Уверен, что Игорь Ильинский нравится каждому, кто хоть раз видел его на экране или на сцене. И я тоже, конечно, высоко ценю и люблю этого замечательного артиста. Однако, поскольку я работаю в кино и театре, мое отношение к Ильинскому нельзя уложить в короткое слово «нравится». Вопрос мгновенно встает так: в какой мере мы, актеры других поколений, являемся учениками и наследниками Ильинского? Если есть творческая преемственность — в чем она? Как себя выявляет?
У крупных актеров всегда есть подражатели. Но «второго Ильинского» или «маленького Ильинского» мы не знаем. А школа Ильинского существует. Могут возразить: но ведь у него нет прямых последователей, учеников в обычном, академическом смысле слова. Что же он — учитель без класса, генерал без армии? Ответ не лежит на поверхности.
Мне, например, ни разу не приходилось сниматься с ним вместе. Работали мы на сценах разных театров. Только один раз участвовал я с Игорем Владимировичем в шефском концерте в Подмосковье. Стоял, помню, за кулисами, с огромным удовольствием слушал его прекрасное исполнение рассказов и басен. Этим концертом и исчерпываются наши творческие встречи. Сколько себя помню, я не прикидывал в работе: мол, сыграю-ка эту роль «под Ильинского». Никогда не ловил себя ни на его жестах, ни на его интонациях. А ведь все мы, сегодняшние актеры, еще с детства, не размышляя о будущей профессии, знали и знаменитого закройщика Петелькина из Торжка, и жуликоватого Франца из «Праздника святого йоргена», которого «бедная мама» роняла с разных этажей. Мы хохотали над тупым бюрократом Бываловым, а позже — над его невозмутимым собратом Огурцовым... Неужели все это исчезло бесследно, растворилось среди многих юных впечатлений? Нет, нет, нет — думаю я. Повторяю: осознанно никогда мне не приходилось подражать Ильинскому, использовать его актерские краски в своей работе. Но почти уверен — и подражал, и использовал. Не прямо, конечно. Не то заметил бы и сам, и со стороны сказали бы. Но, чувствую сердцем, постоянно влияние этого мастера на всех нас, актеров, особенно комедийных. Присмотревшись и задумавшись, найдем мы неуловимое сходство с Ильинским у А. Папанова и С. Юрского, у Е. Евстигнеева, А. Калягина, А. Миронова... Найдем обязательно.
В чем же это сходство заключается?
В повседневной работе актеры редко мыслят категориями типа «метод», «школа», «стиль». Наоборот, когда берешься за роль, то возвращаешься к жизни, к действительности — откуда и попал твой герой на страницы сценария или пьесы. Ищешь своему герою конкретные черты характера и манеру поведения, пластику, голос, интонации. Ищешь в первую очередь в себе, а также пользуешься наблюдениями и впечатлениями. Но вот я задумываюсь — являются ли моя манера игры и мой метод создания образа чем-то доселе небывалым? И ясно понимаю, что принадлежу, конечно же, к определенной школе, что я не Иван, не помнящий родства. И не я один. Мы все сегодня, такие разные, исповедуем одинаковые исходные принципы. Какие именно?
