Таймлайн
Выберите год или временной промежуток, чтобы посмотреть все материалы этого периода
1912
1913
1914
1915
1916
1917
1918
1919
1920
1921
1922
1923
1924
1925
1926
1927
1928
1929
1930
1931
1932
1933
1934
1935
1936
1937
1938
1939
1940
1941
1942
1943
1944
1945
1946
1947
1948
1949
1950
1951
1952
1953
1954
1955
1956
1957
1958
1959
1960
1961
1962
1963
1964
1965
1966
1967
1968
1969
1970
1971
1972
1973
1974
1975
1976
1977
1978
1979
1980
1981
1982
1983
1984
1985
1986
1987
1988
1989
1990
1991
1992
1993
1994
1995
1996
1997
1998
1999
2000
2001
2002
2003
2004
2005
2006
2007
2008
2009
2010
2011
2012
2013
2014
2015
2016
2017
2018
2019
2020
2021
2022
2023
2024
Таймлайн
19122024
0 материалов
И в кино можно «накаркать» себе судьбу.
«Смерть тех из нас скорее косит, кто понарошку умирал»

Мы познакомились на Московском кинофестивале в 1960 году, я и Вия Артмане представляли там Латвию. В гостиничный номер вошел высокий русый парень и направился ко мне. Никогда, ни у одного человека я не видела такой потрясающей улыбки: доброй и ласковой. «Евгений Урбанский», — представился он и сразу же сообщил, что наконец счастлив. Он, как выяснилось, мечтал познакомиться со мной, увидев фильм «Мальва».

— Рассказывают, что он сразу же сказал Григорию Чухраю, у которого тогда снимался, что встретил ту, которую искал. Вы тоже сразу поняли, что он — мужчина вашей жизни?

— Мне тогда предстояла тяжелая операция на сердце. Согласитесь, странно, строить какие-то планы, когда впереди неизвестность. Услышав об операции, Урбанский, не раздумывая, сказал: «Раз надо — будем ждать. Только уговор: после операции — в загс». В том, что все закончится хорошо, он не сомневался.

— Не этим ли он вас и подкупил?

— Не только. У меня было множество ухажеров. Но положиться на них я не могла. С Женей все было иначе. Незадолго до операции он приехал со съемок «Чистого неба», и сразу ко мне. Веселый, шумный, как всегда, улыбающийся, ничем не показывая, что волнуется. Хотя волновался сильнее меня. Он истерзал врачей вопросами, насколько это опасно, достаточно ли оснащена больница... Тут кто-то и сказал, что, конечно, подобные операции лучше делать на Западе. Что с ним стало! Мой «коммунист» бросился искать золото, чтобы продать его и отправить меня в лучшую европейскую клинику. Врачи еле отговорили его от этой безумной затеи.

— Отправляясь из больницы в загс, вы не боялись новых испытаний? Ведь Урбанский в те годы был негласным «секс-символом»: обаятельный, темпераментный, он имел бешеный успех у женщин!

— Меня выручали прибалтийская выдержка и чувство юмора. Уже во время медового месяца началась разведка боем. Я тогда снималась на «Ленфильме», и Женя был в Ленинграде со мной. И вот в один из вечеров в нашем номере зазвонил телефон. После паузы в трубке раздался голос известной актрисы: «У меня, между прочим, от Евгения Яковлевича внебрачный сын». «Ну что ж, привозите его к нам. Будем воспитывать». Еще были и такие звонки: «Напомните Евгению, что мы встречаемся там же под часами, в тот же час» или «Передайте Жене, что ресторанный счет я уже оплатила». Чаще звонки раздавались ночью. И Женя только просил: «Девочки, дайте покоя! У меня утренняя репетиция!»

— А вы относились к таким знакам внимания также философски или испытывали ревность?

— Я испытывала другое чувство. Материнское. Женя был для меня большим ребенком. Я же все-таки старше его на четыре года. Хотя внешне это было незаметно. Когда мои родственники увидели его впервые, то сказали: «Староват, а так — хорош». Женя был богемным человеком, и мне хотелось сберечь его талант, оградить от нежелательных, «удалых» компаний.

— Но ведь Евгений Яковлевич был натурой широкой, к тому же эмоциональной...

