Стали уже общим местом стенания о тоске нашего зрителя по чувствам простым, высоким и вечным. Другим общим местом стали размышления о снобизме критики, презирающей сентиментально-прекраснодушное «массовое» кино. Не хочется добавлять новую вязанку хвороста в этот костер. Сокрушаться о разгуле сил ненависти, о расцвете преступности и падении нравов куда проще, чем с безоружным простодушием Чуриковой и Галина открыто и звонко — как и положено высокой мелодраме — воззвать к состраданию. Тем более необходимо разобраться в структуре картины «Плащ Казановы», своей очевидной подлинностью выделяющейся на фоне бесчисленных имитаций жанра.
(...)
Инна Чурикова, актриса, не нуждающаяся в эпитетах, играет Хлою бережно и целостно. Бог мой, какие только краски, комические, гротесковые, могла бы она отыскать для своей героини! Еще бы — одинокая дама не от мира сего, далекая от всего земного любительница изысканных и странных туалетов, в шляпке с кокетливой вуалью. Одержимая любовью к Италии, к ее художникам и поэтам, ее пейзажам и камням. Белая ворона среди своих спутниц, тоже одержимых — российской покупательской лихорадкой... Словом, было где разгуляться фантазии Инны Чуриковой. Но она выбирает строгость и сдержанность. Очарованная странница Чуриковой тихо счастлива тем, что очутилась в стране своей мечты, и даже пара рюмок траппы, выпитых с любезными венецианцами в траттории, не нарушает ее внутренней тишины. Отсвет романтических кинозвезд падает, как тень от вуали, на ее лицо: Грета Гарбо? Глория Свенсон? Экзотическая иностранка, искательница любовных приключений? Нетрудно ошибиться даже опытному ловцу постоялиц богатых отелей.
Случайную встречу с ним на лестнице отеля Чурикова проводит блестяще, без труда разглядывая нехитрые уловки приятного синьора. Легкий хмель не мешает ее иронии, умело подчеркнутой режиссурой. Здесь же, на лестнице, записной тенор, видно, тоже завсегдатай гостиницы, белым голосом поет нечто итальянское, слащаво и глуповато. И хотя Хлоя просит его повторить и под знойные звуки ветер треплет кудри романтического Лоренцо, демонстрирующего себя на балконе, — ей-Богу, даже в голову не пришла мне мысль об адюльтере. Чуть-чуть наивного, неумелого кокетства на трех языках, отблеск светлого настроения, лукавство венецианских каналов... Просто у героини хорошо на душе, и итальянец хорош собой, да и режиссер не лишен чувства юмора.
Но то ли магия Венеции, то ли автор фильма пришпоривают сюжет, но следующая, опять случайная встреча с напористым итальянцем пугает неосторожно заигравшуюся Хлою. После недолгой погони неутоленный жиголо убеждает заезжую гостью посмотреть Венецию — интрига набирает ход. Все еще думаешь: шутка, розыгрыш. В самом деле, она ему про Тинторетто, а он ей про свою профессию «делать приятно женщинам». Она ему из Гете, а он про то, что в своем деле он мастер. Она все перебирает его возможные профессии: модельер? парикмахер? А зрителю давно ясно, по какой части трудится маэстро. «Бедная Хлоя!» — думает умный зритель. И точно — бедная! Вот она уже страстно целуется с латинским любовником, конечно, в гондоле, конечно, под сладкие звуки нанятого идиота-тенора. Забавно, черт побери, думаешь про себя, как долго будут ерничать драматург-режиссер-актеры и чем все кончится?..
Кончится все плохо. Плохо для Хлои. Хорошо ли для картины — в этом мы попробуем разобраться. А Хлое не до разборок. Любовь охватывает ее, ничего уже не соображая, она, в слезах восторга, потрясенная накатившей страстью, безвольно следует за своим Ромео по проторенной им дороге. Ужин со страстным поцелуем, номер-люкс, та самая шляпка с вуалью, стыдливо напяленная на подглядывающий античный бюст. Пошлые приемы обольстителя-профессионала, постель (за кадром), счастливое пробуждение — и... удар. Оказывается, за все это надо заплатить. Три миллиона лир, желательно в долларах. Она не Понимает?.. Полно, не девочка ведь... И хватит сантиментов, а то пущу голой по гостинице. Вырвав из рук Хлои сумку и выпотрошив ее, Лоренцо понимает, что влип: его избранница не просто восторженная дура, а — вот он, паспорт! — русская. Стало быть, ей действительно нечем платить.
Что ж, и у профессионалов бывают осечки, тем более что Лоренцо «подставили» служащие отеля. Поделом! Тебе дают наводку — делись доходами. Не хочешь — садись в лужу. В общем, Лоренцо, конечно, молодец, русским надо оказывать гуманитарную помощь. И, наверное, ты, русская, вдосталь потешилась с итальянским жеребцом (в фильме текст покруче)?.. Там, в России, есть красивые девки или все похожи на тебя?.. Два гостиничных лакея, брезгливо перебирающие женское дессу, рассевшись возле постели Хлои, омерзительны. Лоренцо сокрушен — выходя из люкса, портье блистательным жестом задергивает ему молнию на «ширинке».
