Драматург, поэт и философ Юрий Арабов — автор сокуровских картин о Гитлере («Молох») и Ленине («Телец»). Замысел «деспотической» кинотрилогии (Гитлер-Ленин-Хирохито) возник в 1990-е.
— В чем секрет притяжения интереса художников к образу «вождя»? Чем поучителен самый мучительный этап биографии тирана — этап его угасания? Как тема тоталитарной власти координируется с нашим временем?
Ю. А. — Эти фильмы задумывались частью тетралогии. После Гитлера и Сталина мы хотели обратиться к не менее притягательным персонажам: Хирохито и Фаусту. Кому-то картины показались сложными. Разноречиво обсуждались эстетика, специфика изображения, сценарий. Само собой разумеется, было много разнообразных возражений. Но насколько я понимаю, наши с Александром Николаевичем Сокуровым интересы и задачи диктовались простой моралистикой. Внятной. Убедительной.
А началось все давно и достаточно странно. Была у Саши маленькая картина, еще до ВГИКА, «Соната для Гитлера». Потом, в период глухой, советский, он сделал фильмы «Союзники» и «Альтовую сонату» (о Шостаковиче) вместе с С. Арановичем, которые не были выпущены. Тогда мы пересмотрели много документального материала. Делились впечатлениями. Как-то Саша сказал: «Видишь, какие у Сталина необыкновенные глаза». Я согласился: «Действительно, необыкновенные». И вспомнил, как Даниил Андреев в «Розе мира» описывает именно такие глаза — черные провалы, ничего не выражающие. «Это глаза совершенно свободного человека, — продолжил Саша. — Наверное, он свободен именно потому, что избрал путь зла, не добра».
После успеха «Молоха» возникла дилемма: что делать дальше? Я предложил картину об апостолах Петре и Павле. На протяжении фильма в кадре два человека. Идут по пустыне. Разговаривают. Ссорятся. В страшном неудовольствии расходятся в финале. Такой кусочек миссионерской деятельности. Саша среагировал не-ожиданно: «Да. Вождь их оставил. Они и поссорились». Я думал, Гитлер им изжит. Тут понял, что его до сих пор крутит и проект с апостолами горит. Тогда я реализовал его в литературной форме. Сокуров в то время делал фильм о Солженицыне. Уговаривал взять какой-нибудь фрагмент из «Красного колеса», чтобы непременно были матросы и Ленин... Примерно в тот момент и возникла идея самостоятельного сценария, который стал органичным продолжением «Молоха». Я понимаю, почему его «не отпускает»...
Ведь в вождях, особенно в фигурах Ленина и Гитлера, выпечаталось прозрение Ницше — явление на мировой арене человека-бога. В XX веке возникли «человеки-божки», и век прошел под их знаком. Их показ и исследование — чистый алхимический опыт, позволяющий сказать нечто важное о человеке вообще. Поскольку вождь — человек в крайних его измерениях, в крайнем состоянии. Ленин, Гитлер, Сталин — фигуры, спокойно и свободно идущие по избранному ими пути. Причем, Сталин — наиболее свободный из них, Ленин — наименее.
С современностью тема координируется поэтически и этически. XX век с его тягой к буржуазному развитию пропел свободе гимн. Парафраз оды, которую Бетховен посвятил Наполеону — первому провозвестнику свободы. До сих пор миф свободы как главной ценности человеческой жизни не угасает. Это уже клише в диапазоне от докладов в Госдепартаменте до концертов рок-музыки. Но если поставить проблему свободы в контекст истории культуры человечества, можно прийти к выводу, что добро — абсолютная несвобода. Недаром большинство заповедей начинается с «не»: не укради; не прелюбодействуй... Вот я и скажу, что добро, по-видимому, некое привнесенное иррациональное человеческое качество. Здесь я понимаю, что вхожу в клинч и с просветителями, и с Толстым, всеми, убеждающими нас, что добро — неотъемлемое свойство человеческой души.
