Советская кинематография знает немало талантливых сценаристов, создававших вместе с режиссерами блестящие фильмы. Но первое место среди них, по молчаливому признанию кинематографической среды, принадлежало Натану Зархи. Он занял его сразу, с первых же своих шагов в кино. И оно оставалось за ним до самой смерти, неожиданной и трагической, затронувшей всех, кто знал близко или издали этого жизнерадостного человека с талантом своеобразного и глубокого художника.
Среди людей искусства, как и в других профессиях, существует неписаная «табель о рангах», складывающаяся незаметно, сама собой. В ней учитываются по неуловимым признакам не только уже сделанное художником, но и его потенциальные силы, те надежды, которые он приносит с собой в искусство. Не всегда эта «табель о рангах» верно отражает действительное соотношение сил. Иногда она создает и дутые репутации. Но в отношении Зархи она была безошибочной. Недаром Зархи — единственный из киносценаристов — был награжден званием заслуженного деятеля искусств. В этой табели» имя Зархи стояло высоко. Он многое успел сделать за свою десятилетнюю работу в кино и в театре, но еще больше он обещал в будущем. В его произведениях и в нем самом ощущалось то любопытство к жизни и уменье брать ее полно и сосредоточенно в каждом ее моменте, которые отличают художника с богатыми ресурсами творческой энергии.
Натан Зархи пришел в кинематографию с университетским дипломом и после работы в Красной армии. Его художественные интересы в ту пору были связаны с литературой. Он занимался теорией поэзии и готовил себя к литературоведческой деятельности.
Но кропотливая научная работа мало подходила к подвижному, общительному характеру Зархи, к его быстро воспламеняющемуся воображению и живому темпераменту. «Натан», — как звали его с оттенком нежности не только близкие друзья, но и большинство людей, встречавшихся с ним на кинофабриках, в АРРК и в редакциях журналов, — был живой артистической натурой в лучшем смысле этого слова. Он легко загорался интересной темой, высказанной собеседником, и тут же развивал ее, импровизируя, находя в ней неожиданные оттенки и повороты. Он сам был полон замыслов, тем и сюжетов и охотно отдавал их товарищам по работе.
Зархи владел счастливым уменьем почти мгновенно переключаться от быта в стихию художественного творчества. Для этого ему было достаточно еле ощутимого толчка, малейшего предлога, хотя самая реализация замысла обычно проходила у него в длительной напряженной работе. Зархи любил работать на людях, в суете встреч, споров и бесед, отрываясь от письменного стола для того, чтобы поде литься внезапно возникшим образом, новой мыслью или удачно найденным приемом.
Творчество, — при всех трудностях, которые испытывал Зархи, как и всякий требовательный к себе художник, иногда теряясь в мучительных поисках, терпя частичные неудачи, — в основном было для него радостным и легким делом. И жизнь для Зархи была всегда праздничной, немного приподнятой, таящей в себе неожиданные вещи, неисчерпаемой в разнообразии человеческих судеб и событий. Такой приподнятой, романтической и яркой по краскам вошла жизнь и в произведения Зархи, полные воздуха, движения, драматизма и острых конфликтов.
Повышенное ощущение жизни Зархи вносил с собой всюду, куда он ни появлялся, — на деловых совещаниях и дискуссиях, на каждодневных встречах с разнообразными людьми, на вечерних сборищах в абрамцевском доме отдыха, где он часто и подолгу жил и куда возвращался из Москвы в день своей смерти.
Все в жизни для него было полно интереса и значения, все близко его трогало и находило у него взволнованный отклик, часто удивлявший друзей Натана своей неожиданной и как будто неоправданной страстностью.
Кинематография, а позднее театр для Зархи были той сферой, где всего полнее проявлялись индивидуальные свойства его характера и дарования. В театре и в кино — меньше всего от искусственной условности. Здесь жизнь находит наиболее прямой путь в искусство и воплощается в реальные, физически ощутимые, облеченные в плоть образы. И повышенный драматизм, склонность к патетическому тону, характерные для творчества Зархи, легче всего проявляются в театре и в кинематографе — в искусстве действенном, всегда приподнятом и немного торжественном.