А что же Хлоя?
Она сидит в постели, из последних сил удерживаясь от истерики, омертвелая... И такая жалость и любовь, смешанные с гневом и желанием растерзать этих сволочей, охватывает тебя, что право, уже ради только этого порыва надо было родиться этому фильму.
Мы все жалуемся: нет проката отечественного кино. Да вот же оно, кино для миллионов. Кино, где есть «звезда», где есть смех и слезы, пронзительность и сердечность. Потери и убытки? — конечно же, мы посчитаем и их... Но, право, они меркнут перед эффектом «коллективного смягчения души», которого не может не вызывать фильм.
Говоря высокопарно, я снимаю шляпу перед мужеством Инны Чуриковой. Она играет «на грани фола». Не боится быть смешной. Не боится быть глупой. Не боится быть немолодой. Хуже скажу: не боится быть жалкой. Что-то есть в этой работе высшее: самоотречение. Так надо. Не для роли. Для зрителя. Для очищения. Болью.
(...)
Когда на общем плане я увидел страстно целующихся в гондоле Хлою и Лоренцо, я понял, что средних и крупных планов режиссура то ли устрашилась, то ли не одолела (а в том, что Чурикова сыграла бы это прекрасно, — уверен). И дальше мне не хватило этих красок, какие-то важные «мелочи» оказались за кадром, оставив в кадре лишь слезы и почти собачью преданность Хлои (эти поцелуи рук!), которые не объяснишь и не поймешь без неистового огня, так и не вспыхнувшего в фильме. Расчет это или просчет — не берусь решать. Одно знаю точно: у тысяч и тысяч зрителей был бы снят «проклятый» вопрос: что ж она, дура, что ли, полная? По логике снобистской на это можно и наплевать. По логике «массовой» — сострадать можно и дуре, но куда легче человеку, попавшему в «беду от нежного сердца». Кто из нас, в самом деле, в нее не попадал?
(...)
Зато другая линия фильма вызывает у меня (знаю, что многие думают иначе) глубокое понимание и уважение. Театр Галина на переходе в кино постарался смягчить свои излюбленные социальные краски (если не считать «Группу»). Но драматург оставил одну подробность: Хлоя, конечно же, не могла обойтись без Дафниса. Девочка и мальчик родились в один день у двух подруг, в тюремном госпитале ГУЛАГа. Мать мальчика били, и Дафнис родился и вырос неполноценным. Он живет в доме призрения, и Хлоя — единственное, что связывает уже немолодого инвалида с жизнью. Всего два раза Дафнис появляется на экране, но Андрею Смирнову сполна хватает немногих кадров, чтобы сыграть человека, одновременно и несчастливого, и достойного. Чего только стоит его участливый вопрос Хлое, вернувшейся из венецианского романтического далека: «Ты устала?» «Нет, нет», — торопливо возражает она.
А мы вспоминаем этот ужас позора, когда, проснувшись в счастливых слезах любви, в грустных слезах расставания, в нежных объятиях, она просто не в силах понять, что пора расплачиваться. Не слезами, кровью, душой — деньгами.
Чурикова и тут сдержанна, дрожат губы, не повинуется речь, вдруг сбивается на русскую, да еще простую, бытовую (прекрасная деталь!)... А во всех нас уже закипает стыд, и, забегая вперед, думаешь: что же будет? Яростный вопль?
Презрение? Или — не дай Бог! — самоубийство?
Думается, режиссер поступил верно, отказавшись от ранее задуманных острых эпизодов в гостинице, после финального объяснения Хлои и Лоренцо. Оставленный здесь «пробел» — как раз из тех, что необходим, что будит воображение, заставляет тосковать и мучиться... Может, именно это «бездействие» после удара рока и дало право Александру Галину говорить о меланхоличности фильма? В самом деле, ведь все в нем оказалось проще. Мы расстаемся с Хлоей, оставив ее на грани бесчувствия, в постели роскошного люкса. А встречаем в обшарпанном подмосковном доме призрения достающей венецианские сувениры для Дафниса... В том числе и белую маску клоуна — не ту ли, что лежала на витрине рядом с плащом Ка-зановы? Эва, как отозвалось... «Там шляпа», — оставляет Хлоя что-то на донышке пакета.
И только теперь я, наконец, понимаю, почему ей хватило сил перенести позор. Есть Дафнис.
...У перехода через железную дорогу, ожидая, пока пройдет состав, она оборачивается. Дафнис примерил маску. Весело-грустная гримаса клоуна скрыла его измученное лицо... И нежная, робкая улыбка вдруг освещает лицо Хлои, тоже измученное. Как кстати тут и шляпка, та самая, с вуалью, театрально-ироничная, из той же комедии масок... Ну как же, перекличка: Арлекин, Коломбина, грустное, веселое... Тень великого Феллини, улыбка Кабирии... Бесконечные маски жизни, улыбка жизни, надежды.
Она улыбается так нерешительно, но так светло, что сердце и холодеет, и обливается теплом...
Гуревич Леонид. Смягчение души // Искусство кино. – 1994. - №4 с.98-101 (О роли Хлои в фильме «Плащ Казановы» с. 98-99)