Что подсказывает рациональность в отношениях с людьми? Используй другого в своих интересах. Мы себя любим, и в душе все немного вожди. Просто маленькие. Карьера требует использовать конкуренцию, двигаться по головам. Политика — манипулировать, дурить головы. Это все рациональные способы достижения успеха. Но когда ты должен почему-то ответить добром на зло, да еще щеку подставить... Вот где полная иррациональность.
Вождь — чистый алхимический опыт рассеянных в толпе стремлений. В их судьбах отражается заблуждение цивилизации, безудержно славящей свободу. Ведь и человека, идущего по этому пути, и его близких, и общества настигает разрушение. Сталин особенно демонстративно следовал по пути зла. Ведя за собой гигантские массы народа, преступая с поразительной легкостью нравственные нормы. Зачем какие-то бухарины-троцкие? Не любят они меня. Уничтожить их. К чему терпеть свидетелей, видевших меня в не-достойной ситуации: испуга, слабости?
На экране мы всего лишь сформулировали вопрос каждому человеку, для которого не существует ни десяти заповедей, ни Нагорной проповеди. Вопрос крайне простой: если вы не верите ни в Бога, ни в черта, поверьте хотя бы в смерть. В то, что рано или поздно скончаетесь в муках. В блевотине ли, экскрементах, как один из вождей. В чудовищном ужасе, под землей, содрогающейся от бомбежки Советской армии, унеся за собой жизни других людей. Описать весь этот ужас невозможно. У Ленина был долгий период болезни, в который он мог успеть что-то понять и осознать. Мы не знаем точно: осознал или нет? Есть легенда, я хотел включить ее в сценарий, но потом не решился. Охранник Ильича рассказывал, что в самом конце 1923 года он вдруг похолодел от какого-то страшного воя, который несся со стороны дачи. Оглянувшись, он увидел на оледенелой террасе Ленина, закутанного кое-как, который... выл на луну. Что это — беспредельный ужас? Для Саши — бессмысленное скрежетание зубов. А мне кажется, да, был и ужас, и скрежетание, и горе, что ничего невозможно изменить. В экранный вариант фильма не вошел эпизод свидания Ленина с матерью. Она являлась к нему в бреду и говорила: «Ты проиграл жизнь, у тебя нет ни одного друга, ты сделал несчастным людей около себя».
Равенство свободы и добра — главная иллюзия XX века. Отсюда предпочтительность пути свободы для личности и целых государств. Притягательность соблазна. Вот моралистическая тенденция обоих фильмов.
* * *
— Вожди приходили «всерьез и надолго»" и потому стремились к властвованию не только в сфере политики, но и духа. С кинематографом у них были особые связи. Страстные. На грани между любовью и ненавистью. И, может быть, тираны XX века, как никто из критиков, исследователей кино, понимали его природу, степень воздействия на аудиторию...
Ю. А. — Кино легче литературы. Сильнее воздействует на человека, душевно не тонкого.
— Самый короткий путь к сердцу человека?
Ю. А. — Физиологи объяснят, как работают рецепторы мозга, считывающие центры, прежде всего воспринимая визуальную информацию. Отсюда — по «одежке встречают». Слово входит трудно. Поэтому тотальная переориентация во второй половине XX века со слова на картинку — дело вредное. По-видимому, вследствие свершенного зла, человек неумолимо упрощается. Возникает проблема христианской цивилизации, которая есть ожившее слово. И Христос есть слово. Когда происходит трансформация слова в визуальный сигнал, компьютерную вибрацию, культура меняется. Сталин и Гитлер принципиально обожали кино. На мой взгляд, это говорит о достаточно низменной, не богатой в духовном смысле их натуре.
— Один — несостоявшийся поэт, другой — несостоявшийся художник.
