Скупой деревенский пейзаж. Вдалеке скромный покосившийся дом. Вблизи пара мужиков орудуют лопатами. Выкапывают из могилы гроб. Следующий кадр — голый труп лежит на столе, его омывают женские руки. На нем никаких признаков гниения. Как живой. Камера медленно плывет над телом. Проникает в соседнюю комнату, где обнаруживает того же покойника, но уже в кровати и в белых одеждах. Камера приближается (спускается с небес на землю) и одновременно описывает круг вокруг мужчины. Тот ровно в ту секунду, когда камера оказывается напротив лица, открывает глаза. Встает как ни в чем не бывало (камера все в том же непрерывном кадре следует за ним), идет в соседнюю комнату, усаживается за стол, выпивает, закусывает. Там его ждут русские красавицы в красных одеяниях и белых платках. Сбоку открыта дверь, а за ней на всю ширину экрана, сколько хватает глаз, раскинулось ромашковое поле.
Еще никогда фильмы Валерии Германики не были настолько технологичны и герметичны. Здесь все выверено до миллиметра — так что негде вздохнуть. Привычные для этого автора эмоции скрыты, убраны внутрь. Следующий кадр — и снова долгая сцена со спецэффектами, снятая одним планом. Встреча двух главных героинь — матери и дочери — на сельском рейве. Одна, бывшая балерина (Юлия Высоцкая), сбежала в эту глушь несколько лет назад от шума Санкт-Петербурга. Другая (Лиза Климова) приехала к ней уговорить продать деревенский дом и вернуться в город. Разговор явно не клеится, но и дискотеку грубо обрывает на полуслове непогода. Делать нечего — надо идти домой. Путь ведет через лес, а в том лесу, как говорит мать, живет волк. Никто его не видел, но он есть. А раз так, то волк этот — мысленный. Он будет разъединять и сближать этих двоих весь фильм.
«Волк» — жанровая вещь, вполне себе обычный мистический триллер. Но есть в нем своя неправильность, которая завораживает и пугает, как и положено дикому зверю. За мистику в фильме отвечает сценарист Юрий Арабов. Его рук и абсурдистские реплики, языковая игра, которой непрерывно занимаются все без исключения герои фильма. Как и труп вначале — не совсем труп. И его воскрешение — не совсем воскрешение. Так и каждое слово здесь не то, чем кажется. Реплика может начаться как молитва (само словосочетание «от мысленного волка звероуловлен буду» взято из молитвы Иоанна Златоуста, которая читается перед причастием), а закончиться поговоркой или философским термином. Деревня многозначительно названа Небылое. Залетный путешественник в определенный момент светанет татуировкой во всю грудь «Стыдно быть несчастливым». Даже внук Васенька, которого дочь принесла с собой из города на спине, на поверку оказывается девочкой (его сыграла юная актриса Ася Озтюрк). Впрочем, в фильме и на этот счет есть своя поговорка: «Какая разница, мальчик или девочка. У одного ключик, у другой замочек».
Отправной точкой сценария стал образ из реальной жизни: две женщины идут по лесу, а за ними идет волк, которого они не видят. За этим образом последовали остальные. Здесь все смешалось: православие, язычество, Кали-юга, философия, фольклор, Древний Египет (в кульминационный момент в лесу их ждет уже не волк, а гигантский Анубис высотой с дом). Сразу видно — речь идет о глобальных вещах. Если не о сотворении мира, то уж точно о его конце. Или как говорит сама Германика: «Это ведь жизненный путь человека, это прекрасно».
Мать пугает нагрянувшую дочь разговорами про волка-людоеда. Та отбрыкивается, скандалит, посылает ее куда подальше. Потом сама зовет. Снова говорит: уйди прочь. И снова к ней рвется. «Мама, иди к черту», «Где же ты, мама?» Восходит луна, поднимается туман, пропадает ребенок, находится след. Наступает, дыша в затылок, первородный — первобытный — страх. Угроза рядом, но ее невозможно сформулировать. Обратить в плоть и смысл. Это мысленный волк.
