На первых просмотрах фильм Валерия Тодоровского «Любовь» успеха у критиков не имеет. Они объявляют «Любовь» рецидивом «папиного кино», что подразумевает верность автора духу и стилистике «шестидесятнического» кинематографа. В случае Тодоровского-младшего, сына Тодоровского-старшего, переживающего в начале 1990-х гг. вторую молодость, этот ярлык имеет и вовсе буквальный смысл. «Старых песен о главном» еще не поют, ностальгия не превратилась в моду — и «Любовь», снятая именно что про любовь и притом внятная, на фоне авангардных экзерсисов и недавно отгремевших чернушных разоблачений воспринимается в самом деле странно. Впрочем, именно этот фон и позволяет ей просиять: зритель давно хочет и ждет чего-то подобного.
Исходный посыл сам Тодоровский в интервью объясняет так: «Я любил девушку. Она жила с мамой, еще молодой и красивой. К маме тоже ходил гость, мужчина лет сорока. Мы с ним вместе поднимались в лифте и расходились по комнатам. Мог я про это не снять?» От той любовной истории в фильме осталось совместное путешествие в лифте, а главное — когда-то впечатливший Тодоровского образ «бабьего дома», где бабушка, мать и дочь — все красивые и не слишком счастливые, любящие друг друга, не выносящие друг друга. В эту среду режиссер — он же сценарист — помещает простоватого русского мальчика из спального района. Его мучительный рост и составляет внутренний сюжет «Любви». Тодоровский снял фильм о девушке, которая снилась мальчикам его поколения: книжная, взрывчатая, беззащитная, насмешливая, она удивительно естественно вписывалась в снежные московские дворы и давно не ремонтированные квартиры. Там и разворачивается действие этой немудрящей истории, рассказанной в отличной повествовательной манере, удивительно зрелой для столь молодого режиссера (это его вторая картина, поставленных же сценариев у Тодоровского к этому времени три).
«Любовь» только внешне напоминает кино «шестидесятников» — на самом деле она над ним иронизирует. За моцартианской легкостью изложения скрывается мелкая и тщательная проработка. В «Любви» много музыкальных и поэтических цитат, изобретательных монтажных сшибок — чего стоит эпизод, в котором герой вышибает дверь, и встык с этим грохотом стартует советский космический корабль. Но ценность «Любви», разумеется, не в остроумной цитатности, а в здоровом и ясном мироощущении этого фильма. Его ничто не портит: ни еврейская тема, пришитая наспех, ни специально введенная для контраста и недостаточно проработанная альтернативная линия — история чувств неотразимого плейбоя к простой и чистой генеральской внучке.
Во время Ялтинского кинофорума 1994 г. «Любовь» свозят в «Артек» и покажут на единственном сеансе в битком набитом кинозале дворца «Суук-Су». Впервые покажут правильной публике, как заметит Тодоровский с радостью. Овация растянется на полчаса. Все запомнят огромного детину, рыдающего на ступеньках дворца: «Усе про мине! Ну усе про мине!» Так оно и есть, именно в этой точности адреса и заключена прелесть «Любви»: там наше все — наши дворы, наши девушки, наши разговоры в промерзших автобусах: «Целовались? И как? А она дает?» «Любовь» — это еще и первая большая кинороль Евгения Миронова, который до того появился только в «Жене керосинщика» Александра Кайдановского. У Тодоровского молодой и пока безвестный актер «Табакерки» пленяет обаянием и чрезвычайно редким умением быть разным.
Сыгранный Мироновым Саша принесет ему несколько призов и славу. А сама «Любовь» по прошествии лет окажется единственным фильмом этого времени о современности — настоящей, состоящей не только из рэкета и первоначального накопления; окажется единственным фильмом, в котором присутствует реальность. На его территории действуют какие-никакие законы, он существует в четких нравственных координатах, не путается в понятиях о добре и зле — именно это по-настоящему и злит эстетов-релятивистов, определяющих «Любовь» по разряду «папиного кино». Название фильма как нельзя лучше соответствует его содержанию — и совсем не потому, что два главных героя все время хотят трахаться, а две главные героини по разным причинам им сначала не дают. Об этом через десять лет Денис Евстигнеев сделает «Займемся любовью» — американский пирог из нашего теста, но с заморской начинкой. «Любовь» ничего общего с молодежными «пирогами» не имеет: здесь все любят друг друга, а больше всего героев любит автор. Он за них боится, переживает, отдает им в распоряжение лучшие эпизоды собственной жизни.
Любопытно было бы снять продолжение — «Любовь десять лет спустя». Что станет с Сашей, героем Миронова, куда он денется? Как все сложится у Маши, героини Натальи Петровой, в эмиграции? О чем будет думать и как себя почувствует сорокалетний продюсер Тодоровский, так и не снявший за эти десять лет своего, возможно, лучшего фильма — «Подвиг», сценарий которого был закончен сразу после «Любви»? Сиквел, конечно, почти всегда хуже. Но здесь у него, похоже, есть шанс быть адекватным реальности.
Быков Д. Любовь // Новейшая история отечественного кино. 1986-2000. 2004