В 1935 году мы совместно с нашим учеником и другом Камилем Ярматовым должны были снимать «Дохунду» — фильм о Таджикистане.
Мы один раз уже были в Сталинабаде (вместе с О. Бриком) и убедились, что без машины в Азии делать нечего — нигде не побываешь, ничего не изучишь. Тогда, набравшись храбрости, мы решили поехать на автомобиле в Сталинабад, куда до нас еще никто не ездил. Натолкнул Кулешова на эту поездку известный каракумский пробег. Дорога до Ташкента была исследована, а от Ташкента до Сталинабада достраивался новый тракт через Шахристанский перевал на высоте три тысячи восемьсот метров над уровнем моря.
Начальство в Кинокомитете восстало против нашего путешествия, потому что оно совпало с автомобильной катастрофой, в результате которой погиб сценарист Н. Зархи. Но мы были непреклонны и поехали. Так как надо было пересечь пустыню Малые Каракумы (Голодная степь), мы поставили машину на сверхбаллоны (ши рокие шины с низким давлением для увеличения сцепления с почвой) и сначала поехали в Ленинград испробовать их на сестрорецких песках. Сверхбаллоны оказались идеальными на песке и предательскими на грязной дороге, так как увеличивали занос машины, скользили. В конце концов они себя не оправдали, и теперь их делают, кажется, только для специальных гоночных машин.
Маршрут поездки был таков: Москва — Горький — Казань — Чистополь — Бугульма — Оренбург — Актюбинск — Иргиз — Аральское море — Казалинск — Кзыл-Орда — Соло-Тюбе — Чиили — по берегу Сыр-Дарьи — Чимкент — Ташкент — Ленинабад — Ура-Тюбе — Шахристанский перевал — Сталинабад. Вся поездка заняла шестнадцать дней. До Ташкента ехали Кулешов, Нейгауз и Галаджев (из-за лопнувшей рессоры Галаджев пересел на поезд в Соло-Тюбе). От Ташкента вместо Галаджева ехала Хохлова.
На первую половину пути Хохлову взять побоялись из-за переезда пустыни, что оказалось делом простым и не страшным, страшно стало на неоконченной горной дороге между Ташкентом и Сталинабадом.
Старт пробега был дан 3 сентября 1935 года. Простив шись с семьями, товарищами и Москвой, путешественники отбыли в далекий путь.
По пути нас поразили идеальные (для того времени) дороги Чувашии. Они были грунтовые, но необычайно ухоженные, со специальными стоками для воды, гладкие, светлые (это важно для езды ночью) и живописные. Самые страшные дороги оказались перед Казанью; их проехали, что называется, чудом.
Как мала земля! На пароме при переезде Волги под Казанью Кулешов встретил московского знакомого — товарища брата.
Под Оренбургом оказалась река, которую можно было переехать только вброд. Река была глубокой, и машина застряла. На счастье, на противоположной стороне реки оказался грузовик, он помог перебраться через реку.
Вскоре пейзаж стал экзотическим, появились верблюды, степные кибитки. Самым сложным должен был оказаться переезд через пески Иргиза. Поэтому Кулешов сговорился на аэродроме в Актюбинске, что, если о машине несколько дней не будет известий, ее будут искать самолетами. В Иргизе был нанят проводник, знавший дорогу через пустыню (когда-то по ней перегонял баранов к Аральскому морю). Пустыня вначале показалась не очень страшной, даже видны были следы старой дороги, но потом они пропали.
Сверхбаллоны позволили брать любые пески, но мотор в конце концов перегрелся, и пришлось вылить в радиатор последнюю бутылку нарзана. Начались миражи — представлялись прекрасные сады, голубые реки, огромные озера, казалось, что они совсем вот тут, рядом. Интересно, что в бинокль мираж видится так же, как и невооруженным глазом.
В пустыне часто попадаются зеркально гладкие, твердые на вид соленые озера — по ним так и тянет проехаться, но избави бог это сделать — машина скоро завязнет в соленой массе и погибнет.
