Со мной, может быть, единственным из ленфильмовцев, он был на «ты». Мы с Адрианом были друзьями. Мне кажется, он любил во мне коммуниста.
Конечно, я стал бы кинорежиссером и не встретившись с ним. Но без него я не снял бы многих моих картин или они были бы иными и наверняка хуже.
И дело не только в том, что мне, как и моим товарищам, он помогал делать фильм от зарождения замысла до конца монтажа. Об этом я расскажу позже. Это тоже очень важно.
Но еще важнее другое. Я обязан ему своим пониманием искусства и своего места в искусстве.
Мы часто разговаривали с Адрианом о многом, о разном. И он, человек гораздо более образованный, чем я, был моим «университетом», моей «энциклопедией». Я мог всегда легко и просто прийти к нему и спросить о том, чего не знал и чего не спросил бы у другого. И то, как он отвечал на мои вопросы, будь то подробнейший рассказ о древнегреческом драматурге Аристофане, которого он не только переводил, но и знал, как современника, или о чем-либо ином, столь же отдаленном, было не просто культуртрегеровской беседой, но непременно открывало мне что-то самое важное, самое насущное в сегодняшнем нашем искусстве, в том, что я сам должен делать.
Все его разнообразнейшие занятия были крепко спаяны, как бы слиты. В том числе античность и кино. Приведу один характерный пример. Говоря о том, что в центре задуманного мной после убийства С. М. Кирова фильма должен быть образ коммуниста, Адриан сказал, что этот великий гражданин должен быть похож на древнегреческих героев.
Пиотровский работал над всеми картинами, которые я делал при нем. И над «Катькой Бумажный ранет», и над «Парижским сапожником», и над «Обломком империи» и над «Встречным», который мы снимали с С. И. Юткевичем.
Но лучше всего я помню его участие в двух моих фильмах; «Крестьянах», который вышел при нем, и «Великом гражданине», который вышел, когда Адриана уже не было.
1933 год. На «Ленфильме» шло открытое партийное собрание. Присутствовал на нем секретарь по пропаганде Ленинградского обкома партии Александр Иванович Угаров. Речь шла о недавно организованных при МТС политотделах.
Выступая, Угаров бросил фразу:
— Неужели среди вас не найдется никого, кто поставил бы картину о том, что сегодня происходит в деревне?
Последовала неожиданная реплика Адриана:
— Эрмлер!
Я очень на него рассердился. Кто дал ему право решать за меня?! Когда собрание кончилось, я затащил Адриана в угловую, самую дальнюю комнату, и, не стесняясь в выражениях, отвел душу, зверски ругая его.
Адриан спокойно выслушал.
— Но ты коммунист! — заметил он. — Кроме тебя, этого никто не сделает.
Не придумаю другого сравнения, кроме китайской пытки водой, которую по каплям беспрестанно льют на голову преступника, для того, что Адриан делал со мной. Целую неделю с беспощадной методичностью уговаривал взяться за эту картину. Звонил по телефону и возбужденно сообщал, что придумал, как надо ее делать.
Я продолжал сопротивляться.
Однажды он позвонил и сказал:
— Немедленно приезжай ко мне домой!
Зачем я ему понадобился, Адриан предусмотрительно скрыл. Я приехал. Словно вопрос был уже решен, Пиотровский заявил:
— Сценарий никто, кроме тебя, не напишет, Но ты один тоже не напишешь. Возьми в соавторы Большинцова.
Кандидатура эта прозвучала совсем неожиданно. До того Мануэль Владимирович Большинцов, кажется, ни одного сценария не написал. Он был неудачливым режиссером, и я сам энергично «гробил» его в этом качестве. Но когда Адриан назвал Большинцова, я почему-то поверил, что он сможет мне помочь и вообще больше уже не «брыкался». Так завязалась наша дружба с Большинцовым.
Мало того, на первом же собрании АРРК (Ассоциация работников революционной кинематографии) я уже сам, словно мысль принадлежала мне, сказал, что режиссер Большинцов никакой, а сценарист из него выйдет хороший.
