Таймлайн
Выберите год или временной промежуток, чтобы посмотреть все материалы этого периода
1912
1913
1914
1915
1916
1917
1918
1919
1920
1921
1922
1923
1924
1925
1926
1927
1928
1929
1930
1931
1932
1933
1934
1935
1936
1937
1938
1939
1940
1941
1942
1943
1944
1945
1946
1947
1948
1949
1950
1951
1952
1953
1954
1955
1956
1957
1958
1959
1960
1961
1962
1963
1964
1965
1966
1967
1968
1969
1970
1971
1972
1973
1974
1975
1976
1977
1978
1979
1980
1981
1982
1983
1984
1985
1986
1987
1988
1989
1990
1991
1992
1993
1994
1995
1996
1997
1998
1999
2000
2001
2002
2003
2004
2005
2006
2007
2008
2009
2010
2011
2012
2013
2014
2015
2016
2017
2018
2019
2020
2021
2022
2023
2024
Таймлайн
19122024
0 материалов
Кино — это кровавое искусство

— Про вас говорят, что вы недовольны ни одним из фильмов, снятых по вашим сценариям. Это на самом деле так?

Да не в том смысле, что недовольны. Чего тут кокетничать? Ну, недовольны, и сидите себе тихо, недовольные. Просто плохо все это, мы о другом думали, когда сочиняли. Думали, будет вот такое кино, а потом смотрим: ничего себе. Опять сочиняли, думали: теперь уж точно всем будет понятно. А потом... Надоело уже.

— В этом смысле «Лимита» для вас не отличается от «Детей чугунных богов» или «Дюба-дюба»?

Там тоже совсем другое кино получилось. Герои другие, поступки другие.

— Тогда прямой вопрос. Какими эти герои должны быть?

Мне легче было бы показать. Показать кино, которое мы придумали, и сказать: вот такими они должны были быть. Мне это легче, чем объяснять, потому что слова уже... Я всегда думал, что люди слова понимают, а оказалось, что все люди слова понимают по-своему. Ты говоришь: в этой сцене человек делает это, а потом с ним происходит это. Казалось бы, все понятно. А на самом деле нет. Или ассистент по актерам спрашивает тебя: каким он должен быть, герой? Ты ему объясняешь: он должен быть простой такой парень, сильный внутренне, здоровый такой, скромный. Ассистент говорит: все понятно, я сейчас. И приводит к тебе какого-то человека. Ты спрашиваешь: это кто? Это то, что вы хотели. Тогда ты снова начинаешь объяснять: нет, он должен быть красивый, он умный должен быть. Такой вот человек из народа. Ассистент говорит: нет вопросов. И приводит совершенно другого человека. Ты спрашиваешь: а это кто? Это то, что вы теперь хотели. Да нет же... Оказывается, тяжело объяснить, что ты на самом деле хочешь. Легче взять за руку, привести и сказать: вот.

— А вы могли бы назвать имя артиста, которому по мечу герой вашего кино?

Не могу. Я не знаю.

— Тогда не обязательно современного артиста. Пускай из других времен, из других кинематографий.

Нет, сейчас сходу не смогу. Но в принципе все старые наши артисты, все артисты тридцатых-сороковых годов — это артисты нашего кино. Молодой Кадочников, молодой Бабочкин, Алейников. Ну, все они, вся эта порода. Они меня как-то греют.

— Может быть, артиста нет потому, что нет этого героя в жизни?

Да есть он в жизни. Весь ужас в том, что в жизни он есть. Просто он не на виду сейчас. Он есть, а в кино его нет. Сейчас порода актеров, вообще генетическая природа в кино другая совершенно. С этим ничего нельзя сделать. Ты берешь человека, копаешься в нем, разбираешься, смотришь и видишь, что он... Тухлый он. Вот он сидит, и что с ним делать, я не знаю. Током его разве что ударить. Ну, можно так. Вот это, к сожалению, одна из самых страшных бед. На сегодняшний день. Ты пишешь на бумаге: из ноздрей у него шел пар, например. А потом ты должен найти человека, который бы тебе это сыграл. Берешь одного, берешь другого... Не дано это им. Они хорошие, красивые там, умные. А вот не дано.

— Иными словами герой вашего кино — это в первую очередь мужского пола человек?

Да, да. Он, как это теперь принято говорить, из сексуального меньшинства — нормальный мужчина. Ему женщины нравятся. Причем сильно. И разные. И все время. И только. И ничего с этим не поделаешь.

— Герои иного толка вас раздражают?

