(...)

Рядом с душевной прочностью этого человека так очевидна вихляющая, неустойчивая и ненадежная, хотя бы и самая искренняя мягкосердечность Бузыкина.

Наконец, наиболее основательно, принципиально возражая Бузыкину, так сказать, по всем статьям и пунктам жизненной программы, медлительно и важно, наподобие статуи командора, в пределы кадра вплывает Василий Иванович Харитонов — ужасающе цельное творение артиста Евгения Леонова. Он чем интересен, этот Харитонов? Он тем интересен, Харитонов, что ему, Харитонову, абсолютно неведомы грехи и слабости, которые мы с вамп обнаружили у Бузыкина. А все те доблести, коих Бузыкину не дано, Харитонову отпущены в изобилии. Бузыкин мягок, Харитонов тверд. Бузыкин нервен, Харитонов младенчески спокоен. Бузыкина постоянно гнетет чувство вины, Харитонов преисполнен сознания собственного достоинства. Бузыкин вечно торопится, Харитонову торопиться незачем, он живет размеренно, плавно, благодушествует, а не живет. Глядя на его круглое, чистое, сытое и довольное лицо, сразу понимаешь, что интеллигентские рефлексии Харитонова не тревожат. Бузыкнн безволен, у Харитонова воля несокрушимая, и к цели, перед собой поставленной, он прет, не разбирая дороги, как танк. А ставит он перед собой, перед несколько раздраженным Бузыкнным и сильно заинтригованным Хансеном — бутылку водки. Происходит это в самое неподходящее время, ранним утром, в будний рабочий день. Тем не менее Харитонов действует с глубочайшим, первобытно ясным убеждением — нет, не в собственной правоте, а в том, что вершит некий, для всех обязан тельный и всегда своевременный ритуал.

Сопротивление бесполезно, Харитонов неотвратим и неостановим. Ссылки Бузыкина на присутствие иностранца только воодушевляют Харитонова. «Русская водка!- говорит он патриотично и авторитетно. — Им нравится!» Хансен с живым интересом узнает сразу и русские обычаи, о которых даже Достоевский не подозревал («Тостирующий пьет до дна! Тестируемый пьет до дна!»), и русские выражения, которые в лексиконе Достоевского, увы, отсутствовали. Несколько позднее, постигнув с помощью Харитонова загадочные прелести русского фольклора и научившись петь «Плыли к Марусеньке белые гуси», Хансен, благодаря тому же Харитонову, познакомится с вытрезвителем, а когда Бузыкин (кто же еще? Конечно, Бузыкин!) его из вытрезвителя вытащит, датчанин, очень довольный, спросит: «Андрей, я алкач?» И Андрей подтвердит: «Алкач, алкач».

(...)

Рудницкий К. Частицы бытия // Искусство кино, 1980, №3, с. 3—31