Когда смотришь старые фильмы с участием Э. Гарина, С. Мартинсона, И. Ильинского, видишь, какого совершенства достигли эти актеры в трюковых комедиях. А вот психологизм, всегда присущий русской актерской школе, в этих ранних немых лентах еще отсутствовал. Игра сосредоточивалась только на одном полюсе — на внешней эксцентрике. Как мы знаем, этот стиль в чистом виде до наших дней не дожил. В современной манере комической игры существуют два полюса — эксцентрика и психологизм, и они постоянно взаимодействуют. Внешнее поведение героя комедии может быть и фантастическим: трюки, гротеск — обычное дело и сегодня. Но внутренний мир персонажа нередко разрабатывается по всем законам психологической драмы. Здесь царствует реализм, жизненная правда. Логика поступков, пусть даже самых абсурдных и эксцентрических, диктуется теперь характером героя. Конечно, не всем это удается, но стремятся к этому все — даже в самых условных комедиях наших дней. Неожиданность и узнаваемость — вот две противоположности, из сочетания которых создает современный комедийный актер свою роль. Говоря иначе, из противоположностей рождается единство — единство высшего качества. И если этот стиль актерской игры мы справедливо называем школой, то Игорь Владимирович Ильинский ее «учредитель» и «директор». История его творческой жизни — это открытие того, что стало сегодня нормой. Между закройщиком Петелькиным и бюрократом Бываловым — разница в десять лет. Но между актерскими принципами создания этих образов — целая эстетическая эпоха. Такая же эпоха в развитии актерской игры пролегает между Бываловым и фельдмаршалом Кутузовым, которого Ильинский сыграл в «Гусарской балладе». Более того, эта школа учит актеров идти еще дальше. Вот что очень важно! Теперь уже речь не об эксцентрических поступках героя комедии, а об эксцентрике самого характера. Это — балансирование на грани жизни и фантазии. Такое балансирование, подобно цирковому хождению по проволоке, опасно для людей, к нему не приспособленных. Но Ильинский умеет и это делать мастерски. Скажем, за бродягой Тапиокой в «Процессе о трех миллионах» мы следим не так, как за Огурцовым в «Карнавальной ночи». В первом случае наше внимание сосредоточено на том, что происходит с персонажем. Во втором случае главный интерес — на том, что делается в нем, при всем том, что Огурцов — это преувеличение. Сегодня эксцентрические характеры научились создавать многие наши актеры. Назову хотя бы О. Басилашвили в картине «Осенний марафон» или С. Юрского в фильме «Золотой теленок». Вот, по-моему, подлинные «уроки Ильинского».
Так уж получилось, что Игорь Владимирович приписан к комедийному жанру. Хотя всем нынче ясно, каком у него замечательный драматический дар. Он может играть все, вплоть до трагедии. Давайте считать, что и я — актер комедийный. (Кстати, скажу не без удовольствия, что несколько лет назад в одном интервью Игорь Владимирович назвал меня «комедийным актером номер один» на текущий момент. Я очень благодарен ему за это высказывание, хотя и не совсем с ним согласен: полагаю, он преувеличивал.) Пришел я на экран и на сцену в такое время, когда жанр комедии и принципы актерской игры в нем оформились достаточно четко. И уж если я сложился как актер внутри определенной традиции, то это, несомненно, традиция Ильинского. Очевидно, высокое мнение обо мне возникло у Игоря Владимировича именно потому, что он узнал в той школе, где я сдаю свои творческие экзамены, принципы, которых он был создателем и первооткрывателем. Вот я и подхожу к ответу на вопрос: считать ли меня и других наших современных актеров учениками Ильинского? Да, говорю я! Мы его последователи, осознаем мы это или ист. Теперь о том, что привлекает меня в творчестве Ильинского, за что, собственно, я его люблю. Как ни странно, но отрицательные персонажи Ильинского всегда чем-то симпатичны. Разумеется, жулика Франца или бюрократа Бывалова в друзья к себе я никогда бы не взял, но и ненависти к ним не испытываю. Они как бы «больны», «не в себе», «запутались». Его герои никогда не бывают безнадежными, им всегда остается шанс исправиться. И в этом огромный гуманизм творчества Ильинского, которому нужно учиться. Сошлюсь на свой пример. Играл я Василия Игнатьевича Харитонова в «Осеннем марафоне». Ну, казалось бы, что может быть хорошего в этом назойливом пьянице? А ведь находит он сам в себе что-то хорошее, уважает ведь сам себя Харитонов. Значит, и мне следует поискать в нем нечто своеобразное, обаятельное. Мне много приходилось играть людей, неприятных мне в жизни. Но в создании таких «героев» находишь ведь нечто общее с ними и в своей душе. Значит, не будем судить их совсем уж строго. Будем надеяться. Конечно, бывает, что сходства с персонажем нет уже решительно никакого. Тогда надеваешь «маску».