Любопытство к жизни сочеталось у Зархи с внимательным и пытливым взглядом художника. Он умел быстро схватывать характерные черты жизненного явления и находить для него в искусстве ясные и выразительные образы.
Поездки в Турцию для него было достаточна для того;» чтобы написать сценарий, где даны характерные черты турецкого быта и в взволнованном повествовании рассказана десятилетняя история новой революционной Турции. В «Улице радости» люди современной Англии проходят перед зрителем с особенностями своей психологии, со своим каждодневным бытом. Сценарий. «Преступление доктора Мак Кеннея» можно приписать какому-нибудь немецкому автору, настолько верно в нем изображены обстановка и люди послевоенной Германии. В других произведениях Зархи выводится самая разнообразная социальная среда и рассказываются различные исторические события: здесь и революция 1905 года, и октябрьские дни на улицах Петрограда, и солдатские окопы на фронтах мировой войны, комната рабочего, особняк промышленника, заводской двор и деревенская пашня. В этом разнообразном материале Зархи умел улавливать дух эпохи и подлинный характер событий. Он умел воссоздавать в своем воображении художника с достоверностью факта целые куски жизни — прошлой и настоящей, по отдельным деталям угадывая целое.
Но больше всего в искусстве, как и в жизни, его занимали люди, их внутренний мир и жизненная судьба. В его отношениях к людям было много человеческой нежности и внимания. И в быту он легко сходился с людьми, умел входить в их жизнь, проникаться их интересами. Эта любовь к человеку у Зархи временами стояла на грани сентиментального, что сказывалось и в его произведениях, иногда насыщенных чрезмерной лиричностью и. мечтательностью, как это было с «Улицей радости».
Но в своей любви к человеку Зархи, был разборчивым и требовательным художником. В нем не было нейтрального, всепрощающего гуманизма. Зархи был нашим современником. Революция научила его не обманываться внешностью человека, его личными качествами. Она научила, его открывать в людях их подлинную сущность, их объективную ценность в мире. Зархи умел быть страстным» прокурором по отношению к скрытым и явным врагам революции. Он умел разоблачать их в своих произведениях. Но ему не всегда легко давались позиции обвинителя. Иногда он становился на них не без внутренней борьбы со своей собственной отзывчивостью и мягкостью сострадающего художника.
Он не щадил хищников, но у него была нежность к «маленьким людям», к одиноким мечтателям, пробирающимся в жизни по извилистым изолированным тропинкам.
История любви изящной, хрупкой девушки и юноши в офицерском мундире, проходящая в серии эпизодов параллельно с основной линией сценария в «Конце Санкт-Петербурга», сохранила следы этой внутренней борьбы драматурга. Романтическим колоритом окрашена судьба этих влюбленных, пытающихся сохранить нетронутой свою нежную любовь в мире ожесточенной борьбы, в обстановке надвигающейся социальной катастрофы. Не без сожаления драматург разоблачает в финале романтические образы этих персонажей, открывая за их изящной лирической внешностью грубый эгоизм, жестокость и внутреннюю аморальность. Вихрь событий, ворвавшийся с войной и революцией в жизнь мечтательных влюбленных, срывает с них нарядные одеяния.
Другая такая же мечтательница, веселая и своенравная девушка Нина из сценария «Человек, который не убил», тоже проходит воздушной тенью через события драмы для того, чтобы завершить свой романтический путь проституцией в константинопольских притонах.
В произведениях Зархи проскальзывает жалость к маленьким людям. потерявшимся среди грандиозных событии и тщетно пытающимся найти точку опоры в самих себе.
«Улица радости» полна такими героями — жалкими угнетенными людьми, в бездействии мечтающими о лучшей жизни. Только немногие из них в конце концов поднимают знамя бунта и борьбы.
И в «Самом счастливом» драматург в побочной вспомогательной линии драмы возвращается к той же теме, хотя и в ином значении. В противовес основной героической теме сценария он создает трагикомический образ чудаковатого старика — отца Ани, пытающегося отгородиться в своей квартирке от большой жизни и уйти в сферу личных привязанностей и мирного семейного уюта. Судьба этого персонажа развивается драматическим путем и едва не завершается катастрофой.
