Актеры, которые рисуют, встречаются не таи уж часто, хотя история театра знает примеры... Почему вы рисуете?
Для меня рисование — средство выразить свое отношение к тому или иному человеку, персонажу литературному произведению, показать, как я его воспринимаю, чувствую. Я никогда не пишу больших холстов, маслом, мои инструменты— коробка акварели, белила, гуашь и лист небольшого формата, и этого мне вполне хватает.
Чтобы по-настоящему заниматься живописью, надо посвятить этому всю жизнь, целиком. Поэтому я никогда не стану профессиональным художником. Для меня рисование — увлечение, которое появилось в моей жизни очень давно и к которому я отношусь достаточно серьезно. «Заразился» я этим еще в школе, в четвертом классе, и причиной тому был мой учитель рисования Владимир Ильич Тарасов — я дружу с ним по сей день. Он так интересно рассказывал о своем предмете, с такой любовью водил нас по музеям, что я страстно увлекся живописью. Она даже стала серьезной соперницей другого увлечения — театром (я уже тогда хотел стать актером), и всерьез появилась дилемма: кем все-таки быть?
Однажды победила живопись. Когда перешел а девятый класс, созрело решение — я должен стать художником. Покинув школу, поступил в художественно-промышленное училище на коврово-ткацкое отделение. Конечно, я организовал там драматическую студию. Мне все больше хотелось стать актером... Закончилось тем, что вместо положенных пяти лет я проучился только три года, и театр победил окончательно.
Со сценой я связан вот уже около двадцати лет, и мое увлечение живописью не угасает. Вероятно, это все же больше, чем увлечение,— я не переставал рисовать ни на неделю.
(...)
Есть ли взаимосвязь между вашими рисунками и работой над образами? Влияет ли увлечение на профессию?
В воспоминаниях Бориса Ливанова есть эпизод, где рассказывается, как он работал над своим знаменитым Соленым из «Трех сестер». В процессе репетиций Станиславский попросил Ливанова нарисовать, как он представляет Соленого,— Ливанов рисовал виртуозно. Борис Николаевич сделал набросок. Станиславский посмотрел и сказал: «Ага, теперь понимаю. Тогда правильно». У Ливанова взаимосвязь между рисунком и образом была неразрывной, через рисунок он постигал характер, проникал в него и наоборот. Я своих персонажей не рисую. Их облик складывается у меня в голове. И уже потом (я всегда в хороших отношениях с гримерами, мы понимаем и дополняем друг друга), в гримуборной, рассказываю, как бы хотел, чтобы мой персонаж выглядел, как его представляю. Так было всегда, во всех моих работах и в театре, и в кино. Обычно мои пожелания реализовывались.
Дементьева М. О любви к рисованию. Огонек. 1986. №52