Лет десять назад, когда был еще жив Юлий Дунский, привиделась мне однажды такая картина... Будто действующие лица все тридцати фильмов, поставленным по сценариям Фрида и Дунского, сошли с экрана и окружили бурлящими толпами тех, кто вызвал их к жизни. Кто только не собрался вокруг Фрида и Дунского! И отдельные киногерои, и дружные коллективы шахтеров Заполярья их фильма «Случай на шахте 8», «Жили-были старик со старухой», и молодежная бригада с часового завода из «Семи нянек», и части Красной Армии, штурмовавшие Перекоп в картине «Служили два товарища», команда бронепоезда «Красный варяг» и Пролетарский Беспощадный полк из «Красной площади». Эскадроны конников, фронтовики, военачальники из фильмов «Я, Шаповалов Т. П.» и «Высокое звание». Жители глухих сел и пилоты гражданской авиации из картины «Экипаж», скромные труженики и изобретатели, артисты и комиссары, интербригадовцы и боярышни петровских времен...
Как много их оказалось — столь непохожих, столь разных: тихих и неистовых, наивных и яростных, чистых и грешных, странных и бесшабашных, вдумчивых и веселых.
А еще тогда я живо представил, как вели бы себя в этой причудливой ситуации те двое, которые силой своего воображения сумели населить экранный мир сотнями узнаваемых людей, современников и героев минувших времен.
Они, конечно же, смущенно бы улыбались, глядя на этот необыкновенный парад персонажей.
Улыбались бы, словно извиняясь за то, что породили этакую вот уймищу народу. Нет, даже при самом буйном воображении невозможно было представить Фрида и Дунского принимающими с важностью парад своих персонажей. Так что Юлия я вообразил в его неизменной позе — со слегка склоненной к плечу головой. Впечатление такое, будто он постоянно чутко к чему-то прислушивается. Он всегда был словно бы в ожидании хороших вестей.
А у Валерия другой привычный жест. Он тщательно и вдумчиво протирает очки. И вдруг останавливается. Какая-то умная мысль пришла к нему в этот момент.
<...>
В одном из интервью Думский и Фрид сказали:
— Наш герой, как правило. — человек мягкий. Но обстоятельства заставляют его быть сильным.
— Для нас обязательно подвергать героя испытаниям. Каковы резервы этого характера, как они проявляются, как герой использует свои душевные качества — вот что мы обязаны показать... Есть такие испытания в лаборатории, когда материал пробуют на прочность: на разрыв, на излом, на сжатие, на скручивание. То же самое проделывает жизнь с нашим героем, чтобы зритель мог понять — сломается этот характер или устоит. Или согнется, но потом распрямится.
Драматурги ведут эту речь о выдуманных героях. А мне-то видятся они сами на разных этапах жизни, в которой, как говорится, всего хватало.
На каторге им довелось быть и лесорубами, и сплавщиками, и землекопами" и шахтерами.
Поначалу эта парочка «бледнолицых» вызывала у зэков что-то вроде сожаления. Сплав требовал бешеного ритма, профессиональной сноровки, да и смелости.
В могучую реку с высокого обрыва скатывали бревна. С грохотом они устремлялись вниз, подпрыгивая и кувыркаясь. Раздавался предупреждающий крик бригадира:
— Бойся!
Два юных москвича катали по слегам бревна, грузили лес в вагонетки. Болели мускулы, ныл позвоночник, едкий пот заливал лицо и спину. Но стоило приостановиться, как тут же коченело тело от порывов студеного ветра.
Поздним вечером — возвращение в зону по лежням через болото. Бригада ходила в темноте гуськом, чтобы не сбиться с дороги и не свалиться. Для страховки каждому надо было класть руку на плечо впереди идущего. И на твоем плече лежала ладонь следующего за тобой человека. И этот, казалось бы, совсем простой жест взаимной поддержки приобрел для Фрида и Дунского немалое значение. Так начиналось постижение людских характеров, проникновение в подлинную их суть. И еще дорожили Валерий и Юлий теми минутами, когда зэки собирались в холодную пору у костра, устраивали решетку из кругляка. «Ташкент» буйно выбрасывал искры. Но не только за краткий миг тепла и отдыха благодарны были Дунский и Фрид этим кострам. Здесь, у огня, тесно прижавшиеся друг к другу люди словно бы оттаивали душой, начинали раскрываться.
