О творчестве Вячеслава Овчинникова сказано и так: в его музыке просто не истребим образ силы жизни.
Вот и вновь Вячеслав Овчинников, выдающийся композитор и дирижёр, Народный артист России, кавалер орденов Трудового Красного Знамени и «За заслуги перед Отечеством», лауреат премии Ленинского комсомола, – в родном Воронеже, в доме у младшей сестры Зои.
Вроде бы самый центр города, улица Кольцовская, но окна квартиры выходят во двор, где по соседству теснятся сарайчики, а потому – тишь и благодать.
– Господи, как же здесь хорошо! – говорит Вячеслав Овчинников. И нет в его словах никакого артистически наигранного пафоса, а есть просто не проходящее восхищение покоем и уютом.
– Мне так здесь легко дышится, поверьте, дышу и надышаться не могу. Особенно после Москвы, после нынешней нестерпимой летней жары и смога, когда я попал в больницу… Там я вообще стараюсь без крайней надобности не выходить на улицу. Дышится трудно. Во всех смыслах. И чисто физически, и духовно тоже…
- Осталось ли у вас на донышке памяти из воронежского детства такое, что ничем оттуда не вышибить? Что по-прежнему неизъяснимо будоражит и греет душу?
- Помню себя с двух лет, то есть с 1938 года. И связано это, опять-таки, с музыкой. У нас дома собирались друзья родителей на вечеринки: попеть, помузицировать – мама хорошо играла на гитаре и балалайке, а отец на аккордеоне – потанцевать, да просто повеселиться, молодые ведь были! А я заводил для них патефон и ставил пластинки. Меня взрослые и звали не иначе как Патефон. Все эти вечеринки остались в памяти на уровне хромовых сапог – отец и его друзья были военными – и вечерних дамских туфель: я ведь сидел на полу и только успевал менять пластинки и крутить ручку патефона, да примечать танцующие ноги.
Но что самое поразительное: те полсотни мелодий, что звучали с пластинок, запомнил с лёта и знал наизусть.
Тогда ещё проявилась у меня феноменальная музыкальная память. В пять лет я заявил маме, что стану – ни больше ни меньше – гениальным композитором. И она мне поверила. В музыкальную школу пошёл в победном сорок пятом. Не знаю, как отец и мать умудрялись – но как-то изворачивались! – находить деньги на обучение в «музыкалке» не только моё, но и моих сестёр; нас ведь росло четверо детей.
- Есть такая закономерность: в творческой судьбе одарённого молодого человека обязательно происходит случайность – тот самый Его величество случай, – которая и выводит его на авансцену признания. Знаю, вы не раз сами говорили, что в вашей судьбе этот случай имеет и конкретное имя – Володар Петрович Бронин…
- Да, Володар Петрович, приехавший в Воронеж по распределению после окончания Московской консерватории по классу скрипки у Давида Ойстраха, неоднократно вёл с моими родителями переговоры на тот счёт, что «этому молодому человеку», то есть мне, следует продолжить музыкальное образование в столице.
Бронин был очень настойчив в своём суждении, а родители – не на шутку встревожены такой перспективой их сына: отпускать они меня никак не хотели. Но Бронин всё-таки их уговорил. Откуда у него была такая убеждённость? Думаю, что она появилась после того, как он услышал мои ранние музыкальные сочинения.
- И как вам жилось в столице?
Надо было учиться и зарабатывать на жизнь, хотя, конечно, мне и помогали родители, но всё равно денег не хватало. Знакомый виолончелист помог с работой: нужно было написать музыку к кинофильму «Телеграмма» с Лидией Смирновой в главной роли. Вообще, для будущего композитора, получающего классическое консерваторское образование, писать для кино считалось в то время не просто некой уступкой хорошему вкусу, а даже постыдным занятием. Мне, однако, деваться было некуда, и чтоб прокормить себя хотя бы на рубль в сутки в кафе «Арфа», я согласился писать музыку к «Телеграмме». Это и есть мой дебют в кино.
- Мало-помалу вы и подошли к киноэпопее «Война и мир» режиссера Сергея Бондарчука. Как он вышел на вас, как отыскал?
- Наверное, наслышан был обо мне. Ведь я к тому времени успел посотрудничать с Андроном Кончаловским и Андреем Тарковским; написал музыку к их дипломным работам «Мальчик и голубь» и «Каток и скрипка».
