Таймлайн
Выберите год или временной промежуток, чтобы посмотреть все материалы этого периода
1912
1913
1914
1915
1916
1917
1918
1919
1920
1921
1922
1923
1924
1925
1926
1927
1928
1929
1930
1931
1932
1933
1934
1935
1936
1937
1938
1939
1940
1941
1942
1943
1944
1945
1946
1947
1948
1949
1950
1951
1952
1953
1954
1955
1956
1957
1958
1959
1960
1961
1962
1963
1964
1965
1966
1967
1968
1969
1970
1971
1972
1973
1974
1975
1976
1977
1978
1979
1980
1981
1982
1983
1984
1985
1986
1987
1988
1989
1990
1991
1992
1993
1994
1995
1996
1997
1998
1999
2000
2001
2002
2003
2004
2005
2006
2007
2008
2009
2010
2011
2012
2013
2014
2015
2016
2017
2018
2019
2020
2021
2022
2023
2024
Таймлайн
19122024
0 материалов
Поделиться
«Не трогайте артиста»
О работе актера над «Прошлым летом в Чулимске»

Когда Вампилов отдал пьесу «Прошлым летом в Чулимске» в Ермоловский театр, он думал о том, чтобы Шаманова играл я. Я же видел в очень интересной роли Шаманова только Любшина. Потому что впечатления от его участия во многих фильмах заставляли думать, Любшин — единственно возможный Шаманов. Его негромкость и несколько ироничная печаль, ярко проявившаяся в фильме «Альпийская баллада», казалось мне, помогут ему стать лучшим исполнителем роли. Так оно и получилось.

Но был один случай, который не имел прямого отношения к тому, чтобы пригласить Любшина, но очень хорошо выразил характер этого актера. Давным-давно режиссер Ленфильма Сергей Микаэлян, человек, с которым я неоднократно работал, — он ставил «Три товарища» в Ермоловском театре (я играл Робби в юности), спектакль «Несносный характер», где я сыграл незабвенного Костю Жаворонкова (до сих пор вспоминаю и эту работу, и этот образ), ставил он и другие спектакли — стал искать актеров для фильма «Иду на грозу». И пригласил меня пробоваться на одну из главных ролей, а на другую роль — Любшина. Мы чувствовали себя очень комфортно как партнеры. Настолько комфортно, что когда Любшина утвердили, а меня нет, Любшин отказался сниматься в этом фильме. Случай редчайший. И в этом проявилась его личность. Я вспоминаю этот случай не для того, чтобы кто-то подумал: «Понятно, Любшин получил роль Шаманова, потому что отказался сниматься без Андреева». Дело совсем в другом. Просто я увидел тогда, что человеческие черты актера Любшина чем-то близки характеру Шаманова. Приглашен он был еще и потому, что и сам увлекся. Я знаю, что кое-кто из людей, близко знакомых с произведением Вампилова, как-то не видели в нем Шаманова, не верили, что он может это сыграть. А потом вынуждены были признать, да и искренне согласились с тем, что работа Любшина — явление, а не просто очередная роль.

Надо сказать, что репетировал он очень своеобразно. Когда поначалу, на стадии разбора пьесы, актеры очень интенсивно включались в пробы, Слава делал все очень тихо, почти робко, чуть ли не бормоча текст роли. Это стало раздражать его партнеров, они обращались ко мне с просьбами и предложениями всякого рода, но я попросил: «Не трогайте артиста». Потому что почувствовал, что не может Любшин ничего создать, прежде чем «что» то созреет внутри, а потом и не выйдет наружу. До сих пор вспоминаю эту его тихую игру на репетициях, хотя и он способен был раздражаться, как другие, что потом и делал, но не в этом спектакле.

В самом начале работы Любшин сказал мне: «Не очень нажимай на меня, ладно? Поначалу дай мне некую свободу как осознанную необходимость». И я не могу себя ни в чем упрекнуть, потому что, очень бережно относясь к процессу репетиций, так же бережно относился и к тому, как идет к поискам характера, к его осуществлению Любшин. Я видел и понимал, как интересно и глубоко он проникает в материал, создавая вокруг себя особую атмосферу, в которую уже включается и которой начинает потом верить и партнер. И во многом за ним пошли. Пошли не от погони за результатом, а ощутив необходимость нащупать процесс подлинного существования, к поиску особой тональности вампиловского творчества, определяемой характером автора.

Однажды он произнес свой последний монолог, когда ого герой, возвратившись после тщетных поисков Валентины, обращается к Кашкиной с таким откровением, таким проявлением счастья, помноженного на тоску, что это было-удивительно. Настолько удивительно, что он этим если не подчинил партнеров воле своей, манере своей, дыханию своему, то, во всяком случае, сделал их абсолютными своими союзниками. И потом даже многие и яркие актеры работали уже где-то в этих пределах. Это не значит, что Любшин диктовал условия игры. Но амплитуда его восприятия вампиловского творчества вообще и этой пьесы, в частности, расширилась настолько, что распространилась не только на характер Шаманова, но и на весь спектакль.

