— Ваши родители не имели отношения к музыке. Да вы и не собирались становиться композитором. С чего всё началось?
— С армии.
— Это же было во время Великой Отечественной войны?
— Да, но на фронт я не успел попасть. В феврале 1945-го меня призвали в армию и из Новосибирска отправили в Омск в полковую школу. В день отъезда я не смог даже к поезду подобраться. Люди штурмовали состав. Пытались ехать на подножках, на крыше. На второй день мы пошли на вокзал со школьным товарищем. Поезд в очередной раз надо было брать штурмом. Тогда друг подсадил меня, и я влез в окно, так и удалось сесть в вагон и доехать до места назначения.
В полковой школе нас готовили в маршевую роту на фронт. Мы на жутком морозе бегали по сугробам, изучали рукопашный бой, учились стрелять. Там я познакомился с одним мальчишкой, который предложил: «Мы завтра уже уходим на фронт. Вас тут еще будут мурыжить. Давай с нами, встанешь просто в строй. Никто и не заметит, что ты новенький». Так и сделал. Но этот номер не прошел. Старшина, отправляя бойцов на фронт, увидел в строю незнакомое лицо и спросил: «А это кто?» — «Солдат Зацепин», — говорю. «Такого нет. Давай отсюда!» И выгнал.
Через пару дней генерал начал отбирать из призывников подходящих ребят в военное училище. «Так, Зацепин, ты поедешь в Тюмень, будешь офицером. Доволен?» — «Нет».
— «Как? Ты не хочешь стать советским офицером?» — «Зачем мне в училище? Я хотел на фронт. Разве позорно быть советским солдатом?» — «Молчать! Поедешь, и всё». Меня отправили в Тюменское пехотное училище. Там командиром взвода у меня был Женя Матвеев. Будущий народный артист СССР. Думаю, это знакомство стало толчком к моей профессии. Я же не собирался в композиторы.
— Как вы решились на радикальные перемены?
— В училище была самодеятельность. Так как я окончил музыкальную школу и играл на фортепиано, конечно же, я был активно занят. А в мае нас выгнали на плац, и начальник училища объявил: «Война закончилась!» Всем курсантам дали месяц отпуска. Но еще до отъезда домой в Новосибирск ко мне подошел солдат из музыкальной роты и посоветовал за отпуск научиться играть на аккордеоне и кларнете. «Ну что тебе делать в училище? Война закончилась. Будешь окопы рыть и бегать с винтовкой на учениях. Больше ничего интересного не будет. Тебе бы к нам в музыкальную роту. И вставать рано не надо, и в противогазе бегать тоже».
В Новосибирске первым делом купил трофейный аккордеон и кларнет. И научился играть. Вернувшись из отпуска, обратился к капельмейстеру с просьбой перевести в музыкальную роту. Тот решил действовать через генерала.
— И вы таки попали в музыкальную роту?
— Мои музыкальные способности оценили по достоинству. Генерал отправил меня в клуб. Но начальника больше впечатлило то, что, еще учась в школе, я окончил курсы киномехаников в Доме юных техников и натуралистов. И этот факт еще раз изменил мою судьбу. Завклубом нужен был человек, который бы не только играл на рояле, аккордеоне, а еще кино крутил. Начальник говорит: «У меня киномеханик как раз демобилизовался, будешь за него».
Так что, как говорил Ленин, важнейшим из искусств для нас все-таки является кино. Я на санках зимой привозил в часть фильмы. А так как мог выбирать, решил, что буду просвещать солдат. Показывал им голливудскую классику и музыкальные фильмы.
«Девушка моей мечты», «Сестра его дворецкого» и «Серенада солнечной долины», где играл джаз оркестр Гленна Миллера. Ну а после фильма еще играл в фойе на аккордеоне. В перчатках. Офицеры, не снимая шинелей, танцевали с дамами. В Тюмени зимой морозы были 30–35 градусов. Короче, в тот момент кино появилось в моей жизни в тандеме с музыкой и больше из нее не уходило.
— Вы один из самых известных композиторов, пишущих для кино. У вас большая фильмография — более 120 картин. Почему вы предпочли музыку за кадром?
