В школе я учился хорошо, троек не было. На уроки тратил времени очень мало. Приходил из школы, меня кормили. Суп я терпеть не мог. У нас дома росли комнатные пальмы, и когда я был поменьше, выливал суп в горшок с пальмой. Мне говорили:
– О, как хорошо Сашенька суп ест!..
А потом бабушка нашла в пальме морковки, картошечки, лучок…
– Понятно, – сказала она, – куда суп идет!
После обеда я час-полтора делал уроки и несся в акробатическую секцию. Потом еще и дома тренировался. Я делал сальто переднее, заднее, стойку на руках, на одной руке. Влезал на ворота и мог стоять наверху на одной руке. На спор – мне было четырнадцать лет – спустился по веревке с крыши пятиэтажного дома. На нем было какое-то украшение, вот к нему я веревку и привязал. Потом, правда, засомневался: спускаться или нет? Снизу-то кажется просто, а когда ты наверху и веревка у тебя за какие-то сомнительные кирпичи привязана, – ощущения меняются. Но ведь поспорили же!.. Отступать позно. Когда спустился, веревки хватило только до балкона второго этажа. Она растягивалась, как резина… Но спрыгнуть со второго этажа для меня было делом нетрудным. Потом мы сделали парашют. Пока дома никого не было, взяли у мамы простыню, за концы привязали веревки и залезли на сарай. Он был довольно высокий, метров пять. Стали ждать ветра. Держали «парашют», держали… Наконец, он как-то надулся, и я прыгнул. Вдруг один угол уже в полете отвязался, и я рухнул в соседский огород.
Ну, в огород-то, на грядку, – мягко, поэтому я приземлился хорошо.
Около дома рос большой тополь, метров восемь. Я привязал к нему стальную проволоку и под наклоном пустил ее через весь двор к соседскому сараю. На проволоку надел трубку, чтобы как в цирке кататься. И вот я влез на тополь, ухватился за трубку и поехал. От трения трубка раскалилась. До середины я еще ехал и терпел. А потом не выдержал и отпустил. И опять рухнул в огород!.. Мне было этого мало. На эту проволоку я приделал трапецию и сигал на нее с крыши. Один раз от трапеции оторвалась веревка со всеми вытекающими последствиями… Я вкопал во дворе два столба и сверху к ним приделал тяжеленный лом. Получился турник. Я на нем крутился до тех пор, пока однажды в воскресенье он не сломался. Я упал на спину, а лом – мне на голень. Я, конечно, заорал благим матом. Отец оказался дома, потащил к травматологу. Мне сделали рентген и сказали:
– Трещина в кости. Две недели – постельный режим!
А на улице лето!.. Ребята зовуть побегать… Около меня, лежачего, мы играли в какие-то игры. Это ужасно, конечно, – лежа!..
Прошли две бесконечные недели, и бабушка говорит:
– О, мой внучек-то поправился, сразу стал круглый!..
В школе по поведению у меня всегда были двойки и тройки. Я любил всех веселить. Что-то все время придумывал. Мог под партами пролезть. Учительница вызывает меня к доске, а я – раз и под партами – и уже на последнем ряду сижу!.. Меня сажали поближе, чтобы постоянно был перед строгим учительским глазом. Учителя по географии мы прозвали Гиббоном. Потому что он был весь лысый. Однажды по моей просьбе ребята завернули меня в карту, и я в ней тихо стоял в углу. Гиббон говорит:
– Разверните карту!
Карта сама пошла. Все:
– Ха-ха-ха!..
Всем очень нравилось наблюдать за происходящим. А мне, понятное дело, – заслуженное замечание в дневник. Родителей вызывали.
Однажды в перемену я залез в классе на шкаф и попрыгал на нем. Крыша у него проломилась, и я провалился вовнутрь. А шкаф был заперт на замок. Я просидел в нем весь урок, время от времени высовывая голову из шкафа. Все:
– Ха-ха-ха!