Похож ли актер на свои роли и насколько похож — это вопрос не такой простой, чтобы на него можно было ответить односложно. Все мы знаем примеры, когда актер в представлении зрителей настолько сливался со своим героем, что хоть бери псевдоним по имени персонажа. Прочно стал «Максимом» Борис Чирков, навсегда остался «Василием Ивановичем Чапаевым» Борис Бабочкин, знали в народе как «Ваню Курского» Петра Алейникова... Это, так сказать, примеры положительных героев. А были случаи похуже. Некоторые актеры, в силу типажных данных, играли из фильма в фильм белогвардейцев или фашистов. Этим артистам, бывало, по улицам было опасно ходить. Давайте подумаем о героях Ильинского — это ведь почти сплошь жулики и бюрократы, и играл он их убедительно и ярко. Но все же для зрителей сам актер не стал ни Тапиокой, ни Огурцовым. Всегда оставался «Ильинский в роли такого-то». Никогда не было ощущения, что в жизни он хоть в малейшей степени похож на своих персонажей. Ильинский умеет отделять себя от своих бродяг и бюрократов. Вместе со зрителем смеется над ними, осуждает их. Такой стиль игры в комедии, в сатире — не только актерский принцип, но и выражение гражданской позиции. Под «маской» малопривлекательного персонажа всегда проглядывало лицо Ильинского, большого художника, умного, доброго и обаятельного человека. А настоящее сходство актера со своими героями обнаружилось в другом его репертуаре — на сцене. В кино ему не удалось сыграть хорошие драматические роли. И не только ему: почти все поколение Ильинского отрабатывало на экране закрепленные раз и навсегда амплуа. Об этом уже много говорили и писали. Я же хочу сказать, что без этого горького опыта старшего поколения актеров, может быть, не сыграл бы А. Папанов генерала Серпилина в «Живых и мертвых», не снялся бы Ю. Никулин в фильме «Двадцать дней без войны», не появилась бы на экране та Л. Гурченко, которую мы знаем и любим сейчас, не участвовал бы я в картинах «Белорусский вокзал» и «Премия». Это тоже уроки Ильинского. Не для актеров, а для тех, кто вольно или невольно распоряжается актерскими судьбами.
Не могу не рассказать одну историю, из которой станет ясно, кто для нас в нашем искусстве Игорь Ильинский. Вышел на экраны фильм «Тридцать три», где я играл центральную роль. Поставил картину Г. Данелия. И вдруг мы с режиссером неожиданно получаем большое письмо от Ильинского, с которым не были никогда лично знакомы. А в письме — не только добрые слова о нашей работе, но и глубокие, интереснейшие мысли и рассуждения об искусстве, тревога за судьбы нашего любимого жанра — комедии. Вот урок кровной заинтересованности большого мастера в судьбах нашего общего дела! Скажу, что многим, а быть может, и всем современным актерам ее не хватает. Здесь мы тоже должны учиться у Ильинского.
...Наш замечательный прозаик и драматург М. Булгаков однажды заметил: Достоевскому не нужно доказательств, что он писатель; откроешь любую его книгу, прочтешь страницу — и этого достаточно. И вот, помню, одна пожилая женщина, узнав, что я актер, говорит: «Ах, артист? Ну, сыграй или спой!» Сначала я обиделся: такое непонимание нашей профессии! А потом подумал — может, она и права. Ведь все мы уже на месте: вот зритель, вот актер — почему же представлению не начаться?
Я думаю, Ильинский сумел бы всегда и везде доказать, что он настоящий артист. Для этого ему не нужно ничего, кроме него самого — его личности, его таланта.
Леонов Е. Школа Ильинского. Искусство кино. 1982, №4, с. 101-105