Но, думаю, всё-таки не эти музыкальные опусы подвигли Сергея Фёдоровича привлечь меня в качестве композитора к «Войне и миру». Он услышал ещё и музыку к «Иванову детству» Тарковского и оказался на исполнении моей Симфонии № 1 в Доме звукозаписи, что на улице Качалова. Происходило это ровно полвека назад, в декабре 60-го. Дирижировал великий Александр Васильевич Гаук.
- Вячеслав Александрович, а правда ли, что после исполнения Симфонии публика потребовала её повторить? Подобного случая мировая практика вроде бы и не знала…
- Вы хотите сказать, что всё это смахивает на легенду. Правда, всё так и произошло. А единственный повтор симфонии в музыкальной истории произошёл с симфонией Брамса. В моём же случае Александр Васильевич Гаук, обращаясь с улыбкой к публике, сказал: «Приходите на следующее исполнение!» Тогда-то и Сергей Фёдорович Бондарчук, по всей видимости, окончательно и остановил свой выбор на мне.
- Но вы в ту пору были так молоды, ещё и Московскую консерваторию не закончили. Неужели назначение на композитора в такой масштабной постановке прошло легко и просто?
- Куда там! Надо сказать, что сам Бондарчук находился ещё в «подвешенном» состоянии, до конца не был утверждённым на режиссёра-постановщика. Так что его голос носил рекомендательный характер, хотя без его желания я бы всё равно не попал на работу в картине.
Вообще, тогда было решено устроить конкурс среди живых классиков – Шостаковича, Прокофьева, Хачатуряна, Хренникова и Кабалевского. Обо мне и речи не вели. Но когда моя фигура всё-таки «всплыла», пришлось и самому за себя постоять: к тому времени у меня уже были написаны мазурка, что-то к батальным сценам, вальс, но комиссию, которую возглавляла сама министр культуры СССР Екатерина Алексеевна Фурцева, смущал мой возраст. И тогда я сказал приблизительно следующее: «По коридорам министерства, я сегодня видел, да и всё присутствующие не могли не заметить, ходит гость нашей страны – молодой министр обороны Кубы, а почему же у нас музыку к фильму не может писать молодой композитор?»
И тут Фурцеву словно подтолкнули: «Точно подмечено. Слова не мальчика, но мужа!» С этими словами меня и утвердили на композитора «Войны и мира».
- Говорят, что вы чуть ли не жили тогда на «Мосфильме»?
- Да, мне действительно некогда было ходить домой. В одной из газет даже напечатали обо мне статью, которая так и называлась «Пять лет добровольного заключения на «Мосфильме». В общей сложности к киноэпопее написано тринадцать часов музыки, а вошло в фильм лишь семь.
- Вячеслав Александрович, я понимаю, что вопрос этот как бы не к вам, но всё-таки: даже к вашему семидесятилетию только на одном канале «Культура» показали документальный фильм о вашем творчестве; но нигде не звучала ваша музыка. Хотя в США тогда две недели исполнялись произведения Овчинникова в Бостоне и Гарварде. И сейчас, по прошествии почти пяти лет, ситуация не изменилась: ваши сочинения нигде не исполняются, записи тоже не продаются. Один и тот же очень ограниченный набор имён и лиц из музыкальной среды мелькает на телеэкране. Как заговор какой-то…
- Конечно, этот вопрос не ко мне, а к тем, кто формирует нашу культурную политику, в том числе и музыкальную. Хотя в том, что моё имя игнорируется, нет ничего удивительного: просто я остаюсь неугодным для определённой кучки, засилье которой, увы, существует уже много лет.
- Кого из современных композиторов вы могли бы выделить?
– Считаю, что воронежский композитор Лев Чернышов достоин куда большей известности и признания, чем он имеет. Прекрасный мелодист! И двоих симферопольцев назову – Александра Лебедева и Алемдара Караманова. Талантливые музыканты. И, как видите, живут они не в столице. Самое интересное, самобытное, не вымученное, а живое, то есть самое лучшее, рождается сегодня в провинции.
- А над чем вы сейчас работаете?
- Над тремя концертами – для виолончели, скрипки и фортепиано с оркестром. Над тремя ораториями – «Сергий Радонежский», «Времена года», «Гимны Отечеству». Над оперой об Алексее Васильевиче Кольцове – «На заре туманной юности». В планах - опера «Война и мир». Пишу и романсы. Уже написаны на стихи Натальи Кончаловской, Ларисы Васильевой, Ивана Бунина.
Кстати, у нас в Воронеже есть замечательный поэт Александр Голубев. Забрал я и кое-какие поэтические строки своей младшей сестры Алевтины…
Беседу вёл: Виктор Силин // «Коммуна», №1 (25629), 06.01.11г.