Замысел «Женитьбы Бальзаминова» принадлежал Воинову. Он сделал из нескольких пьес Островского один сценарий.
Картина произвела фурор. Все были от нее в восторге, но она — я уже говорила об этом — не понравилась Суслову, тогдашнему главному идеологу. А в то время считалось, что мнение ... ЦК – закон!
В начале нового Арбата стоит прелестная церквушка. Она долго была без крестов. Все архитекторы, включая главного архитектора Москвы, все время говорили, что надо восстановить кресты, а Гришин, партийный руководитель Москвы, запретил:
— Как это так? Калининский проспект будет начинаться с церкви, да еще с крестами?
Но Гришины приходят и уходят, а церкви остаются. И сегодня восстанавливаются храмы, возрождается религия, возрождается даже храм Христа Спасителя, и на этой маленькой церквушке в начале Арбата появились кресты. И я тоже говорю: «Сусловы приходят и уходят, a фильм наш живет».
Для «Женитьбы Бальзаминова» Воинов выбрал местом действия великолепный город Суздаль. Он был таким первозданным. Тогда еще не было никаких туристических комплексов, никаких «Интеротелей», и никто там еще не снимал. Там была паршивенькая трехэтажная гостиница с одним туалетом на этаже, площадь центральная и рынок, на котором продавались крынки сметаной, молоком, земляника, черника. Мы выходили на маленькие балкончики гостиницы и смотрели — бабы пришли с обычным молоком или топленым, а может, со сливками. Мы в гостинице жили тесно — втроем в одном номере. Воинов с Вициным и с оператором. Рядом мы с Шагаловой и Конюховой. Катя Савинова жила с кем-то внизу, по соседству — Румянцева с Макаровой. Мы варили на плитках себе еду.
Шагаловой Константин Наумович предложил играть маменьку героя. И эта хорошенькая, кудрявая, беловолосая, с большими голубыми глазами «Валя Борц» стала старушкой. Я помню, Константин Наумович бросил фразу, что она мышка, такая юркая мышка. Ее чудное лицо делали морщинистым. Под паром оно становилось похожим на печеное яблочко. Шагалова потом маленьким утюжком разглаживала эти морщины.
Роль свахи для меня была открытием. И я стала работать. Сначала мы искали грим: нос подтянули кверху, рыжий парик, красные глазки от пристрастия моей свахи к вину. А как нелегко было осваивать кринолин! Садишься, а юбка поднимается кверху, закрывает тебя. Волосы нам укладывала знаменитый мастер, истинный профессионал, Мария Ивановна из МХАТа. Это удивительно творческий человек, золотые руки. У нее хватало терпения тратить на наши головы по три часа, каждый волосок зализывать. И мне, и Мордюковой она придумала очень смешные прически. ,
Когда я нашла манеру речи моей героини, я вдруг стала чувствовать себя очень удобно. Долго искала ей походку. Наконец нашла – утиную, немного вкрадчивую. И моя сваха по городу все снует, снует. Тут сосватает, там сосватает, ну, конечно, зарабатывает, да и рюмочку поднесут. Из скольких фантазий, из скольких приспособлений лепился этот характер! Это все, конечно, помог найти Воинов.
Кстати, «Женитьба Бальзаминова» — один из самых ансамблевых фильмов, а это возможно только при опытном режиссере.
Мы ходили на каждую съемку друг к другу. Воинов хотел, чтобы все знали, что делают другие, чтобы они жили в этой атмосфере. Нас, кроме съемок, когда мы жили в Суздале, ничего не интересовало, ничего. И все шло от режиссера, он объединил нас в одну семью. Это было единство взглядов, вкусов, идей.
Надо сказать, что сам город, эти заброшенные церкви, в которых хранились бочки с селедкой или были какие-то склады, эти дома косые, поваленные и бесконечное количество старух — все создавало атмосферу фильма. Нигде я не видела столько старух, сколько в Суздале. Там не было никаких производств, только молочная фабрика: делали сгущенное молоко, творог, сметану, масло. Были монастыри, где находились малолетние преступницы, они там работали.
Мы играли прямо в старых торговых рядах.
Водрузили вывески с буквой «ять» на чайных, сапожных палатках, убрали столбы с проводами, а все прочее осталось. Извозчик, нищий, собака – все было, как в XIX веке. На площади снималась финальная сцена, когда Вицин пляшет под потрясающую музыку Бориса Чайковского – знаменитую полечку. Она теперь часто звучит по радио, узнаваемая и любимая. Танец, конечно, придумал Воинов. В рубашке нараспашку, в дикую жару, Воинов показывал Гоше Вицину, как надо танцевать.
Так же он показывал Мордюковой, как она должна целовать Вицина возле забора. Берет за плечи Вицина, жадно целует:
— Чтобы он ко мне каждый день...
И об забор — раз!
И у Гошки встряхивалась голова.
У Мордюковой это не получалось, она злилась. Воинов настаивал на своем. Уже звучит команда:
— Семнадцатый дубль, еще раз!
Будет и тридцатый дубль, но он добьется своего. Мордюкова вдруг говорит:
— Ах, черт возьми, я сейчас возьму и точно повторю его интонацию, как бы скопирую его!
И произносит:
— Чтобы он ко мне каждый день...
Воинов закричал:
— Нонночка, миленькая, молодец, прекрасно! Сняли!
Он довольно жестокий бывал на съемках. Я там ела пирог с повидлом, сначала он был свежий, потом черствый, у меня тоже было, наверное, дублей двенадцать-пятнадцать, а я его все ела и ела и с удовольствием мазала вареньем.
Я проглотила пятнадцать кусков, меня рвало, меня трясло, я снова и снова ела этот пирог, и все равно Константин Наумович добился того момента, когда его все полностью устроило.
Сегодня, когда я выступаю и говорю о «Женитьбе Бальзаминова» или когда играю сцену свахи, меня всегда встречают аплодисментами. Все знают и любят эту картину, а такой режиссер, как Швейцер, сказал, что это классика.
Это и правда талантливо! В пьесе Бальзаминов говорит: «Если бы я был царь», – и больше а ничего. Воинов сам придумал целую сцену. Он говорил, что это его лучшая картина. Неудачные фильмы он тоже всегда называл сам. Нет художника, у которого бы не было неудач. «Шапку» он тоже считал удачной. А вот была у него картина «Чудный характер» с Дорониной – неудачная. И если его критиковали, он никогда не злился, все понимал. Никакого самомнения у него и в помине не было.
«Женитьба Бальзаминова» была восторженно встречена критиками. «Фильм получился хорошим. Смешным. Грустным. Современным». «Воинов посмотрел на пьесу свежими, нынешними глазами». Да, это был не тот Островский — монументальный, скучный, обличительный, — которого привыкли видеть в то время и которого Суслов считал эталоном. У Воинова Бальзаминов был не развязным пошляком, а наивным мечтателем, маленьким человеком, искателем несбыточного.
Дружно хвалили и актерскую игру. Про меня написали: «Смирнова предложила неожиданный
Рисунок образа свахи, увидев в ней шепелявую, помятую жизнью женщину, устало, но отважно зарабатывающую свой хлеб».
Смирнова Л. «Женитьба Бальзаминова» и не только // Смирнова Л. Моя любовь. М.: Вагриус, 1999. С. 344-349.