Я до сих пор вспоминаю, с каким трепетом он всякий раз готовился к спектаклям. Как загодя появлялся в театре и прохаживался среди декораций, поднимался на балкончик аптекарши Кашкиной, заходил за стойку маленького кафе, присаживался за стол, за которым ему предстояло встретиться с Пашкой в жестокой схватке, в схватке идей.

Он бережно относился к партнершам. В спектакле было две Валентины — тогда еще совсем юная, пришедшая из ГИТИСа и еще не закончившая института Татьяна Шумова и Татьяна Щукина. И к той, и к другой он находил свои пути. Я сидел в зале и наблюдал за тем, как с одной он разговаривает в уже принятом ключе, а к другой как бы прислушивается, пристраивается, изучая своеобразие этой исполнительницы, этой Валентины. Так было и с другими партнершами, я имею ввиду мать Пашки. Эту роль играли две действительно чудесные актрисы — Ивета Киселева и Софья Павлова. Та самая Павлова, которая так прекрасно дебютировала в фильме Райзмана «Коммунист» в паре с Урбанским.

Кашкину играли Наталья Архангельская и Татьяна Говорова. И от той, и от другой он устал — он, Шаманов. Но он уставал от них по-разному. То есть он не повторял рисунка, однажды найденных интонаций. У меня было такое ощущение, что он как бы каждый раз заново присматривался к одной и другой и вроде бы пытался разобраться, «что я в тебе когда-то нашел, почему меня судьба связала с тобой?...» И всякий раз, хотя по драматургии, по тексту, по поведению Шаманова у Вампилова это выстроено довольно жестко, он с какой-то удивительной деликатностью спрашивал Кашкину: ’’Что, ты в самом деле дура?" И так, не желая обидеть, он изучал суть женщины, с которой его свела судьба. Вспоминаю спектакль и вижу его, как будто это было не много лет назад, а вчера. Слышу, как негромко и с какими подробностями существует в нем Любшин. Не привирая и не нажимая, даже когда требовалось проявление темперамента в полную сипу. Без всякой актерской ажитации.

Эта встреча для меня до сих пор очень значительна. Когда вышел спектакль, к нему обращались с интервью, и все задавали вопрос: «Ну, а как Вам работалось с этим режиссером?». Он не уходил от ответа, сохраняя при этом достоинство актера, достоинство художника. Не делал вид, что совсем самостоятельно, в случайном ансамбле, сыграл Шаманова. Своих партнеров по труппе он ощущал сотоварищами, и союзниками, и соратниками. Вероятно, такими их сделала драматургия Вампилова, его творчество.

В Бахрушинском музее был вечер, посвященный творчеству Александра Вампилова, на котором выступали актеры, игравшие в разных его спектаклях. Надо сказать, что у нас в театре было поставлено довольно много его пьес. Выступал Юрий Саульский, который написал прекрасную музыку к «Старшему сыну», к спектаклю «Прошлым летом в Чулимске». Эта музыка потом продолжала звучать не только во время спектаклей. Она запоминалась, ее хотелось слушать... Вспоминал о своей работе и Любшин. Он, насколько я знаю, человек достаточно сдержанный, в тот вечер с удивительным теплом говорил и об этой встрече со своим Шамановым, и о театре, в котором он сыграл эту роль, и о всех нас...

Я ставил потом «Чулимск» в Финляндии, там Шаманова играли очень хорошие актеры... Но Любшин прежде всего отличался от других Шамановых, как мне кажется, тем, что эту роль воплощал не просто крепкий ремесленник, а человек тонкой нервной структуры, который, наверное, и сам-то, как любой настоящий художник, не раз испытывал чувство сомнения, чувство неуверенности в себе. И, переходя через эти ступени, через эти рубиконы, он находил то, что потом, в момент существования в «предлагаемых обстоятельствах», как нельзя более верно воплощалось в роли, давало возможность только так, а не иначе проживать вехи жизни Шаманов.

Я не знаю, как он проявляется в быту, я не знаю, каким разным он бывает вне театра, но в нем присутствует некая не то чтобы застенчивость, но некоторая негромкость. Он, наверное, размышляя о своем творчестве и о природе театра, как и о роли, и о спектакле в целом, чаще ставит многоточие, чем восклицательный знак, даже если этот восклицательный знак однажды и не однажды проявлялся в исполнении. И он до сих пор и как человек, и как артист в пути. А если в пути, то надежды и сомнения и присущее сейчас всем нам как бы отсутствие желаний, есть на самом деле, так мне кажется, признак усталости физической и не означает усталости духовной. Вот этот второй план читается всегда и при наших коротких встречах. При этих встречах я снова и снова угадываю этот второй, а может быть и третий план Станислава Любшина.

Андреев В. Станислав Любшин // Андреев В. Я вспоминаю, сердцем просветлев. М. 2005. С. 129-132.

Поделиться

К сожалению, браузер, которым вы пользуйтесь, устарел и не позволяет корректно отображать сайт. Пожалуйста, установите любой из современных браузеров, например:

Google Chrome Firefox Opera