Адриан предложил мне еще одного, столь же неожиданного соавтора. С самого окончания института со мной работал ассистентом Виктор Портнов. Сценариев он сроду не писал, но зато родом был из деревни. Адриан объяснил мне, что я «городской человек», деревни не знаю, а Виктор — «мужик». Эта идея пришлась мне по душе. Я хорошо знал и любил своего друга Портнова.
Сила убеждения, живущая в Адриане, была так велика и так прочно опиралась на талант открывать в людях только еще в них заложенное и никак не проявленное, что устоять против его самых неожиданных предложений не мог никто. Не устоял и я.
Угадал он и в этом случае. Большинцов, тоже уже покойный, сценаристом стал превосходным. А талант его открыл Адриан. Не знаю, считал ли так сам Мануэль Владимирович… Вероятно, считал: он очень любил и ценил Адриана. Но я твердо уверен, что рождением и становлением своим как литератора он обязан Пиотровскому. Это же можно сказать еще про многих.
Уговорив нас писать сценарий «Крестьян», Адриан стал настойчиво посылать всех троих в деревню. Нужно было найти живого кулака, чтобы с него списать одно из главных действующих лиц будущего фильма. Задача была не так проста. Давно уже прошло раскулачивание и выселение кулаков.
Где мы будем искать кулака? На помощь пришел Портнов. Надо сказать, что Адриан и раньше предлагал, чтобы мы поехали в родные места Виктора. Он был «псковской».
А теперь и сам Виктор предложил:
— Поедемте ко мне в деревню. Я найду кулака.
Мы втроем — он, Большинцов и я отправились. Деревня эта была километрах в пятнадцати от Новоржева.
Витька сразу же познакомил нас со своим родственником. Настоящее имя его было, очевидно, Пимен. Но мы, как и все, звали его почему-то Пименом. Впрочем, и он из Фридриха переименовал меня в Фриндриха.
Пиман тут же включился в «поиски» кулака. Сам он был членом местного сельсовета, и социальное и политическое лицо его, как тогда выражались, не вызывало никаких подозрений.
Пиман нашел нам кулака, бывшего мельника. Но тот оказался сумасшедшим, бормотал что-то непонятное и никакой пользы принести не мог.
Время шло, а поиски все еще не увенчались успехом.
Помог неожиданный случай. Пиману нужно было съездить в Новоржев, продать на рынке овцу. Я присоединился к нему. В городке проходила в то время партийная чистка, проводил ее мой старый товарищ еще по ЧК, и мне захотелось его повидать. Увязался за нами и Большинцов.
Овца была продана. Как не спрыснуть? Выпили мы тут же, на телеге, полбутылки, тогда еще не говорили «пол-литра». И сразу поехали обратно, в деревню. Пимена, видимо, развезло, нас обогнала чья-то телега. Пиман рассвирепел, вскочив на ноги, он озверело стал нахлестывать коня, причитая:
— Эх, разве у меня такие кони были?
И гнал до тех пор, пока не обогнал соседа. И сразу скис. Видимо, понял, что совершил непоправимое.
Не нужно было никого искать. Кулаком оказался сам Пиман. Так эта сцена и вошла в картину. Когда мы рассказали об этом случае Адриану, он восторженно одобрил нашу «находку». Эпизод стал одним из центральных в фильме. А кулака прозвали «кулак имени Адриана Пиотровского».
Многое во всех наших картинах могло бы называться так — «имени Адриана Пиотровского».
Вот еще пример силы убеждения, дарованной Адриану. Роль матери кулака предложили Екатерине Павловне Корчагиной-Александровской. Она отказалась и даже обиделась. Как это она, депутат, будет играть какую-то контрреволюционную ведьму?! Уговорил старую знаменитую актрису опять-таки Адриан, внушив ей, что это очень нужно Советской власти, очень политически важно. Часто во время работы — а давалась эта роль Екатерине Павловне с трудом — она бранила «окаянного» Адриана.