Ну да, раздражают. Но не скажу, что агрессивно. Я вообще считаю, что человек может делать все, что угодно. Делай, что хочешь, только потом сам отвечай за это. Все равно придет время — ответишь. Мир так устроен, что все потом тебя догоняет. Вот говорят: не убий. Я не знаю, я не очень в этом разбираюсь, я говорю: хочешь убивать — иди убивай, пожалуйста. Но потом как бы живи с этим. А ты знаешь, как с этим будешь жить? Но это твое дело. Просто когда меня начинают учить, как мне жить — вот это мне уже не нравится. Тогда я ухожу. Я не собираюсь спорить ни с кем, мне как бы наплевать на это. Человек родился и в тридцать лет узнал, что он женщина, скажем так. Чего-то я не очень в это верю. Тебя же как? Тебя же с этим полом поставили на эту землю. Ну и отвечай, соответствуй. Не знаю, не нравится мне это. Я не вижу предмета искусства в таком раскладе. То есть, наверное, и про это можно сделать историю. И даже классную историю. Но я вижу более интересные истории.

— Интересная история является главным условием вашего кино?

Главных критериев два: интересно или неинтересно и есть жизнь или нет жизни. Вот я смотрю фильм «Александр Невский» — там есть жизнь. Все, значит, мне уже интересно наблюдать за этой жизнью. А смотрю красивое, классно снятое, стильное кино — ну нет там жизни и все. Это все равно как женщина. То есть она может быть красива, может быть очень хорошо одета, но нет в ней жизни, и она не привлекает. И идет другая. Она не такая совершенная, не так хорошо одета, не так ухожена, но она тебя трогает. Сразу за ней начинаешь следить, оборачиваться: что-то в ней есть. Точно так же и кино. Если нет жизни, никто не пойдет смотреть. Будут что-то говорить, о чем-то писать... Но жизни нет. Кому тогда нужно сидеть два часа в темноте и смотреть, как идиоту, на экран? Вот я скажу: сегодня не пойду на море, пускай там такие красивые девушки, а я все равно останусь в номере и лягу спать, потому что я знаю, что мне приснится очень интересный сон. Но тогда он должен быть на самом деле интересным.

— Вы видели в последнее время фильм, где эта жизнь есть?

Не знаю, я ни одного не могу вспомнить. У нас все постепенно куда-то уходило, уходило и ушло. Последние хорошие фильмы делали в шестидесятые годы. В тридцатые очень хорошие фильмы были. Очень хороший был фильм «Чапаев». Я его недавно пересматривал. Когда Чапаев тонет, мне даже плакать хочется. Эти фильмы по эмоциям, которые людям давали, были много сильнее американских фильмов того времени, да и нынешних американских, европейских и прочих.

— Как вы думаете, почему все постепенно «уходило, уходило и ушло»?

Я не критик, мне сложно сказать. Просто я думаю, что тогда люди жили все время на краю жизни и смерти, и из-за этого ощущения они каждую минуту жили по-другому. Человек приходил, и ему говорили: ты шахтер. И он с радостью играл шахтера, потому что знал: сегодня он разгуливает по буфетам и ему аплодирует вся страна, а завтра его могут запросто посадить, сожрать, убить. Поэтому они все жили радостно. А кино это улавливало.

— Вы хотите, чтобы мы снова жили с такой радостью?

Я ничего не хочу. Я просто говорю, что так было. Это ведь не значит, что я хочу вернуть это или там еще что. Но есть люди, которые и сейчас так живут.

— А фильм «Я шагаю по Москве» снят в то время, когда уже никто не ходил над пропастью, — разве там нет радостной жизни?

Ну есть, да. Хороший фильм. Это как песни. Сначала их пели так, потом стали петь хуже, потом стали петь еще хуже. Их и сейчас поют, а вот не загораешься ты от этих песен.

Жизнь бывает и радостная, и страшная. Но если в человеке она есть, значит кино будет.

— Хорошо, а как быть с американским кино? В Америке уж точно никто не ходил по краю.

У них там другие источники этой радости были. Откуда-то радость все равно приходила. Вот они говорят: нам никто не нужен. На самом деле они все время впускают свежую кровь. Всем нужна теплая кровь. Как только все остывает, сразу открываются двери и впускают кого-то с красной, горячей кровью. Тогда он все своей кровью окрашивает. Когда он все окрасил и сгорел, на некоторое время затишье наступает, потом опять открывают двери и кого-то впускают. Нельзя иначе. Кино — это кровавое искусство. Если у тебя нет крови, ты ничего не сделаешь.

— То есть вы считаете, что радость — главный источник для кино?

Жизнь. Я не говорю, что именно радость. Жизнь бывает и радостная, и страшная. Но если в человеке она есть, значит кино будет. Если нет — все, гроб. Как с женщинами теми же. Ходит женщина. Один мужчина лучше, другой хуже, этот умный, тот богатый. А потом приходит кто-то, непонятно даже кто, лица не успеваешь разглядеть, берет ее и все. И она даже не думает, нужно это ей или не нужно Просто все случилось. Вот и в кино. Приходит человек и делает нечто такое, что ты думаешь: надо же.

Луцик П. «Нашего героя нет среди наших артистов. Породы этой нет. Она в прошлом...» (Инт. Л. Аркус, Д. Савельева) // Сеанс. 1994. № 10.

Поделиться

К сожалению, браузер, которым вы пользуйтесь, устарел и не позволяет корректно отображать сайт. Пожалуйста, установите любой из современных браузеров, например:

Google Chrome Firefox Opera