Конечно, это — слабые, слепые люди. Они идут в жизни, спотыкаясь и падая, все время сворачивая на боковые дороги. Драматург умеет показать их бесполезность, а во многих случаях и вредность, и все-таки он страдает за них, он хотел бы вытащить их на твердый путь, поставить рядом с сильными людьми, имеющими ясные цели и знающими, как бороться за них. Ему не всегда удается это сделать. Одни из этих маленьких героев теряют человеческий облик и опускаются на дно. Другие гибнут бесцельно и случайно, как погибает Рубинчик в «Улице радости» от шальной пули полицейского, или совершают нелепые поступки, вроде старика из «Самого счастливого». Драматург не питает больших иллюзий на их счет. Но эти образы не являются случайными в произведениях Зархи. Прослеживая разнообразную судьбу этих людей, драматург знает, что в конце концов большинство из них будет отвоевано для смелой и свободной жизни. Они занимают свои, хотя и маленький участок в том обширном мире многообразных человеческих отношений, обостренных конфликтов, мужественной борьбы и стремительно развивающихся событий, который вырастает перед зрителем из пьес и сценариев Зархи и в котором ведущим лейтмотивом становится героическое начало.
Основной темой большинства произведений Зархи является тема человеческого героизма, не отвлеченного героизма индивидуалиста-романтика, но героизма социально-осмысленного, простого в своей целеустремленности, героизма новых, советских людей.
Драматург рассказывает о том, как эпоха победоносной социалистической революции создает и воспитывает героев из обыкновенных людей. Еще вчера они были слепыми, забитыми «маленькими людьми», не имевшими человеческой гордости и с детских лет вступавшими в жизнь с согнутой спиной. Втянутые в водоворот социальных событий, поставленные перед лицом врага, они проходят жестокую школу классовой борьбы. Их глаза начинают видеть мир в настоящем виде. Их плечи распрямляются, и взгляд становится твердым и осмысленным. Рабочий класс создает героев из вчерашних придавленных, приниженных людей. Он ставит потерянных одиночек в свои ряды, заряжает их энергией и волей.
Зархи говорит в своих произведениях приподнятым, торжественным тоном об этой эпопее рождения новых людей.
Такой путь прошла горьковская мать в одноименном сценарии Зархи — один из самых мощных образов советского героического фильма. Забитым парнем начинает свою жизнь в сценарии герой «Конца Санкт-Петербурга». Он проходит долгий путь колебаний и наглядных уроков, постепенно вы
растая по мере развития действия в смелого и преданного бойца революции. И верноподданный солдат Янош «Янош приедет завтра») заканчивает свою жизнь под дулом офицерского нагана, призывая революцию.
Молодой поэт Хикмет — герой сценария «Человек, который не убил» — долго блуждает по миру одиноким мечтателем в поисках личного счастья, испытывая одно разочарование за другим для того, чтобы в конце драмы пожать руку товарищу по борьбе, русскому большевику, капитану советского парохода. И Спавенте в «Улице радости» уже перестает стрелять только в фотографические карточки фашистских вождей, поднимая бунт против живых, облеченных в плоть и кровь угнетателей.
Тема рождения героического в обыкновенном, маленьком человеке намечена драматургом и в образе Ани из сценария «Самый счастливый», оставшегося незаконченным. Но в этом сценарии» возникают героические образы уже иного содержания. В ролях Клима и Саши драматург развертывает тему героизма, ставшего обыкновенным, нормальным свойством советского человека. В этом сценарии вопрос идет уже не о становлении новых людей, но о сложившемся новом качестве героизма у человека социалистической эпохи.
В произведениях Зархи, как и в жизни, мир заселяется людьми с распрямленными спинами. «Маленький человек» становится героем. Он поднимается во весь рост и вместе с драматургом говорит торжественным приподнятым голосом о радости смелой жизни и борьбы за общее счастье человечества.
<...>
Алперс Б. Натан Зархи // Зархи Н. Сценарии. М.,Л.: Искусство, 1937. С. 5-14.