— Возможно, тут благотворно сказалась разница в темпераментах. Я никогда не устраивала семейных сцен. Хотя... нет, раза два сорвалась. Как-то мы собирались на какое-то мероприятие. Я ждала его дома, одетая, напудренная, напомаженная. Он все не шел. Я стала волноваться. Наконец появился. И по его огромной широкой улыбке я поняла, что он уже где-то «встретился» с «друзьями». А таких друзей у знаменитостей, как вы знаете, достаточно. «Все вышло совершенно случайно», — Женя расплылся в улыбке еще шире. Я пыталась сдержаться, но не вышло. Схватила висевшую на стене глиняную тарелку, привезенную Женей из Мексики, и бросила ее на пол. «То же самое я могла найти и в Риге! Для этого совершенно необязательно мне было переезжать в Москву!» Тарелочка с моим любимым рисунком — маленькие белые рыбки на черном фоне! Женя молча снял вторую тарелочку и протянул мне. Ее постигла та же участь. Женя произнес: «Ничего, еще достанем». Больше о случившемся мы не вспоминали. Наутро, как ни в чем не бывало, позавтракали. А потом дружно, под ручку пошли к метро.

До встречи со мной Женя не знал, что женщине нужно подавать пальто. И, наоборот, когда она снимает верхнюю одежду, ей тоже необходимо помочь. Однажды в ресторане, в гардеробе, мы встретили актрису нашего театра Нину Веселовскую. Женя как раз в этот момент подавал мне шубу. Увидев это, Нина всплеснула руками: «Ну, Дзидра, ты творишь чудеса! Чтобы Женька кому-нибудь подавал пальто!..»

— А он вас чему-нибудь учил?

— Конечно (смеется. — К.Б.). Когда мы жили еще в общежитии театра Станиславского, он учил меня правильно произносить по-русски: «портфель, а не портфель», «не ложат, а кладут», «не документы, а документы»...

— Погодите, какое общежитие? Знаменитый на весь мир «коммунист» Урбанский и вы, лауреат Венецианского кинофестиваля, не имели квартиры?


— Когда после свадьбы Женя настоял, чтобы я переехала в Москву, мы два года ютились в шестиметровой комнате общежития. Только стараниями Михаила Михайловича Яншина получили однокомнатную квартиру возле метро «Сокол». Конечно, мы не бедствовали, но и богатыми не были. За съемочный день актеру платили около 60 рублей, исполнителю главной роли — чуть побольше. Деньги в те времена немалые. Но мы часто ходили в консерваторию, в театры и... в рестораны. Во вкусной еде Женя себе не отказывал. Всего лишь раз я приготовила национальное латышское кушанье — уху в молоке. Он съел тарелку, но добавки не попросил. Больше к моему национальному меню мы не возвращались... По нескольку раз в год ездили в мою родную Ригу, отдыхали в Юрмале. И даже по туристической путевке однажды были в Болгарии... Но в первую очередь, конечно, гости! Двери нашего дома просто не закрывались. Часто у нас собиралась почти вся труппа цыганского Театра «Ромэн». Мы очень дружили с семьей Григория Чухрая (Женя у него снялся в «Балладе о солдате» и «Чистом небе»). С семьей Роберта Рождественского. Закадычным его другом был Юрий Никулин. Из Ленинграда приезжал Иннокентий Смоктуновский, Женя его просто обожал. Он мечтал о сыне и собирался назвать его Кешей. Помню, после премьеры «Девяти дней одного года» Женя произнес пророческую фразу: «Наступает время его героя — интеллигентного, утонченного и ироничного. Кончается время моих мастодонтов: прямолинейных, бескомпромиссных и приземленных».

— Василия Губанова из «Коммуниста» он тоже считал мастодонтом? Кстати, насколько искренно Евгений Яковлевич верил в убеждения своего героя?

— В «Коммунисте» он сыграл своего отца. В 37-м того арестовали как «врага народа» и сослали в лагерь. Женина мама с детьми поехала вслед за мужем. Там невдалеке от лагеря Женя и вырос. Он часто повторял: «Мой отец был настоящим коммунистом и, как многие тогда, верил всему, что говорили от имени партии». Вот так, думаю, он относился и к убеждениям своего героя, это и играл. Он как-то рассказал мне такую историю. Когда прислали документ о реабилитации, Женя решил как можно скорее сообщить об этом отцу. Схватил конверт с бумагами и бросился на лесоповал, где тот работал. Выбиваясь из сил, пробежал несколько километров до делянки, протянул отцу конверт. Тот хмуро прочитал, махнул рукой: «А пошли они все на ...!» — и дальше лес рубить...

— Как вы думаете, если бы не трагическая гибель, Урбанский играл бы в кино «интеллигентных, утонченных и ироничных»?

— Сложно сказать. Женя прекрасно знал свое амплуа. Ни материальные проблемы, ни творческий простой не могли заставить его ухватиться за чуждую, как ему казалось, роль. Хотя в театре пробовал себя в разных направлениях. Трудно поверить, но в «Трехгрошовой опере» в роли старого Пичема Урбанский выступил дублером Евгения Леонова. Утром в театре узнали, что у Евгения Павловича сердечный приступ. Спектакль — вечером, заменить некем. А роль сложная, с исполнением нескольких зонгов. И тогда Женя предложил себя. Заперся в гримерной и выучил роль.