Многое довелось освоить парням во время работы в лагерях ГУЛАГа. Они заготавливали топливо для газогенераторных установок — были «чуркачами» и «газачами». Они трудились на стройке, рыли лопатами котлованы, вбивали в мерзлый грунт сваи.
Им довелось узнать разных людей. Сталкивались с несправедливостью, жестокосердием, терпели незаслуженные обиды и оскорбления. Но это была закалка души и тела. И когда Валерий с Юлием попали на угольную шахту, они уже не чувствовали себя растерянными слабаками и неумехами, чужими в коллективе. Они постигли систему отношений, столь отличную от той, к которой приучены были с детства. Пришла уверенность в общении с людьми. А поскольку лодырями ребята никогда не были, то работа пошла ритмично. Шахта, правда, была не из комфортабельных. Крутопадающие стволы, узкие пласты, мокрядь, скользкие лавы. Валерий и Юлий прошли через все виды работ, имели дело с породой, конвейером, вентилятором. Валерий даже стал машинистом.
Конечно, было непросто. Но именно отсюда, из шахты ведут свое начало образы прочных и основательных людей во многих фильмах Фрида и Дунского. Именно работа на шахте послужила толчком и основой для создания самого первого их сценария — «Случай на шахте 8».
Годы спустя они приехали в Инту с готовым фильмом, и показали его шахтерам. Оба сценариста стали почетными гостями Инты во время празднования десятилетия города. На торжественном вечере был вручен памятный дар — шахтерская лампа.
...Дунский и Фрид получили впоследствии немало наград и призов. Но предметом особой гордости всегда являлась для них эта лампа, которую преподнесли им шахтеры Инты в знак трудового братства и признательности за правдивое отображение действительности.
Впоследствии сами драматурги скажут об этом первом своем фильме:
— Виденное и пережитое нами мы попытались перенести на экран. Первую нашу работу мы писали по свежим следам событий: только что прошел XX съезд КПСС, только что были восстановлены ленинские нормы общественной жизни. О том, как демократизировалось общественное сознание, и был написан «Случай на шахте 8».
Конфликт в сценарии Фрида и Дунского был остросовременен. Действовали в нем живые и интересные люди. Герои фильма говорили то, что думали, шли на столкновение впрямую — и оказывались победителями тех удельных князьков, которые пытались притормозить движение общества. В ту пору совершенно новым для нашего кино явились выписанные в сценарии реалии шахтерского быта и производства.
Итак, после долгих лет вынужденных странствий и испытаний, Дунский и Фрид возвратились в Москву. Прежде всего они посетили Всесоюзный государственный институт кинематографии, в котором когда-то начинали учиться.
Именно тогда я впервые увидел Дунского и Фрида. Они поднимались по ступеням главной лестницы. А слух о появлении в институте легендарных вгиковцев опережал их. Студенты сбегались посмотреть на двух друзей, прошедших через круги ада.
Юлий и Валерий смущенно улыбались, отвечая на приветствия студентов новых, им неведомых поколений.
Просьбу об экстернате институт удовлетворил. Дунский и Фрид, сдав государственные экзамены, много-много лет спустя получили, наконец, вгиковские дипломы. И стали неутомимо трудиться. В течение долгих лет друзья писали ежедневно с той же строгой ритмичностью, с какой рабочий трудится у станка. Они не позволяли себе никаких поблажек, оттягивания сроков, невыполнения поставленной задачи. Что бы их ни манило, а смену они должны отработать. Им было что сказать людям. И поэтому, завершив очередной сценарий, после краткой передышки, Фрид и Думский приступали к другому. Если необходимо, изучали архивные документы, встречались с участниками событий, знакомились с новой для них профессией. Так, готовясь к созданию сценария «Экипаж», летали по дальним маршрутам, изучали работу наземных служб гражданской авиации.