— У меня практически все песни из фильмов. Только несколько песен написал не для кино. Может, никто их и не знает. В кино стать узнаваемым больше возможностей. К тому же я пишу, никто меня не дергает. То слова не те, то музыку переписать. Даже на радио, куда я приносил песню в исполнении Аллы Пугачевой, мне говорили: «Ой, надо бы, чтобы Алла перепела. Как-то она здесь очень по-западному поет». — «Ну как перепоет, это же песня из фильма». Это был довод «за», чтобы песню в эфир взяли. А если бы я написал ее не для кино, мне и текст бы зарубили, и исполнение, и музыка не подошла бы.
— Так вы стратег?
— Плюс кино еще и в том, что у него большая реклама. И это взаимовыгодно. Я много работал в Средней Азии. На студии снимали фильм и обращались ко мне: «Сделайте, чтобы песня была». Я писал. Вот кто сейчас вспомнит фильм «Отважный Ширак»? А песню «Волшебник-недоучка» знают. Любой фильм выходил и неделю шел в Советском Союзе, плохой, хороший, средний. Если там была песня, которую люди схватывали сразу, ее начинали играть во всех ресторанах и тем популяризировали. Реклама своего рода. Правда, на афишах писали имена режиссера, сценариста, художника, оператора, актеров. А где композитор? А поэт?
— Не было желания написать симфонию, оперу, балет?
— Честно сказать, таланта у меня нет для серьезной музыки. Мне мой профессор, Евгений Григорьевич Брусиловский, как встречал в Москве, говорил: «Шура, ну что ж вы всё песенки-то пишете? Хорошие. Но вы же можете и симфонию, оперу написать. У вас же балет был дипломной работой». — «Я не напишу лучше Прокофьева или Шостаковича». А для того чтобы галочку поставить и положить ноты на полку — зачем?
— Вы человек конфликтный?
— Мы ссорились с Леней Дербеневым, но по творческим вопросам. Как-то мне не понравились его стихи для одной песни в «Бриллиантовой руке». Ее должен был исполнять Семен Горбунков, он же Юрий Никулин. В сценарии значилось: артист выходит на сцену и поет песню о простом советском человеке. При этом Никулин должен играть пьяного.
И Леня написал: «Пусть я пороху ввек не выдумал и Америки не открыл вовек… но я простой советский человек». Ну что это?! Я говорю: «Да ты что, с ума сошел?» Предложил ему переписать. Но Леня возражал: «Гайдай принял». — «Но мы же не для Гайдая с тобой пишем. Ты хочешь, чтобы ее играли во всех ресторанах? Чтобы авторские хорошие шли? Кто же на твой текст будет петь в кабаке?»
— В итоге появилась «Песня про зайцев»?
— Да. Леня написал про дубы-колдуны, про поганые болота и про зайцев, которые там еще траву косят. Когда записали новую версию, я говорю: «Ну что, Леонид, может быть, те слова возьмем?» — «Ну ладно, ладно, могу ошибиться». Когда фильм принимали, чиновникам было всё равно. Посмотрели, посмеялись. А какая там «песня советского человека» — им наплевать.
— Вы живете во Франции, часто бываете у дочери в Швейцарии. Как там детям рассказывают об истории? О той же победе над фашизмом что говорят?
— У меня в Женеве уже правнуки — одному 5,5, другому — 2,5 года. Они говорят дома по-русски. С трех лет они в саду, там на французском. Вокруг иностранцы — англичане, голландцы, кто угодно. В школе тоже пестрота полная. Я к чему это сказал: малышам, конечно, папа рассказывает и про войну, и про подвиги. Но будет ли ребенок это переживать? В пять лет ему трудно представить, что люди умирали за Родину, но что-то из рассказов родителей оседает.
— Президент России говорил, что память о победе советского народа над фашизмом надо защищать.
— Правильно. Во Франции День Победы празднуют 8 мая. И они считают, что СССР, конечно, вклад в освобождение внес. Но подвиг преуменьшают. Говорят, что, если бы не американцы и не французы, может быть, победы над фашизмом и не было бы. Мол, они решили исход войны. И больно наблюдать за тем, как в некоторых странах Европы разрушаются памятники советским солдатам.
— Вам не хочется как-то повлиять на ситуацию?
— Это политика. Я иногда смотрю российские передачи, где очень эмоционально обсуждают ситуацию в стране, в мире. Ну поговорят, и что дальше? Я тоже могу кому-то высказать и высказываю свои соображения. Например, считаю, что нам обязательно надо сделать интернет изолированным. А пока им управляют американцы, они управляют миром.
