Экранизация «Поединка» Куприна – задача мало благодарная. Даже сохранив все основные сюжетные линии, даже воссоздав более или менее точно образ героя- поручика Ромашова, — все равно не убережешься от нареканий в обеднении повести. Потому что интерес ее не в сюжете и не в личности Ромашова, а в зарисовках дореволюционного, в данном случае — армейского быта, складывающихся в цельную, ясную и достаточно неприглядную картину. И, конечно, например, смысл сцены смотра заключается не в смешной неудаче Ромашова (показанной в фильме в нескольких ярких эпизодах), а в полном, катастрофическом и многозначительном провале полка (не показанном в фильме вовсе). Повесть писалась в преддверии революции 1905 года и под непосредственным впечатлением поражений, понесенных русской армией в русско-японской войне, — ясно, что писатель не мог не поставить в связь то и другое.
Куприн и рассказал, как из новобранцев готовят не солдат, годных для осмысленных действий на поле боя, а слепую, забитую силу, пригодную лишь для подавления безоружных «врагов внутренних» или, что в общем одно и то же, «шпаков» — штатских, традиционная и на первый взгляд беспричинная ненависть к которым поддерживалась среди офицерства преднамеренно. Армии придаются полицейские функции; армейское же высокомерие, щепетильность в вопросах «чести», дуэли и поединки лишь маскируют действительное положение дела. Рассказ об этом и составляет «все смелое и буйное», о чем писал Куприн, посвящая повесть Горькому. В фильме приведены слова этого посвящения, но отсутствует многое из того, что дало право написать их. Достаточно сказать, что в фильме, по существу, нет полка-есть лишь отдельные офицеры. Две короткие сцены с солдатом Хлебниковым ровно ни о чем не свидетельствуют; вторая же из этих сцен (видимо, в результате непродуманного монтажа) просто кажется немотивированной, хотя она имеется в повести и обоснована там вполне убедительно. Вместе с тем в «Поединке» на материале армейской жизни нашли свое выражение некоторые общие воззрения Куприна, его постоянная тема-стремление к лучшей жизни, его излюбленный мотив — возвышенная человеческая любовь-это, по всей видимости, и привлекло сценариста. Куприн при всей трезвости своего ума был восторженным, можно сказать, — коленопреклоненным поэтом любви. Жизнь, уродующая самых сильных, и любовь, облагораживающая самых жалких, — это излюбленная антитеза писателя. Сохранена она и в фильме.
Общая атмосфера в фильме — гнетущая атмосфера медленной, постепенной гибели, гибели живьем, точно все тут замурованы и выхода никакого нет. Кульминация фильма — не пьяная драка и не дуэль, последовавшая за ней, а панихида, которую поют офицеры во главе с капитаном Осадчим. Конечно, это лишь отчасти глумливо-шутовская служба по кончившему с собой солдату. Сознают ли они это, или нет, но офицеры отпевают самих себя. Сильное впечатление оставляет эта сцена: мощный хор, управляемый могучего сложения мужчиной с глазами изувера и фанатика (артист Н. Боголюбов) и сотрясающий стены гимном смерти. Люди существуют, но радости от этого не испытывают. Поэтому так невеселы их кутежи, так угрюмо их веселье. Капитан Диц (артист В. Белокуров) шутит, напевает игривые или же меланхолические песенки, неожиданно на лице его прорывается что-то безжалостно-злобное, он всаживает пули в бутылки, точно перед ним чье-то ненавистное лицо; поручик Бек-Агамалов (артист Н. Авалиани) среди общего оживления свирепеет, пьянея от дикой, исступленной ярости; поручик Николаев (артист М. Названов), упрямый, тупой и скрытный, ни с того ни с сего дает волю безудержной, беспощадной ненависти... Смерть витает где-то рядом сними; достаточно любого, самого нелепого повода, чтобы тот, кто послабее, был убит или же обесчещен. Гибель поручика Ромашова при всей ее внезапности и бессмысленности предстает в фильме как закономерная, она объяснена без всяких сопроводительных слов. Вообще надо отметить, что, стремясь к цельности и единству, к ясной, но не подчеркнутой назойливо взаимосвязанности всех — и притом достаточно разнохарактерных — эпизодов, режиссер В. Петров достиг в этом отношении многого. Фильм прекрасно построен композиционно. В нем есть логика не только фабульная, но и эстетическая, то есть верное соотношение фона и сюжетной интриги, событий и разного рода отступлений. Почти безошибочное чувство внутренних пропорций — вещь редкая на экране, чтобы об этом не сказать специально.