...Когда-то еще на Севере, после трудового дня, при тусклом свете лампочки, дождавшись, когда барак заснет, Валерий и Юлий сочиняли свой первый сценарий. Исписанные листы складывали в картонную папку, которую Фрид выпросил в конторе. Счастливой оказалась та папочка. Все до единого из тридцати сценариев прошли через эту папку. Она обтрепалась, измызгалась, приобрела со временем какой-то несуразный вид, но драматурги не в силах были от нее отказаться. Старенькая папка казалась талисманом.
Есть художники, которые откровенно заявляют, что их не интересует и не волнует реакция зрителей на созданные ими произведения. Главное для таких художников — самовыражение.
Мне довелось слышать одного талантливого кинематографиста, творческая позиция которого была выражена им в следующих словах: «Я не делаю картин для населения. Моя задача — двигать вперед искусство». Фрид и Дунский всегда занимали в искусстве иную позицию. Каждый эпизод их сценария, любая, пусть самая крохотная, сценка, реплика или сюжетный поворот задуман и рожден с учетом зрительского восприятия. Во время работы они видят перед собой реального, знакомого зрителя. Зрителя, отзывчивого к добру и злу, зрителя немного сентиментального и способного воспринимать юмор. Именно этот расчет на массовую аудиторию, ориентировка на зрителя, создала и специфическую особенность драматургии Фрида — Дунского. В ней непременно присутствуют сюжетная, почти детективная острота и занимательность, напряженность действия, четкие нравственные мотивировки, и герои — не с пьедестала, а с земли.
Это в особой степени касается историко-революционных лент. Зритель знает фильмы о гражданской войне, поставленные по сценариям Фрида и Дунского. Свое тяготение к этой теме драматурги объясняли очень просто. Сущность человека ярче всего проявляется в переломные моменты его личной судьбы или в годы лихолетья, годы всенародных потрясений. В истории нашей страны это прежде всего революция, гражданская война, Великая Отечественная. Момент взрыва, социального землетрясения — это всегда благодатный материал для писателя, работающего в кино. Чрезвычайные обстоятельства позволяют создавать и чрезвычайные коллизии и чрезвычайные характеры. Человек освобождается от всего наносного. Случайное уходит, главное остается. И народный характер предстает во всей своей колоритности и многозвучности.
Дунский и Фрид не раз говорили, что им никогда не приходилось придумывать своих героев. Может быть, поэтому так велик заряд теплоты и человечности в обрисовке персонажей. В своем предисловии к сценарию «Красная площадь», удостоенному первой премии на Всесоюзном конкурсе, авторы писали: «Перед глазами встает то далекое и славное время... Вспомним молодость нашей страны, вспомним ее с улыбкой и грустью — как всегда вспоминают молодость».
С улыбкой и грустью рассказаны сценаристами три истории о временах гражданской войны. Три признанных шедевра современной кинодраматургии — «Служили два товарища», «Гори, гори, моя звезда» и «Красная площадь». По этим прославленным сценариям до сих пор учатся искусству драматургии студенты ВГИКа. По ним на «Мосфильме» были поставлены одна за другой картины — в 1968, 1969, 1970 годах. Они оставили глубокий след в сознании зрителей и оказали заметное воздействие на развитие советской кинематографии. Всех, кто читает эти сценарии, неизменно поражает необычная манера повествования, этот удивительный сплав комического и трагедийного, поданного в обличье захватывающего приключения. Притягивает филигранная разработка характеров, необычайных по остроте, яркости, своеобразию.
Так пронзительно печально, но вместе с тем солнечно рассказать о войне мало кому удавалось в кино.
Драматурги предпочитали создавать произведения, в центре которых судьба конкретного и симпатичного им самим человека. Как-то они сравнили работу сценариста с работой рентгеновского аппарата. Каждый фильм — это полуторачасовое исследование героя. Сценаристы, подобно врачу-рентгенологу, поворачивают «пациента» то боком, то прямо, просят сделать вдох, выдох. Как и врач, драматург знает, какие позы должен принять человек, чтобы отчетливо было видно его сердце.