А учитель ничего понять не может…
В музыкальной школе я тоже учился неплохо. У нас был замечательный педагог Константин Николаевич Нечаев. За мое баловство он ставил мне в дневнике букву «Ш». Значит: шалил… Еще я очень любил химию. У меня всегда были пятерки. Особенно нравилось ставить опыты. Дома были пробирки, колбы, трубочки. Цветы, например, перекрашивал из белого цвета в голубой, желтый, зеленый. Мама пришла как-то, а цветы у нас совершенно неожиданных расцветок! Это я какой-то газ получал и макал в него цветы. И они приобретали разные оттенки.
Однажды мы с приятелем решили химическим путем получить порох. Уголь для пороха толкли в ступке. Потом бабушка там толкла сахар и не могла понять, почему он становится черным. Сделали бомбочку, положили ее в дедовский ночной горшок и взорвали. Горшок – на куски. Дед нашел только ручку от него. Говорит:
– Куда же горшок подевался?..
Потом еще бомбочки разные изобретали. Где-то раздобыли пистолетный патрон, положили в него капсуль, насыпали пороху, вставили туда гвоздь и сжали плоскогубцами. А сзади прицепили бумажный хвост на проволочке. Если кинуть эту «ракету», она летит гвоздем вперед. Вечером мы кидали в закрытые ставни домов. Звуковой эффект колоссальный: ба-бах!..
Как-то раз за этим безобидным занятием меня прихватил милиционер и привел к отцу. Он думал, что мы стреляем из пистолета. Отец вышел, поговорил с милиционером, и тот ушел. Ну, а мне, разумеется, попало. Делал я и «настоящие» ракеты, которые летали жутко высоко, метров на триста. Однажды принес ракету с бикфордовым шнуром в класс. Засунул ее куда-то между батареями и перед началом урока поджег шнур. Начался урок. О предстоящем фейерверке знали только ближайшие друзья. И вот мы сидим в предвкушении… Вдруг ракета громко зашипела и полетела через весь класс.
Ребята:
– О-о!..
Полный восторг! Все радовались. Кроме, конечно, учителя. Ну, и моих родителей…
Еще у меня был такой спор. В начале Красного проспекта есть железнодорожный мост. Мы поспорили, что я на этом мосту лягу между рельсами, и паровоз пройдет прямо надо мной. Немножко страшновато было, но что делать!.. Улегся я на спину и, когда паровоз проходил надо мной, видел его топку. Если бы в тот момент он сбросил на меня угли, мне бы несдобровать. Я же не мог выскочить, пока весь состав не пройдет… Угли он на меня, к счастью, не сбросил. А ребята были очень довольны, что я совершил подвиг. Короче, натуральный герой! И живет рядом, в соседнем доме. Еще бы! Они же сальто не могут, а я могу! Они прыгают – башкой об землю, а я – на ноги, как кошка! И девчонки ко мне относились хорошо. Конечно, когда поменьше был, девчонок дразнил немного, кого-то за косы дергал. Они меня дразнили Зацепой-губошлепом. Одной девочке на уроке незаметно бритвой косу отпилил. Наверно, так симпатию демонстрировал. Ох, и досталось мне за это! Ну, и поделом. Воспоминания о школе у меня самые светлые. Когда я свою французскую жену спрашивал про ее школу, она говорила:
– Это какой-то ужас! Учителя, учеба – просто жутко вспомнить!
А для меня – радость!
И к учителям моим у меня самое теплое отношение. Классным руководителем у нас была учительница русского языка Клавдия Зиновьевна. За ее дочерью Аделей, красивой девочкой, ухаживали все мальчишки. «Гиббон» по географии… Пусть он простит меня… Воробьев – директор школы… Жалко, что я не приезжал на встречи выпускников!.. Теперь, к сожалению, уж нет и многих моих сверстников… От отца мне попадало. Но как-то все прощали. Если б я двоечником был или хулиганил по-настоящему – тогда другое дело. А тут все понимали, что просто я такой непоседа. Конечно, не все время я лазил по крышам и стоял на голове. Меня привлекала и техника. Дома я сделал кинопроектор, за что получил приз на олимпиаде. Учась в двух школах, я успевал ходить на детскую Станцию юных техников и натуралистов, где окончил курс киномехаников и трактористов, ходил в радиокружок, паял усилители, радиоприемники. И даже работал летом два месяца на тракторе в колхозе.
Зацепин. А., Рогозин Ю.: «…Миг между прошлым и будущим»