Страх — самое реальное, что здесь есть (ест). Он не только съедает душу, но и формулирует ее. В страхе мать и дочь забывают о разногласиях, вцепляются друг в друга. Дают обещание всегда быть вместе. Продать дом, вырваться из его плена. Но стоит убить страх — притащить шкуру уже не воображаемого, а вполне земного волка, — и душа съеживается. Становится такой же мелкой и язвительной, как раньше.
Отдельной линией в сюжете выстроены отношения между мужчинами и женщинами. Точнее, их отсутствие. Васенька, увидев труп убитого волка, невольно воскликнет: «Это папа?» Мать тут же найдется: «Да ни хрена. Твой папа тюфяк». Мужчина вообще здесь либо отсутствующая фигура, либо приходящая на время. Вроде Мухортова (Федор Лавров) — мужик в возрасте, военном бушлате и с ружьем. Кажется, он сильнее, чем Небылое, держит героиню Юлии Высоцкой в этом лесу. Но это только домыслы. На самом деле на исходе часа фильма мы так и не узнаем толком ничего про его героев.
Мухортов закапывает волка в могилу. Ту самую, откуда в начале фильма откопали целехонького покойника. Получается, волк ожил человеком? Да нет же. Волк — это волк. Человек — это человек.
Мухортов и мать на перроне. Довольная дочь с Васенькой усаживаются в поезд. Вроде бы все получилось. Но нет, догоняя отходящий вагон, мать скажет, что передумала продавать дом. Она останется здесь. Теперь, когда кажется, что дочь вырвалась из абсурда, наступает время последней, буквальной метафоры фильма. Поезд разгоняется, а за окнами разгорается пожар. Кадр летящего в тартарары поезда напоминает барочный финал «Дома, который построил Джек» Ларса фон Триера. Только там речь шла о грешнике, которого в результате тонкой режиссерской игры зрителю предлагалось полюбить, в конце. А у Германики в ад отправляется самая обычная пара — мать и дитя. Другими словами — все мы. Само собой, чтобы возродиться в начале.
«Все умрут, а я останусь» с его «тараканы лижут раны» и позже «Школа» принесли в русское кино обнаженные эмоции, наивность, эпатаж и реальность. Говоря проще — жизнь. «Да и да» (уже тогда за героиней Агнии Кузнецовой в мыслях гнался рисованный волк), ведомый манифестом Germanica is love, в свое время закрыл эпоху романтизма. Заодно став последним фильмом в официальном российском прокате, разговаривающим со зрителем на живом и свободном языке. Каждый из творческих этапов Германики если не задавал, то обозначал отдельный тренд. Грязная, квазидокументальная манера съемки и игры «Школы». Или пульсирующая радуга чувств «Да и да», влияние которой можно найти и в новом гимне молодежного протеста «Кислота» Александра Горчилина, и в экспериментах Ян Гэ.
«Мысленный волк» — первый фильм в биографии режиссера, который стоит сам по себе. Он не обозначает социальную проблему. Не открывает новый горизонт. Не формулирует нового героя или проблему. Не рефлексирует о современности. Не обращается к прошлому. Его герои предельно условны. Да и автор здесь прячется глубже, чем обычно. «А есть ли волк? А есть ли бог?» Пойди разберись.
Ты видишь волка, но не видишь волка. Его нет, но он есть. Он есть, но его нет. Мысленный волк — это не только страх. Это сразу все наши чувства. Это и есть история. И есть мы. «Волк — это наш папа?» «Нет, твой папа тюфяк». «Ты меня всю высосал, я устала». «Вася, куда ты пропал?» «Давай уедем отсюда». «Я никуда отсюда не уеду». «Пойди убей его». «Ты зачем его убил?» «Мама, иди к черту». «Мама, ты где?»
Карцев Н. Страх // Искусство кино. 2019. № 11. С. 50-55.