— В театре Станиславского все складывалось у него более чем удачно. Почему же он оттуда ушел?

— Он не любил интриги. Театральный коллектив в массе своей состоял из хороших и достойных людей. Но, как зачастую бывает, кто-то вырвался вперед, кому-то это не понравилось... Незадолго до начала съемок фильма «Директор», перед роковой экспедицией в Среднюю Азию, он ушел из театра, не желая видеть, как разваливается некогда дружный коллектив.

— Помните, у Высоцкого: «Смерть тех из нас скорее косит, кто понарошку умирал». Герои Урбанского уходили из жизни ярко, трагически. Не было ли в этих смертях какого-то знака свыше, предвестника скорой гибели?

— Мы об этом не задумывались. Наверное, и в кино можно «накаркать» себе судьбу.

Фильм А. Салтыкова «Директор» пошел у Жени как-то сразу и очень легко. Его безоговорочно утвердили на главную роль, одну из сцен кинопроб включили в основной материал фильма. Это была его роль — эдакий «второй коммунист», — обещавшая очередной грандиозный успех. Но самое удивительное, что он совсем не рвался к этой работе. Может быть, поэтому возникло какое-то недоброе предчувствие, ощущение надвигающейся беды.

Я была беременна нашей будущей дочерью, в тридцать семь лет это непросто. Поэтому мы и изменили нашей традиции — всегда быть вместе. Я не поехала с ним на съемки в Среднюю Азию, знаете, климат тяжелый, условия скверные, работа от восхода до заката.

Помню, незадолго до его отъезда я вернулась с репетиции домой. Женя лежал на диване с совершенно непривычным, испуганно-озабоченным лицом. Он произнес фразу, от которой мне стало просто дурно: «Мне показалось сейчас, будто я умер. Такая пустота кругом!» Я начала его успокаивать: «Ну, бог с ней, с этой ролью, с деньгами. Ты не обижен вниманием, и в театре вон какой репертуар!» Но, видимо, такова уж наша актерская натура — каждую роль воспринимаешь как последнюю. И Женя поехал. В момент отъезда произошел еще один неприятный эпизод. Уже прислали машину с «Мосфильма», я стояла у окна. И вдруг Женя крикнул мне снизу, что забыл галстуки. И зачем они ему на съемках в пустыне?! Но все же я лихорадочно собрала несколько галстуков, связала их и бросила вниз. Они разлетелись в воздухе. Женя торопливо собрал их и уехал. Я отправилась в Ригу навестить родных. И однажды раздался телефонный звонок. Поднял трубку мой брат. Выслушал и с совершенно белым лицом сказал: «Сейчас к тебе придут друзья. Они все расскажут». Что расскажут?! Вскоре на пороге появились бывшие однокурсники по театральной студии — Валия Фреймане и Янис Кублис.

Вид у них был потерянный. «Там что-то случилось на съемках с твоим Женей. Что-то с его машиной». Большего они сказать не отважились. А еще через минуту их сменили Михаил Рощин и актриса нашего театра Надежда Животова. Они и сказали всю правду: Женя погиб на съемках. Мои, опасаясь, что сердце у меня не выдержит, вызвали «скорую». Напичкали какими-то успокоительными. Но ничего не действовало. На кухне уже громко, в голос рыдала мама, а я все отказывалась верить — представить своего Женю неживым не могла. Потом потеряла сознание, и потекли бессмысленные, однообразные дни в больнице... Дочь, как и ее отец, родилась в феврале... Я назвала ее Евгенией.

Потом уже на «Мосфильме» Дзидра смотрела его последнюю пленку — проезд автомобилей по пустыне. Машину, которой управлял Урбанский, на огромной скорости занесло на повороте, и она перевернулась. К нему сразу бросилась вся съемочная группа. И только кинооператор по инерции продолжал снимать. В кадр попал даже шарф Урбанского с каплями крови. Эту пленку она не смогла досмотреть до конца.

Несколько лет Дзидра Артуровна жила с дочерью и свекровью в той самой однокомнатной квартире на «Соколе». По-прежнему работала в театре Станиславского. Но Москва была для нее их общим городом — ее и Евгения, и в какой-то момент город без него стал невыносим. Дзидра вернулась в Ригу.

Многое изменилось в ее жизни. Ушла из театра, стала кинорежиссером, выросла дочь, появился внук... Только чувство, подчинившее себе ее жизнь 38 лет назад, осталось неизменно.

Кирилл БАРЫШНИКОВ. : Журнал "Огонёк" N 42 1998 (стр. 13)

Поделиться

К сожалению, браузер, которым вы пользуйтесь, устарел и не позволяет корректно отображать сайт. Пожалуйста, установите любой из современных браузеров, например:

Google Chrome Firefox Opera