Его зычным голосом произнесено рекордное количество культовых фраз советского жлоба. «Ну, заяц, погоди!», «Опять смешливые попались», «Тебя посодють, а ты не воруй», «Бить буду аккуратно, но сильно», «Будет тебе и кофэ, и какава с чаем» — все это по сию пору входит в обязательную застольную программу эллочек-людоедок и аликов-людоедов. Для них Анатолий Папанов навсегда останется Леликом — кряжистым и густобровым, парадным изваянием дремучего хама, равно узнаваемого в папахе и портупее зеленого атамана батьки Ангела, подтяжках и платочке с узелками отставного полковника Сокол-Кружкина, бабочке метрдотеля Кутайсова или вицмундире его превосходительства Антон Антоныча Сквозник-Дмухановского.
Купеческая сласть взасос целоваться с челядью (сплевывая следом через плечо), куражиться над лебезящими зятьями, щеголять заморскими словечками типа «экскремент», со слезой горлопанить за справедливость и плотоядно сглатывать при виде женщин рождала из пены великое собирательное мурло старого нового человека, товарища домоуправа, восходящего к зощенковским миниатюрам, пьесе «Клоп» и комедиям А. Н. Островского. На двоих с Андреем Мироновым они создали неувядающую пару масочных мародеров — дремучего нахрапистого бурбона и застенчивого голубого воришку. Вечный союз мота и жмота, хвата и прощелыги, Лелика и Козодоева, Сокол-Кружкина и Семицветова, городничего и Хлестакова поставил двух премьеров Театра сатиры в один ряд с классическими дуэтами киноэкрана Лорел — Харди, Дуглас — Ланкастер, Леммон — Маттау и Бурвиль — де Фюнес (занятно, что в 12 стульях они поменялись ролями: Миронов был командующим парадом великим комбинатором, а А. П. — морально нестойким предводителем дворянства).
Ни один из русских актеров не сыграл сравнимого с папановским числа окультуренных дикарей, заклейменных проклятьем в Человеке ниоткуда — в образе профессора Крохалева с лицом неандертальского вождя. И ни один не ответил жлобам таким количеством тишайших интеллигентов, которых жлобы довели до ручки и сорвали с резьбы. Радист Дубинский в Белорусском вокзале, генерал Серпилин в Живых и мертвых, доктор Бондаренко в Детях ДонКихота. Тот особый тип современного Максим Максимыча, честного служаки с дрожащими от обиды губами, что наделен великим даром осадить шпану и устыдить циничного супермена. Тем же немым упреком для затеявших смертоубийство Лаевского и фон Корена был его доктор Самойленко в Плохом хорошем человеке, пожилой резонер при белом кителе и старомодных висячих усах. Из них, совестливых разночинцев, происходил и его самый последний знаковый герой — политзаключенный, главный инженер, германский шпион Николай Павлович Старобогатов. Перепеленутая дужка очков, нелепо торчащее ухо ушанки, те же прыгающие губы, подъедающие с ладони хлебные крошки, — А. П. открыл, да сам же и закрыл младоперестроечную тему освобождающегося раба, покалеченного сердца, все равно готового простить изменившую ему Родину. «Мы должны покончить с этой сволочью», — деловито говорил он, отнимая у напарника Басаргина впервые в жизни увиденный обрез. Слова подлинного русского интеллигента—никогда не умевшего покончить со сволочью, но умевшего заставить сделать это не до конца потерявших стыд людей. Полжизни прожив на коленях, Копалыч умер стоя, неловко целясь в глумливые ряхи оккупантской нечисти, в главного, в пахана.
Прослывши при выходе Покаянием для бедных, Холодное лето..., отлежавшись, далеко обошло провозвестника большого реабилитанса. Скромная драма человеческого распрямления осталась непревзойденной вершиной квитающегося с прошлым кино. В значительнейшей мере благодаря А. П., умершему незадолго до выхода картины в прокат.
Судьба часто дарит большим артистам последний бенефис, яркую и выигрышную роль. Чаплину—короля в Нью-Йорке, джентльмена-динозавра в бесцеремонном Новом Свете. Никулину — дедушку Бессольцева, тонкого и понимающего бессребреника. А П. сыграл Копалыча, новорусского святого с лопатой и трофейным обрезом. «А я остаюся с тобою, родная моя сторона, не нужен мне берег турецкий, и Африка мне не нужна...»
Денис Горелов. Новейшая история отечественного кино 1986-2000. Кинословарь. Том II. СПб.: Сеанс, 2001