Дело было давно — аж в восьмидесятом году! Во МХАТе, еще едином и неделимом, еще квартировавшем в монументальном здании на Тверском бульваре, начинались репетиции моей пьесы «Путь». Этим спектаклем должна была открыться малая сцена — «модное» в те времена поветрие не минуло и стен прослабленного театра.
При распределении ролей Анатолий Васильев — «крестный отец» пьесы и руководитель постановки — высказал пожелание, чтобы роль Ильи Николаевича Ульянова исполнял Юрий Богатырев: уже достаточно известный по кино артист, не так давно перешедший во МХАТ из «Современника».
Назначение на роль несомненно принадлежало к разряду — «на преодоление», причем на «преодоление» двойное, если так можно выразиться. Во-первых, персонаж был старше артиста на двадцать лет, если не больше, а во-вторых...
Здесь необходимо сделать небольшое отступление для того, чтобы яснее проступила мысль о «преодолении», на которое был «осужден» Богатырев в работе над ролью.
Дело в том, что пьеса «Путь» была задумана и написана — от начала и до конца — как психологическая драма из жизни семьи Ульяновых, семьи, нисколько, разумеется, не подозревавшей в 80-х годах XIX века о том «всемирно-историческом значении», которое выпадет на ее долю в связи с последующей революционной деятельностью того, кто в те времена был всего лишь обыкновенным симбирским гимназистом, — и оттого жившей по законам просто Семьи со всеми вытекающими отсюда сложными человеческими взаимоотношениями, которые существуют в любой семье и равно понятны всем без исключения людям.
Персонажи пьесы, действие которой было сосредоточено вокруг трагической судьбы Александра Ульянова, неудавшегося позднего народовольца, чья так и неброшенная бомба обрекла его на смерть в двадцать один год, все они — члены одной семьи, буквально взорванной изнутри несовершившимся, оставшимся на уровне идеи покушением старшего сына, — выводились на сцену как характеры неоднозначные, «конфликтные» между собой, характеры, на каждом из которых так же лежала печать трагедии, притом трагедии, выходящей далеко за пределы семейственного круга, трагедии, подмостками для которой, как мы теперь знаем (а это «обратное знание» было очень важным, определяющим для создателей спектакля), стала целая эпоха, берущая свое начало как раз в тех самых «безвременных» 80-х годах XIX века.
Так вот: Юрию Богатыреву, актеру, вышедшему из щукинской школы, которому в кино (да и в театре тоже) предлагали в основном роли характерные, а то и попросту комедийные, гротескные, предстояло «сделаться» на сцене (да еще и на малой сцене — что весьма существенно) смертельно — в полном смысле слова — усталым 55-летним человеком, осознавшим всю тщету своих благих просветительских усилий, ощутившим, что ушло его время, и обнаружившим внезапно всю глубину той пропасти, что бесповоротно разделила два поколения российской интеллигенции
— то поколение, к которому всецело принадлежал он сам, и то поколение, в которое «уходили» от него его дети.
Богатырев любил эту роль — потому, должно быть, что она замечательно удалась ему.
Юра «открывал» спектакль, его сцена была первой в пьесе — и он каждый раз умел задать тон всему действию, настроить всех исполнителей на единственно нужную волну. С максимальной точностью передавал он все «переходы» роли, весь ее внутренний рисунок, давая нам возможность понять, а главное — почувствовать: как это страшно и больно — расставаться с иллюзиями, составлявшими смысл жизни, с иллюзиями, за которые и на пороге смерти безнадежно цеплялся либерал-шестидесятник Ульянов — отец Ульянова-террориста и Ульянова-большевика.
«Саша, родной мой... Ну скажи мне, что ты... Саша! Ведь это и есть мое завещание!» — отчаянный крик Ильи Николаевича - Богатырева, завершивший сцену, до сих пор звучит в моих ушах. Бессильный предсмертный вскрик человека, знающего: его уже не услышат, не захотят услышать...
«Бывают странные сближенья», — писал Пушкин. И в самом деле... В одном и том же феврале месяце одного и того же восемьдесят девятого года ушли из жизни двое: Юрий Богатырев — отец из спектакля «Путь» и собственный мой отец. Бывают странные сближенья...
Отдельную однокомнатную квартиру Юра получил незадолго до смерти. А до этого он жил в тесной комнатке общежития театра «Современник», что на Манежной улице. Именно там он и написал мой портрет — в неизменной своей «богатыревской» манере, когда симпатия к избранной им натуре мирно уживается с иронией по отношению к ней.
Эта же манера — добрая и благородная — сквозила и в его надписи: «Талантливому драматургу от автора сего портрета. Ю. Богатырев. 81 год».
Я же хочу сейчас перефразировать это посвящение серьезно и благодарно: «Талантливому артисту от автора сего портрета».
Ремез А. Записки об ушедших. Театральная жизнь, 1992, №1