Ю. А. — Что там Сталин писал... Просто еще отдавалась дань литературе начала века. Люди уже слышали сдвиги тектонических пластов, но литература еще какая-то оставалась. Никто и предположить не мог чудовищного переворота в сознании, полной диктатуры и гегемонии «картинки».
— Вожди — великие манипуляторы. А кино — самый верный путь к сердцу народа. Благодаря талантливой кинохронике была проведена блистательная предвыборная кампания Гитлера.
Ю. А. — Я видел эти впечатляющие кадры в фильме Ленни Рифеншталь. Уже тогда верно оценили степень гипнотизма изображения, его воздействия на массы.
— Но, в итоге, удалось ли вождям оставить желаемый образ?
Ю. А. — Конечно, да. Их образ это и есть тоталитарный стиль. Любой культуролог будет вам развивать эту тему бесконечно.
— Экран оказался чуть ли не самым пластичным видом искусства для идеализированного изображения во всех отношениях прекрасного вождя.
Ю. А. — Вообще, визуальных памятников сохранилось бесчисленно. Михаил Ямпольский, к примеру, заметил, что из года в год длина шинели Сталина все время росла на несколько сантиметров. В 30-х шинель — еще по колено, в 50-х — чуть ли не до пят. По его мнению, мерцающий образ первосвященника постепенно шинель трансформировал в рясу. Вот он, визуальный символ объединения власти: духовной и светской.
— Заметим, что вожди были не только «генеральными продюсерами» кинематографа, но и увлеченными, азартными зрителями.
Ю. А. — Сталин рыдал над Чаплиным. Смотрел «Огни большого города» бесконечно, повторяя: «Это про меня».
— Подчас экранный мир настолько вытеснял реальность, что тиран менял привычку к пристрелянным «целям» — своим соотечественникам. В книге о знаменитом ковбое Джоне Уэйне, сыгравшем звездную роль в «Дилижансе», Майкл Мунн подробно рассказывает историю охоты, организованной Сталиным. Охоты на неуловимого Джо. Ему был вынесен смертный приговор. И убийцы, переодетые агентами ФБР, совершили нападение на актера в его доме. Там их ждали настоящие агенты ФИР. Ковбойской перестрелки не вышло. Охота на «врага народи» Уэйна была прервана лишь со смертью вождя.
Ю. А. Думаю, это все-таки легенда. Но замечательно демонстрирующая, насколько визуальный миф значим. На самом деле, они использовали «картинку» по максимуму ее возможностей.
— Но почему столь радостен и светел кинематограф тоталитаризма? Искрящиеся смехом и жизнелюбием фильмы Пырьева, Александрова созданы в середине 1930-х — апогее террора. На глаза уничтожаемой страны надевались «розовые» очки. Откуда эти силы радости? И главное, откуда бьющая через край искренность?
Ю. А. — Радость берется не из уничтожения. Вполне возможно, что правление диктаторов совпадает с некоей пассионарностью народа. Народ находится на гребне независимо от диктаторов. Скорее диктаторы появляются на гребне этой волны и сводят ее на нет. Ощущение искрящейся радости, оттого что народ находится на пике развития. Эти процессы исследовал Гумилев и выстраивал любопытные графики. Экран 30-х годов при всей глупости, которая снималась по большому счету, искрится не только радостью, но и энергией. Я еще застал людей той эпохи, даже в старости крайне энергичных. Застал, к примеру, Константина Симонова. Человек внешне аристократически сдержанного рисунка, но вот закваска — потрясающая, совершенно потерянная последующими поколениями. Каждое поколение в России ниже предыдущего по энергическому запасу. Пик горения пришелся на 1930-е.
— Читала ваше эссе о показе «Молоха» в Германии. Аудитория фильм приняла настороженно, контакта с автором не возникло и во время дискуссии, Из чего вы делаете любопытный вывод. Зрителям не хватило в фильме уже принятого, понятого ими чувства стыда. Их раздражала ирония. Человек, принесший миру столько зла, не мог, по их мнению, фиглярствовать, Для российского же менталитета самые зловещие фигуры истории превращаются в персонажей анекдотов. Значит, весело прощаясь с прошлым, мы не избываем своей вины?
