<...> к концу 30-х годов Вертов стал нежелательной персоной. В прокате почти не показывали его картин («Колыбельная» — последний шедевр Вертова — была в прокате всего 5 дней. — Е. Ц.). Творчество Вертова стало невостребованным.

— Почему Вертову не давали режиссерской работы? Из-за третьей категории, которую получила последняя его картина? Но ведь фильм вовсе не так плох. В чем же дело?

— Руководство решило, что он уже ни на что не способен. Хотя у Дениса Аркадьевича было много замыслов. Он все время писал сценарии, заявки, был полон сил. Но ему постоянно отказывали. До самой смерти ничего крупного больше не давали делать. Он страшно переживал. Ходил опечаленный, расстроенный, даже угрюмый. Единственное, что ему позволили — делать журнал «Новости дня». С 1945 года мы монтировали все его сюжеты. Конечно, Елизавета Игнатьевна помогала: она делала фильмы с другими режиссерами, но часто сидела в монтажной и вместе с нами. У Вертова была еще одна причина для расстройства: после войны Елизавета Игнатьевна часто болела.
<...> [Она] всегда была востребована. Она зарекомендовала себя блистательным мастером монтажа, и все лучшие режиссеры считали за счастье работать с ней. Да и как режиссер она интересна. На ЦСДФ работали три знаменитых женщины-режиссера: Сеткина, Свилова и Венжер. Была еще великая Эсфирь Шуб, но в это время она уже оказалась как-то не у дел. Впрочем, все тогда снимали довольно мало и, в основном, сидели за монтажом. Военные картины вообще все были монтажные. Режиссерам редко разрешали выезжать на фронт. Там были только операторы, которые снимали материал и привозили или присылали его на студию. Из него потом и создавались фильмы. Свилова делала с Карменом «Суд народов» и получила Сталинскую премию. Вертов очень гордился Елизаветой Игнатьевной. В эти годы он просто жил ею, боготворил ее.
У них были очень трогательные отношения. У Свиловой семья была бедная, и он с первого дня их совместной жизни помогал ее родителям, старался, чтобы они ни в чем не нуждались. А она понимала, что очень нужна ему. Елизавета Игнатьевна рассказывала, что в молодости у Вертова было столько интересных дам! Когда они поженились, ему еще две недели беспрерывно звонили разные женщины, по нескольку звонков в день. Но она их всех отвадила.
Вертов был чуть выше среднего роста, поджарый, мускулистый, элегантно одевался, прекрасно танцевал, играл на фортепиано, был веселым и остроумным собеседником. Ну, и, в конце концов, был просто красивым мужчиной. Ему нужен был помощник, хорошо понимающий его. И таким помощником стала монтажница Лиза Свилова.
Поначалу монтажницы на его фильмах выбрасывали короткие планы в корзину, а бывали случаи, когда вообще все перепутывали. Он был в ужасе. А Свилова мягко говорила: «Денис Аркадьевич, не волнуйтесь, я сейчас вам все восстановлю». И делала это безупречно. Отсюда и пошла его любовь — от уважения и внимания к его творчеству. Елизавета Игнатьевна всегда была вместе с Вертовым в работе. Она ценила каждый его кадр. Когда они были «киноками», и на съемках бывала. Вертову были нужны ее глаза. Как она видит... Он даже снимал их. Я помню ее фотографию на натурных съемках с Вертовым и с девушкой-парашютисткой. <...>

— Как работал Вертов в те годы? Это было более или менее стабильное существование или оно ухудшалось?

— Вертов делал журнал «Новости дня», ничего больше. Один-два журнала каждый месяц. Это было довольно напряженное существование, но сравнительно стабильное. Он с Елизаветой Игнатьевной жил на зарплату, все что они зарабатывали, уходило на еду, одежду и повседневные нужды — как почти у всех в то время. Вертов не нищенствовал, но и достатка у них не было, хотя, режиссеры, бывшие в фаворе и получавшие Сталинские премии, жили тогда очень неплохо.
Когда Денис Аркадьевич был тяжело болен (а он болел ровно три месяца) — я часто бывала у них дома. Елизавета Игнатьевна ухаживала за ним и не работала, зарплату ей не платили. Вертов страшно переживал по этому поводу. Однажды, когда Свиловой не было, он сказал: «Сэда, скоро три месяца, как я болею, что же с нами будет? У нас ведь за душой нет ничего — никаких накоплений...» Я попыталась его успокоить: «Денис Аркадьевич, не беспокойтесь, на студии оформляют выход на работу, чтобы закрыть бюллетень, а потом снова отправляют на больничный. Так что не волнуйтесь». Но он продолжал волноваться, боялся оказаться беспомощным и стать обузой для Лизы. <...>

— Как жила Свилова после смерти Вертова?