С его помощью они всё могут сделать. А представьте, если в один момент отключат? Катастрофа для страны, изоляция от мира. Магазины, автомобили, люди, бухгалтерия — ничего не может работать, всё отрубится. Вот чтобы обезопасить себя, надо быть независимыми. Китайцы же сделали свой интернет. У нас пока не сложилось, а это надо. У американцев всё продумано вперед на десять лет — что сделать, как запустить свои щупальца.
— Я смотрю, вы нос по ветру держите.
— Что-то я слышу по радио. Когда завтракаю, обедаю, могу смотреть новости, а больше у меня времени на это нет. Веду жизнь простого пенсионера.
— А достойная ли пенсия у народного артиста?
— Я не получаю здесь пенсию.
— Вам некогда ее оформить?
— Я могу это сделать. Но принципиально не хочу. Я получаю пенсию по старости во Франции. Поэтому решил, по совести — не могу получать ее в России. Чтобы меня не могли упрекнуть, что, мол, я и там, и здесь от государства что-то получаю. У меня даже есть карта «Тройка» для проезда в общественном транспорте. Кладу на нее деньги и езжу как обычный пассажир.
— Что можно сделать, чтобы песни войны не канули в Лету?
— Предсказать, конечно, сложно. У Соловьева-Седого очень хорошие были, прекрасные песни, а где они? Песне «В лесу родилась елочка» — больше ста лет. Будет ли она жить еще сто лет, тоже трудно сказать. Что слушают дома родители, то будет на слуху и у детей. А если им ничего не показывать, не давать послушать, то эту пустоту быстро заполнит то, что льется из гаджетов и компьютеров. А там не всегда то, чего бы хотели взрослые.
— Молодежь в редких случаях интересуется советским музыкальным наследием. Не понять ей и заслуги Шульженко. А в чем был секрет ее популярности? Ведь и голос у Клавдии Ивановны был не велик, а поклонников — миллионы.
— Такого голоса, как у Шульженко, сейчас просто нет. Клавдия Ивановна — звезда. Она не просто так выходила на сцену. Знала, когда руки раскрыть, когда платочек достать. Когда она начинала петь по радио, все тут же могли сказать: «А! Это — Шульженко!»
Узнаваемость в голосе, теплота какая-то, проникновенность. Относилась к тексту внимательно. Знала, как его исполнить, а не просто слова сказать. То же можно сказать и о Пугачевой. Она споет три слова — и скажут: «Это Алла поет». Лещенко можно всегда узнать, Кобзона, еще нескольких артистов. А других попробуйте определить. Нет тембра индивидуального, это самое важное.
— Чем сейчас живет Александр Сергеевич Зацепин?
— Живу тем же, чем и жил, — музыкой. Только я уже почти не пишу. Хотел бы продолжить песни, да исполнителей нет моих, поэта нет, режиссера кино нет.
— Есть же Юрий Энтин, поэт-песенник.
— Как-то договорились с ним мюзикл делать. Но он отказался. Возраст, проблемы со здоровьем. Я уже несколько спектаклей сделал с драматургом и поэтом Сергеем Плотовым: «Тайна третьей планеты», «31 июня». В Театре кукол Образцова идет спектакль «Барон Мюнхгаузен». А сейчас для ТЮЗа Нонны Гришаевой заканчиваем мюзикл «Иван Царевич и серый волк». В конце сентября — октябре будет премьера.
— Был такой мультфильм.
— Да. По его сценарию мюзикл делаю. Мне очень понравился мультфильм «Иван Царевич», потому что сказка получилась современной, в наше время как бы всё происходит, где-то царство есть такое. Очень остроумные диалоги, хорошие. Я договорился с продюсером этого фильма Сергеем Сельяновым, и он дал согласие, чтобы по сценарию сделали мюзикл. Всё на законных основаниях. Сейчас я еще написал музыку для серии мультфильмов под названием «Оранжевая корова» для «Союзмультфильма».
— А говорите — не пишете.
— Так это не песни, это арии, дуэты, танцы. У меня открылась новая страница в биографии. Теперь мне интересен театр.
Беседу вела З.Игумнова.: «Играл на морозе в перчатках»