Работал с нами над сценарием Пиотровский буквально каждый день. Чаще всего работа шла у него дома. (Он жил неподалеку от студии, и его квартира была как бы продолжением «Ленфильма».) А когда картина была готова, стал ее глашатаем и пропагандистом.
Мне, как одному из авторов, неудобно говорить об этом, но картина как будто бы осталась в кинематографии, а в свое время имела бесспорное политическое значение.
Адриан ездил и на «натуру» в Псковщину. Чудом сохранились даже фотографии, изображавшие его, большей частью в комическом виде, на съемках.
А ведь имя Адриана Пиотровского, как одного из участников этой работы, никогда и нигде не упоминалось. Он и на этой картине, как и на всех других, в которые вложил столько же, не поставил своей фамилии. А имел на это даже формальное право, как художественный руководитель «Ленфильма».
Вот еще случай, связанный с «Крестьянами» и тоже очень для Адриана характерный. Во время натурных съемок в одной из ближних деревень начался пожар. Кто-то пустил слух, что виноваты «киношники»: им, дескать, понадобилось для чего-то поджечь деревню. Адриан, услышав об этой неприятности, тут же прислал нам подбадривающую телеграмму и попросил рассказать, как было на самом деле. А через несколько дней в «Известиях» появилась заметка о том, как наша съемочная группа выносила крестьянских детей из огня, что было чистейшей правдой. Не помню, кем заметка была подписана, но организовать ее, кроме Адриана, не мог никто. И это только один из примеров его душевной заботливости. Думаю, что приказ по студии и денежная премия за тушение пожара тоже было делом рук Пиотровского.
Теперь о «Великом гражданине». Об убийстве С. М. Кирова я узнал вечером от пожарника «Ленфильма», который вывешивал траурные флаги. Тут же я дал клятву сделать фильм о Кирове. Сказал Адриану, он меня в этом намерении укрепил.
То, что центральной фигурой фильма стал великий гражданин, не документальное, но художественное воплощение Сергея Мироновича, тоже не обошлось без влияния Пиотровского.
Не буду сейчас подробно говорить о картине. Это — особая тема. Но о том, что сделал для «Великого гражданина» Адриан, я обязан сказать.
На этот раз он нянчился с нами меньше. Сценарий писали М. В. Большинцов, М. Ю. Блейман и я. Все мы, казалось бы, многому уже научились. Адриан с нами каждый день не сидел. Но без него не было бы и этого сценария.
Мы втроем жили на даче ВТО в Ольгине, под Ленинградом, зимой служившей приютом кинематографистов, с утра до ночи работали, мучались, и ничего у нас не выходило.
Приехал Адриан. Мы ему заявили, что фильма не будет. По сути дела, он сразу тоже ничего не мог подсказать. Но он кричал, захлебываясь, что мы талантливые и все у нас выйдет, уже вышло. Если это и не было правдой, все равно это было правдой, потому что это-то нам и надо было в ту трудную минуту услышать.
Мы немножко его проводили, и он поехал в Ленинград, обещав по дороге думать. А мы вернулись к себе на дачу совсем другими. Это помнит и Блейман. Мы поверили ему, поверили в себя, а это и было в тех обстоятельствах самым главным. У нас и после его отъезда ничего не получалось, но это было уже неважно. Мы верили, что все получится.
Через три дня мы приехали к Адриану в Ленинград, снова сидели у него дома. Он «ничего нового не придумал». Он внушал, убеждал, что все уже есть. Надо только чуточку переделать одно, доделать другое, ввести еще один персонаж и т. д.
Я уверен, что не будь рядом Адриана, сценария бы не было или он был бы намного хуже.
Сколько народу теперь сидит в сценарных отделах, а мы часто говорим: «Был Пиотровский, один справлялся!»
Эрмлер Ф. Имени Адриана Пиотровского // Адриан Пиотровский. Театр. Кино. Жизнь. Л.: Искусство, 1969. С. 127-129.