— Елизавета Игнатьевна работала на ЦСДФ, а потом вышла на пенсию. Она делала все, чтобы сохранять архив Дениса Аркадьевича и память о нем.
В шестидесятые годы интерес к его творчеству снова возрос, имя Вертова стало звучать по всему миру. Режиссеры французской «новой волны» объявили его своим предшественником. Елизавету Игнатьевну стали приглашать в разные страны на ретроспективы и выставки, посвященные Вертову. Она тратила всю свою пенсию, чтобы сделать хорошие большие фотографии для этих выставок. Ей почти никто не помогал. Одна из первых ее поездок была в Австрию. Там ей подарили дубленку. До этого она одевалась более чем скромно...
В1969 году, к столетию Ленина, мы восстанавливали фильм Вертова «Три песни о Ленине». Это заслуга Копалина, который долго добивался в Госкино, чтобы дали денег на восстановление, и, в конце концов, добился. Работали втроем — Илья Петрович, Елизавета Игнатьевна и я. Елизавета Игнатьевна была уже на пенсии, мы не сразу сообразили, что можем взять ее на зарплату, как консультанта, а она, по скромности, не сказала ни слова на этот счет. Она была счастлива уже тем, что восстанавливает картину Вертова. Когда мы поняли, что можем ее работу оплачивать, то пошли к студийному начальству с просьбой об этом, но только через два месяца мы сумели все оформить, хотя так и не удалось заплатить ей полностью.
Работа была сложной: оригинальных фонограмм не сохранилось, звук в фильме плохой. Что делать? Например, у Вертова похороны Ленина были смонтированы на музыке Вагнера из «Гибели Богов». А Вагнера после войны почти сорок лет нельзя было трогать, потому что он был любимым композитором Гитлера. Мы же считали, что все в фильме должно быть сделано как у Вертова. Нельзя вместо Вагнера какую-то отсебятину вставлять! Но когда пришли делать новую запись этой музыки, весь симфонический оркестр встал на дыбы: «Вагнера играть не хотим и не будем! Он враг, фашист!» Я объясняла им, что Вагнер умер задолго до Гитлера и никаким фашистом не был, что это замысел Вертова, что так сделано в оригинале, который шел в прокате, но они все равно не стали играть: «Не будем и все!» К счастью, нужные записи нашлись в Государственном Доме радиозвукозаписи, и мы обошлись без музыкантов.
При жизни Вертова микшер в кинотеатрах находился в зрительном зале, и Денис Аркадьевич написал партитуру по всему фильму, обозначив, как все должно звучать. Эта партитура сохранилась. Там был эпизод, который должен идти на тихой музыке. Мы так его и записали. А когда сдавали фильм, вдруг встал директор студии Семин и сказал: «Работа звукооператора очень плохая. Почему здесь так тихо?» У нас была прекрасный звукооператор Валентина Георгиевская. Она, бедная, даже заплакала от несправедливости. Вот такие были невежественные руководители. <...>

— А как Вертов заболел, Вы помните?

— Он заболел осенью 1953 года, сначала почти не лечился. Потом ему стало хуже. Мы со Свиловой повели Дениса Аркадьевича к Липману, знаменитому гомеопату. Он посмотрел его и сказал: «Я уже ничего не смогу сделать». Однажды Вертову стало совсем плохо. Вызвали скорую помощь. Его положили в институт Склифосовского, он там лежал некоторое время. Как-то мы пришли с Мишей Кауфманом к нему на свидание, и он попросил нас: «Возьмите меня отсюда домой, я не могу здесь». А нам уже объявили, что Дениса Аркадьевича нужно обязательно оперировать. Но Вертов написал главному врачу письмо, где просил отпустить его. Врач его отпустил. Мы с Кауфманом его забрали. Возвращаться в больницу Вертов не стал, как его ни уговаривали. Ближе к концу болезни мы смогли привезти к нему министра здравоохранения Петровского, который, осмотрев Вертова, сказал, что ему осталось жить две недели. У Дениса Аркадьевича был рак желудка, и он почти ничего не ел. Страдал страшно, но ни единого раза не сказал, что ему тяжко. Он был удивительно волевой человек и держал себя очень стойко. Никогда не стонал. Елизавета Игнатьевна рассказывала, что она по ночам просыпалась от страха, что Денис Аркадьевич уже умер, так тихо он лежал. А он боялся, что Лиза будет волноваться, и не сможет спать. Продолжалось это недолго — ровно три месяца. А 12 февраля он умер...

Октябрь 2002 г.

Пумпянская С. «Я мечтала работать на киностудии» [Инт. Евг. Цымбала] // Киноведческие записки. 2003. № 62.