 
А Жиган его убил. 

И другая, менее приличная:

Мы «Путевку в жизнь» смотрели, 
Там творятся чудеса: 
Мустафа у Кольки-Свиста 
Рвет на жопе волоса. 

Если не ошибаюсь, в песенном фольклоре еще только одна картина была увековечена — «Тарзан». Но это было гораздо позже, уже после войны.
А про последние довоенные годы рассказывать не буду: про них многие помнят и расскажут лучше меня.
Скажу только, что по многу раз смотрел «Веселых ребят» и «Цирк»; «Цирк», по-моему, раз десять. Раза два-три видел и «Чапаева». Уже тогда читал про пацана, который ходил на каждый сеанс в надежде, что Василий Иванович все-таки не утонет, доплывет. Сам я таких оптимистичных зрителей не встречал. Наверно, легенда. Но красивая. Se non e vero, ben travato — если и неправда, то хорошо придумано.

Фрид В. Кинотеатр моего детства // Искусство кино. 1997. № 8.

Поделиться

К сожалению, браузер, которым вы пользуйтесь, устарел и не позволяет корректно отображать сайт. Пожалуйста, установите любой из современных браузеров, например:

Google Chrome Firefox Opera