«Слезы капали» — фильм-настроение... Не очень веселое. Не сразу понятное. Вызывающее столько недоуменных вопросов по поводу главного героя.
(...)
Реалистические призраки — жена-«кикимора», сын Гера — двухметровый акселерат, гражданин в трамвае, гражданин на скамейке, дикий старик с берданкой, врач-психиатр, участливая Дина — подруга жены, начальники и подчиненные с птичьими фамилиями — эти Сорокины, Галкины, Соловьевы.
Место актера в поэтике такого рода — особенное: оно и заметное и несамостоятельное.
Несамостоятельное в том смысле, что актеру приходится играть не столько самого героя, сколько его отражение в кривом восприятии Васина. Б. Брондукову (Федор), например, в большей степени. Н. Гребешковой (Галкина) — в меньшей. Нечто большее удалось сыграть, пожалуй, только И. Саввиной, исполняющей роль жены Васина. Актриса так представила свою героиню, что мы угадываем, какая она за пределами дурного настроения своего мужа: безразлично мягкая, заученно-доброжелательная.
Что касается Евгения Леонова, то у него самая сложная и противоречивая ситуация.
Когда-то он сыграл в не очень удачной комедии «Джентльмены удачи» сразу две роли: человека беспечно доброго — директора детсада и человека страшно злого — рецидивиста.
А теперь ему надо было сыграть персонажа и злого, и доброго одновременно. Не бутафорскую злобность и не декоративную добродетельность, как в «Джентльменах...», а бытовой деспотизм, исхитрившись при этом остаться добряком в душе. Но сыграть эту внутреннюю коллизию актеру не дано.
Не дано не природой, а логикой художественного замысла. Герой в композиции картины олицетворяет определенное настроение, ведет «мелодию», и этим, собственно, ограничена его задача.
Фабула насыщена событиями, которые, по мере ее продвижения, уплотняются, наседают одно на другое... Домашний скандал развивается, пожалуй, еще эпически, нарастая постепенно. Сначала оскорбил по телефону некоего Тетерина, начальника жены, потом невестку, сказал грубость сыну, указал на дверь и сыну и невестке, потом сам хлопнул дверью, походя оскорбил администратора в гостинице, накричал на корректного иностранца, вернулся домой, еще раз оскорбил невестку (по телефону) и только после всего этого наговорил таких гадостей жене, что теперь уже ей пришлось хлопнуть дверью.
Зато на следующий день все происходит почти одновременно, с какой-то эксцентрической калейдоскопичностью: снос гаражей, склоки с сослуживцами, разрыв с лучшим другом из-за куска мыла, оскорбления, выговоры, приказы об увольнении, заявление об уходе по собственному желанию, автомобильная катастрофа, попытка повеситься, попытка утопиться... Васин мечется. Гладиатором бросается на препятствия и преграды, которые сам же и нагромоздил. И разрушить их выше его сил. Потому что сражается он не столько с внешними обстоятельствами, сколько с собственным настроением. И выход только в том, чтобы переменить настроение — дурное на приемлемое; тягостно-желчное на иронично-сентиментальное. Что и происходит в финале.
В этом-то и коварство поэтики настроения. Она сообщает фильму качество редкой искренности: в самом деле, нельзя не поверить в истинность душевной смуты, той острой горечи, что кроется в фильме и угадывается за ним. Она сообщает ему качество лирической исповедальности, сродни той, что есть в положенном на музыку Г. Канчели стихотворении Геннадия Шпаликова «Людей теряют только раз...».
Но она же и придает всей этой горечи характер частности. Если настроение столь индивидуально, значит, это дело исключительно внутреннее, касающееся лишь авторов фильма и его героя Павла Ивановича Васина. И спасение утопающего, следовательно, должно быть делом рук самого утопающего. Конечно, жалко этого добродушного, сердечного человека, которому выпало несчастье озлобиться. Хочется ему помочь. Но чем? Хочется ободрить несчастного, сказать, что ничего страшного, что это бывает, а потом проходит, что настроение — как погода, сегодня одно, завтра другое; что еще непременно распогодится и будут «радуга и радость».
Словом, хочется сказать все то, что уже было спето в прощальной песенке про обнадеживающий грибной дождь.
Фильм проистекает из настроения и впадает в настроение. А вопрос о том, насколько оно объективно и логично и в какой мере обязано суровой яви, остается не просто открытым, но даже непотревоженным. Поскольку фильм устроен таким образом, что первичны ощущения, впечатления, а реальные проблемы — их следы и отражения.
(...)
Дело не в том, прав или не прав Васин, когда обижает родственников, оскорбляет сослуживцев. В том дело, что он своими злыми, жестокими выходками гротескно обнажает двусмысленность иных моральных прописей.
Преувеличения в искусстве тем полезны, что они позволяют увидеть тенденцию в зачатке, в развитии.
Васин полезен; он необходим драматургу как прием, как средство анализа жизненного материала.
Вместе с тем этот прием — живой человек, у которого есть прошлое. Прошлое Васина восходит к лирическому герою 60-х годов.
В сущности, герой, которого играет Е. Леонов, — осатаневший лирик.
Он — недобрый человек из Сезуана.
Добрыми и безысходно-щедрыми были зубной врач, загадочный индус, старшая сестра, трубач из оперетты.
Обреченно-добрыми оставались герои Шпаликова.
Драму перерождения любимого героя Георгий Данелия извлекает из сценария и воссоздает на экране. Он оплакивает лирика в последней надежде растопить его заледеневшее сердце. По этой причине «капают слезы».
По этой причине в фильме господствует поэтика настроения, позволяющая и побуждающая отвлечься от житейских реалий.
По этой причине режиссеру не понадобился Васин как сатирический прием, как зеркало.
На ум идет сказка уже не про злого тролля, а про злую Снежную королеву.
Богомолов Ю. Финита ли комедия? (о фильме «Слезы капали») //Искусство кино, 1983, №6, с. 50-56