В преодолении массы творческих и технических трудностей, в работе над «Киноглазом» и «Кино-Правдой» складывался вертовский коллектив, группа «киноков». Известны высокие оценки, которые Вертов дает своим сотрудникам — Е. Баранцевичу, И. Белякову, М. Кауфману, И. Копалину, А. Лембергу, Б. Франциссону и другим. Но самым преданным «киноком», единственным, оставшимся с Вертовым до конца, стала Елизавета Свилова.
Союз Вертова и Свиловой — творческий и супружеский — сложился не сразу. Еще за три года до появления на горизонте Ольги Тоом Елизавета Свилова работала монтажницей в Кинокомитете и имела случай наблюдать за прыжком Вертова с грота. Но семейная чета режиссера и монтажницы возникла гораздо позже — в 1923 году. Никто и никогда не сможет рассказать их историю. Но интеллектуалы, знавшие Вертова долгие годы, всегда чуточку недоумевали: что общего у рафинированного художника с простой, необразованной женщиной из малограмотной рабочей семьи? Дитя и нянька? Фрейдистские тайны подсознания?
Вертов несомненно любил Свилову и, как всякий человек, вряд ли задумывался, почему любит. Но нам уже пришлось говорить о новой, коммунистической религиозности Вертова, о становлении его коллективистски-пролетарского мировоззрения. Оно, разумеется, не объясняет разрыва с пианисткой и женитьбы на девушке из рабочей семьи. Однако режиссер, безусловно, хотя, может быть, и бессознательно, ощущал некоторую свою ущербность: сын книготорговца, мещанская среда с детства, никаких связей с передовым классом. Это, конечно, не предопределяло выбора, но союз с представительницей «правящего» сословия — помимо всего прочего — имел свой престиж.
Нельзя сказать, что Бальзак женился на Эвелине Ганской только потому, что она была аристократкой, хотя и это имело для него значение. Вот так же и Вертов с рукою женщины-работницы как бы на шаг приближается к своему общественному идеалу, роднится с тем сословием, которое ему по вкусу.
Доказательством тому, что наше предположение не беспочвенно, могут служить воспоминания Елизаветы Свиловой. Она постоянно подчеркивает острый интерес Вертова к новым родственникам — теще, свояченицам Оле, Нюше и Тоне, к памяти тестя, погибшего на гражданской войне. «О твоих родных, — говорил он жене, — можно было бы снять интересную картину». Среди бумаг Вертова даже остался сценарный набросок:
«Лизина мама. Скромность. Память о муже-железнодорожнике.] Евангелие. За здравие и упокой. Вечно в церкви. Иконы. А у дочери Оли — Ленин и [его] заветы. Оля. Руки всегда работают. У себя. У соседей. Дружба с комсомолками. Крестик носить не хочет. Оля учится шить. Забота о сестрах. Нюша. Тихая. Учится в школе. Вечно с маленькой Тонькой. Хочется погулять. В гости к Лизе. Тоня. Два года. Любит сладкое. Спит. Встречает Лизу».
Листов В. Вертов: однажды и всегда // Киноведческие записки. 1993. № 18. С. 129-130.