Очаровательное зрелище представляли собой стада джейранов — газелей. Они с невероятной скоростью проносились перед машиной и, как волшебные видения, подымались в воздух на всех четырех ногах и перелетали по-птичьи кусты колючего саксаула.
Через семь с половиной часов неожиданно для себя путешественники пересекли пустыню и выехали к Аральскому морю, измученные жаждой. Но тут они увидели на железнодорожной станции груду огромных арбузов; после незаконной сделки с охраной каждый получил по арбузу и обрел счастье и спокойствие.
Рекорд каракумского пробега на этом участке был побит — преодолевали его тогда долго, почти сутки, а Кулешов — семь часов тридцать минут. Проводника отпустили домой (поехал поездом), и машина направилась к Казалинску.
С Казалинска начался один из страшных бичей азиатских дорог — пыль, легкая как пудра, ядовитая, въедливая, при торможении машины залепляющая глаза и застилающая кругом все так, что водителю не бывает видно баранки. Эта пыль разрушает двигатель — поршневые кольца рассыпаются в порошок, поэтому азиатские шоферы в те времена делали сами на свои автомобили волосяные из пропитанного маслом конского волоса воздухоочистители (воздухоочистители на всех автомобилях, так называемые «самовары», появились много позднее). А за Казалинском между Кзыл-Ордой и Соло-Тюбе начались непроходимые болота и миллиарды комаров, от которых не спасали никакие марлевые сетки. Сначала болота мы переезжали по железнодорожным путям и мостам (прямо по шпалам), но, так как путь в этих местах одноколейный, то Кулешова на одном полустанке так отчитали в железнодорожной охране, что пришлось, спасаясь от болот, забраться далеко на северо-восток от прямого пути.
Параллельно с Кулешовым Хохлова ехала поездом. В вагоне все знали о путешественниках. И вот утром Хохлова подошла к окну и увидела рядом на железнодорожной насыпи четкие следы сверхбаллонов. Это Кулешов объезжал болото.
— Они!.. Они!.. — закричала Хохлова, и весь вагон во главе с проводником бросился к окнам.
В Соло-Тюбе Кулешов подъехал к перрону станции; поезд, на котором ехала Хохлова, остановился на две минуты, и в вагон вломились грязные и пыльные путешественники.
Встреча была бурной и восторженной. Путешественники отказывались от всего, прося только папирос — по дороге их нигде не было. Галаджев пересел в поезд, а Кулешов с Нейгаузом продолжали путь до Ташкента.
В Ташкенте путешественникам Автодором была устроена торжественная встреча и соответствующие проводы. Теперь Кулешов и Хохлова поехали вместе по еще не открытой горной дороге на Сталинабад. Ехать было страшно — так была узка дорога и так круты повороты, что приходилось разворачиваться, используя то передний, то задний ход. Местами колеса наполовину висели над пропастью (здесь на глубине километра лежал разбившийся грузовик). В другом месте проезд был настолько узок, что его, чтобы пропустить нашу машину, пришлось расширять взрывом.
Особо трудным оказалось накачивать сверхбаллонную шину на высоте в три тысячи метров — воздуха не хватало, и эта операция длилась бесконечно долго.
Наконец мы миновали Шахристанский перевал (три тысячи восемьсот метров, а вершина Монблана — четыре тысячи пятьсот), и вскоре нас встретили сталинабадские друзья во главе с Галаджевым. Следующая встреча была у города — там нас приветствовал начальник дорог и автотранспорта Таджикистана товарищ Карамов. Он проводил машину до финиша в городском саду, на аллеях которого висели полотнища с приятными нашим сердцам надписями на таджикском и русском языках: «Отважному автомобилисту Л. В. Кулешову — впервые проделавшему путь Москва — Сталинабад, — пламенный привет». Затем последовали выступления, теплые поздравления, дружеские приветствия. Молодые автодоровцы-пионеры приехали приветствовать нас на своем самодельном педальном автомобиле.

Кулешов Л., Хохлова А. 50 лет в кино. М.: Искусство, 1975. С. 216-219.