Ю. А. — Как ее избыть, тираны — всего лишь материальное воплощение мыслей и чувств большинства так называемых нормальных людей: эгоистов, не развитых в душевном и духовном смыслах. Идущих по головам близких. Думаю, любой тиран выражает то, что Фрейд называл коллективным бессознательным. В этом смысле тиран и киногерой — примерно одно и тоже. Как делается киногерой, на какие вопросы коллективного бессознательного он отвечает... Так «делается» и тиран. С тираном нельзя попрощаться. Потому что это часть внутреннего мира большинства людей. Социологи говорят о 5-10 процентах аудитории, на которые коллективное бессознательное не действует. Их называют «профессорская аудитория». Эти же примерно проценты называют в отношении людей, устойчивых к гипнозу. Киногерой для них — ничто. Помещаешь их в толпу — они остаются единицами. Именно они демонстрируют устойчивость к тирану, представляющемуся им жалким, смешным ничтожеством. Ни Сталин, ни Гитлер не будут избыты, покуда су-ществуют человек и общество. Хотя такие фигуры, как Ким Чен Ир или Саддам Хуссейн, — всего лишь пародии на Сталина и Гитлера. Им не хватает крупности. Другое дело, что современная демократия поняла закономерность взаимоотношений тирана и толпы и пытается людей, тяготеющих к всевластию, убирать с политической арены. Но окончательно пресечь их зло может лишь Бог в душе человека. Или так называемая духовная жизнь, которую тоже могут осилить лишь пресловутые 5-10 процентов.
— Историки говорят о социальных предпосылках тоталитаризма. Среди которых: низкий уровень жизни, политический хаос, долгоиграющий стресс общества. В общем, все наши реалии. Говорят о том, что Россия, подобно Германии 1920-х, готова к приходу тоталитарного режима.
Ю. А. — Может, и готова, но у нас, тем не менее, фигур, подобных Сталину, не видно. Можно спорить о тонкостях. Скажем, Путин, может, и злопамятный, но не кровожадный. Не известно, насколько он понимает, что государство в России должно быть патерналистским. Возможно, и Жириновский мог бы сыграть фигуру римского патриция времен упадка, но это фигура полностью виртуальная, вылепленная телевидением. Как только телевидение перестанет его показывать, он исчезнет.
— А кто не исчезнет?
Ю. А. — В 60-х, когда на мир обрушился феномен масс-медиа, Джон Леннон говорил: «Если бы Христос пришел сегодня, он, конечно, бы проповедовал по телевидению. И это неплохо, надо донести до людей идеалы». Тут уже проблема постмодернистского общества. Что бы ни попадало в пространство «ящика», нивелируется до полной ничтожности.
— Можно ли причиной отсутствия маргинальных тиранов считать их, тиранов, постепенную девальвацию. Мельчают на глазах.
Ю. А. — Нет шекспировских фигур. Когда их изображают имитаторы, в них не слышно отзвука реальности.
— В итоге десятилетней демократической власти мы вновь пришли к одномандатным выборам, собственно, как мы и привыкли.
Ю. А. — Может, я бы и согласился на один мандат. На патерналистское государство. Если бы государство вместо того, чтобы закапывать стариков в землю, все-таки подкормило бы их. Меняйте политическую ориентацию, но прекратите безликое людоедство. Я уверен, что после столетних катаклизмов нам жизненно необходимы хотя бы 50 лет тишины и спокойствия. Нужен какой-то отдых...
Арабов Ю. «Телец» и «Молох» (инт. Л. Малюковой) // 90-е: кино, которое мы потеряли. М.: Новая газета, 2007. С. 187-194.