Герой, по мнению драматургов, должен попадать и в смешные положения. Ведь зритель любит в чем-то почувствовать себя выше героя. Ему даже нравится добродушно подтрунивать над ним. Это придает особое, «свойское» отношение к персонажу. Возникают доверительные связи между зрительным залом и героем картины. Герой сценариев этих авторов никогда сам себя не хвалит. Другие персонажи его могут ругать. Но это только увеличивает доверие и симпатию зрителя к герою, поскольку они-то уже знают, что герой — душа-человек. И те, кто его ругает, — сами плохие люди.
Стилистика сценария, а затем и фильма «Вдовы» — скромная, непритязательная. Здесь Фрид и Дунский остались верны своей манере вести рассказ с улыбкой и грустью. Вдумчивое и подробное рассмотрение глубоко симпатичных им персонажей, достоверность народных характеров и вместе с тем парадоксальность сюжетного хода — все это органично слилось н сценарии и перешло в фильм Сергея Микаэляна.
И вообще я убежден, что Дунский и Фрид наиболее сильны, уверенны и щедры как писатели именно в своих «народных» кинороманах, там, где творческой задачей является создание образов простых людей, тех, что называют рядовыми, соседями напротив или людьми из толпы. Эти образы выписаны у них всегда ярко, сочно, крупно, с поразительной достоверностью и, что не менее важно, без заискиванья перед ними и сюсюканья. В этом Фриду и Думскому нет равных среди наших сценаристов.
Я уже упоминал о приверженности драматургов к герою мягкому, душевному. Но не следует понимать это однозначно. Валерий Фрид говорил по этому поводу:
— Нам нравятся храбрые люди. Только храбрость бывает разная. Например, человек не боится высоты. Храбрость это? Отчасти. А вот тот, кто боится, но лезет вверх, по-нашему, куда храбрее. Человек не боится смерти — хороший сорт храбрости. Но, может быть, самая высокая отвага — не бояться ответственности, не бояться чужого мнения, не бояться встать одному против многих, если защищаешь правое дело.
Фрид и Дунский. Любимцы московских сценаристов. Люди, всегда идущие на помощь. Истинные рыцари в нашем холодном и равнодушном времени.
Я любил бывать у них дома. Царившая здесь атмосфера доброжелательности всегда рождала особое приподнятое настроение.
Мы вели бесконечные разговоры — обо всем на свете. Побывать у Юлия и Валерия означало облучиться радостью.
Я смотрел на них, немолодых уже интеллигентных мужчин, но видел двух московских мальчишек, которые когда-то в далекие годы отправились в многотрудный поход. И на этом нелегком жизненном пути не изменили себе ни разу. Они никогда не отступали. Как никто другой, они познали людей. И служили людям с полной отдачей.
А теперь мне предстоит написать самые горькие, самые трудные строки.
В один из пасмурных, сырых и серых мартовских дней Юлий Дунский отправил с какими-то поручениями Валерия и жену свою Зою.
Когда они вернулись домой, то увидели на внутренней двери записку, в которой было всего два слова, написанных спокойным крупным почерком: «Я ЗАСТРЕЛИЛСЯ»...
Мы хоронили его в ненастный, угрюмый день. Сотни людей молча стояли в каком-то оцепенении.
Юлий оставил официальное письмо, в котором указана причина самоубийства. Тяжелая болезнь — астма — изнуряла и терзала его, превращая в инвалида. Переносить недуг становилось все более и более невыносимо. И он принял решение самостоятельно, впервые в жизни не посоветовавшись с другом своим Валерием.
Еще несколько лет после гибели Юлия выходили фильмы, авторами которых были два сценариста — Фрид и Дунский.
...Но если бы кто знал, как не хватает нам в этой жизни самого Юлия Дунского!
Медовой Б. Открою вам секрет. М.: Киноцентр, 1991. С. 65-73.