На фоне бессмысленного существования офицеров, их диких выходок любовь смешного «Ромочки» действительно выглядит красивой. Может быть, именно потому, что показана она как любовь человеческая — в чем-то святая, а в чем-то и грешная. Мы видим (в сцене первой встречи Ромашова и Шурочки) его потупленные взгляды и несмелые улыбки, а потом (в сцене пикника, пленительно и строго заснятой оператором А. Кольцатым) его торопливые, жадные, неловкие объятия. Актер Ю. Пузырев хорошо оттеняет и услужливую преданность Ромашова по отношению к возлюбленной и безотчетное желание своего безраздельного счастья. Это, конечно, тонкая подробность: в то время как гордые, волевые, самолюбивые супруги Николаевы готовы при надобности стерпеть моральный ущерб и даже пойти на унижение, — робкий, слабохарактерный, покладистый Ромашов оказывается в глубине души самым требовательным, потому что он самый искренний и честный.
Любовь Ромашова слишком отличается от обычного варианта гарнизонного романа, который тут же, на наших глазах, разыгрывается Раисой-Л. Сухаревской. (Актриса появляется лишь в нескольких коротких эпизодах, озаряя довольно-таки тускло поставленную сцену бала своим как всегда безошибочным, уверенным мастерством.) Не удивительно, что эта любовь оканчивается плачевно. Удивительно, что она вообще могла вспыхнуть и расцвести в груди ничем не замечательного, более чем скромного, по существу, темного пехотного офицера.
Здесь мы уже доходим до темы фильма. Тема эта гуманистическая, купринская, а еще более — чеховская. Люди по своей природе бессознательно тянутся к красоте, к поэзии, к осмысленной и полезной жизни, даже вопреки обстоятельствам дореволюционного безвременья, провоцировавшим в них варварские, разрушительные, звериные инстинкты. Трагедия их не в том, что они жалки, пусты и ничтожны, а в том, что красоту души своей и великолепие ума своего им не к чему приложить. Ромашов гибнет, но лучшее, что может ожидать его, — это стать вторым Назанским, конченным, отпетым, хотя и благородным человеком, как его играет А. Попов. Другой путь – путь Шурочки, путь попрания всего святого ради того, чтобы вырваться из трясины провинциальной армейской жизни в нарядную столицу. Красивую, холодную, расчетливую Шурочку И. Скобцева играет верно и точно. Один мотив намечен и проводится ею особенно хорошо — это то, что Шурочка торопится. Где-то в тайниках души ей страшно: годы идут, вместе с ними уходит главное Шурочкино достояние – молодость. Ее вопрос к Ромашову: «Отвечайте же, неуклюжий Ромочка, хороша я или нет?» — лишь только кажется шутливым и кокетливым; в подтексте его встревоженное сомнение: «все ли еще хороша я или нет?»
Но путь Шурочки, так же как и путь. Назанского, — не выход. Каков же выход в обстоятельствах Ромашова? Ответа фильм не дает. И это — а вовсе не гибель героя — сообщает фильму скрытую трагическую силу.
Велик ли этот трагический заряд-вопрос другой. Как это хорошо известно, содержательность кинофильма зависит не только от того, -насколько значительна избранная тема, но прежде всего от того, насколько значительны показанные характеры. Что же касается Ромашова и Шурочки, которым в фильме уделено центральное место (относительно гораздо большее, чем они занимают в повести), то они при всей их достоверности не являются, на наш взгляд, персонажами, способными увлечь и взволновать зрителя наших дней. Вот почему фильм «Поединок», будучи высокопрофессиональным произведением, все же не стал выдающимся явлением в советской кинематографии.
Гаевский В. Куприн на экране // Искусство кино. 1958. № 1. С. 45-47.